Женский роман (СИ)
Перед тем, как оказаться в постели, они встречались два месяца. Но и тут ее ждал облом. Игорь девушку раздел. Игорь девушку завел. Игорь очень торопился. И в итоге сдулся быстрее, чем Мара успела что-то сообразить. Даже презерватив надевать не пришлось. Физиология сработала раньше. Потом они только хохотали, обнявшись на кровати. Но недолго. Она отговорилась тем, что надо простыню сменить, да и в душ бы сходить неплохо. Он пару раз пробовал извиниться, Мара мотала головой и твердила: «Да все нормально!»
Но больше в общежитие не ходила, чтобы случайно на него не напороться. Потому что теперь воспоминания об Игорьке вызывали у нее только смех. И легкую досаду на себя — следовало искать кандидата поопытнее.
После этого Мара стала фаталисткой. И решила положиться на судьбу, потому что той виднее. На четвертом курсе в институте выжимали из будущих бакалавров все, что могли. Вторая половина учебного года основательно вскипятила ее мозги. Модульный контроль плавно перетек в летнюю сессию. Летняя сессия — в госэкзамен. А гос — в поступление в магистратуру. Это был самый сумасшедший год в ее жизни.
А на пятом курсе ее отправили в Бельгию на два месяца по программе обмена. Вместе с Леськой. Как так вышло, она и теперь еще не понимала, потому что красный диплом бакалавра получила не только она. А никаких связей у нее не было. Но восприняла это как подарок той самой судьбы, на которую она полагалась. И решила использовать этот шанс на полную катушку. Как и Леська. Только катушку они понимали по-разному. В Бельгии Леська тусила. Мара — пахала. А вернувшись в Киев, занялась дипломной работой.
Ухажеры нарисовывались сами, но ей было некогда. Подружки вокруг все активнее выходили замуж. А Мара училась, подумывая остаться на кафедре. С кафедрой произошел очередной облом. Но зато повезло с гимназией, куда она устроилась после учебы.
Стоит ли объяснять, что краткое общение с господином Вересовым в его автомобиле произвело на Марину Николаевну неизгладимое впечатление?
Она сердилась?
Да, она, черт подери, должна была сердиться!
И вместе с тем именно сердиться у нее не получалось. Потому что пропала она куда раньше, чем он успел ее поцеловать. Наверное, еще в тот день, когда явился на родительское собрание.
Ни разу в жизни ни один мужчина такого себе с ней не позволял. Похищение, странный ужин на даче, поездка домой. И это…
Весь субботний вечер она просидела в своей комнате над тетрадями, делая вид даже перед собой, что не произошло ничего примечательного. Подумаешь, мужчина поцеловал. Подумаешь, на подгибающихся ногах домой две улицы бежала. Подумаешь, уже несколько часов вместо разбегающихся перед глазами строк видит его лицо, когда он прощался.
Кое-как отмахавшись от деда с ужином, легла спать пораньше, потому что оставалось только воскресенье. А выспаться надо было на неделю вперед. Но, периодически поглядывала на телефон — вдруг пропустила звонок или смс от Вересова. Телефон равнодушно молчал.
В воскресенье она устроила генеральную уборку. Дед насторожился. Когда Мара начинала прибираться тщательнее, чем просто пройтись с тряпкой и пылесосом по пыльным местам, значит, что-то произошло. Пару раз заикнулся спросить, в чем дело, но когда она взобралась на стул в туалете и начала откручивать плафон, смог задать один-единственный вопрос:
— Тебе помочь?
— Не-а. Сама! — ответила Мара.
К вечеру стало ясно, что Вересов даже не думает ей звонить. И эта мысль теперь уже не просто угнетала. Хотя и до истерики было далеко.
До ночи сидела за компьютером и периодически проверяла электронную почту. Там тоже ничего. Номера телефона Максима Олеговича при себе у нее не было — анкета осталась на работе. Но даже если бы это было не так, ни писать, ни звонить ему она не собиралась. В конце концов, это он похитил ее, а не наоборот. Вот пусть сам и расхлебывает!
Мара глупо рассмеялась. Больше чем через сутки после поцелуя к ней начало возвращаться чувство юмора. А это положительный симптом.
И еще была мысль, которая немножко грела. Совсем немножечко. Во-первых, Максим Олегович потрясающе целуется, потому что никогда и ни с кем при своем, несомненно, очень богатом жизненном опыте, она ничего подобного не испытывала. А во-вторых, кажется, это были самые романтичные в ее жизни выходные.
Нет, это все-таки не одна, а две мысли.
В понедельник погода снова испортилась. И вместе с ней испортилось настроение.
Мару штормило. По-настоящему. Поминутно поглядывала на телефон, который упорно молчал. Потом ругала себя за то, что вообще губу раскатала — какой идиот станет звонить в шесть утра, а именно в это время она собиралась на работу.
Под проливным дождем она брела на остановку, понимая, что от такого ливня зонт не спасает. И пора доставать сапоги. Ботинки вымокли. Более того, небольшая щель на носке зародила в ней неприятную мысль, что правый ботинок расклеивается. А это точно было некстати. Потому что новая обувь в планы не входила. Не в этом месяце.
Первый урок был у 11-Б. Аудирование. Опять. Мара поглядывала на Кирилла. Тот поглядывал на Мару. И слушал текст. И даже что-то там записывал. Сам. На Новицкого не оглядывался.
«Может же, когда хочет!» — удовлетворенно подумала Мара, решив, что на отца он все-таки не очень похож. Сдал все вовремя. А сдавая, спросил:
— Я подойду к вам на перемене, Марина Николаевна?
— Зачем?
— Вопросы есть. По аудированию.
Мара обреченно кивнула. И всю перемену слушала монолог Вересова-младшего. Тот задавал бесконечные вопросы, не особенно вслушивался в ответы. И комментировал каждый пункт в заполненных тестах. Это ей что-то очень сильно напоминало, но никак не могла понять, что именно. А когда мальчишка выдал с потрясающе знакомой интонацией: «Я совсем заговорил вас, Марина Николаевна!» — она едва не стукнула себя по лбу. Манипулятор! Совсем, как отец! Вот уж где специалисты по переливанию из пустого в порожнее с самым серьезным видом.
Но, надо сказать, она тоже хороша!
Ее так и подмывало спросить у Кирилла, как прошли выходные, надеясь, что он выдаст хоть что-нибудь из интересующей ее информации. И ей пришлось приложить недюжинную силу воли, чтобы заставить себя хоть об этом молчать.
Весь день после этого она дергалась на каждый звонок. Но Вересов так и не позвонил.
И укладываясь спать поздно ночью, она понимала, что никакие мысли уже не греют. Зачем бы Вересов ни притащил ее на дачу, он явно был разочарован. И если ей понравилось, как он целуется, далеко не факт, что ему понравилась она при ближайшем рассмотрении. А самые романтичные выходные в ее жизни вряд ли показались ему хоть отдаленно такими же.
* * *Дейна уныло мыла полы в зале. Вторую неделю таверна была полупустой. «Серпиенте марина» покинула Рэдбей, за ней отплыла «Белая черепаха», еще несколько кораблей ушли на север на следующий день.
И только под вечер в «Какаду и антилопе» собирались местные жители пропустить по стаканчику да сыграть в кости.
Все это время Дейна плохо ела и мало спала. Лицо ее осунулось, глаза, ставшие еще больше, потускнели, а губы не улыбались. На улицу девушка теперь почти не выходила, постоянно что-то мыла, чистила, возилась на кухне. Всегда в старом домашнем платье, с платком на голове, под которым не видно было красных ее волос. И в окно больше не выглядывала.
Свой последний взгляд на бухту бросила она в тот рассветный час, когда знала, что Блез покидает Исла-Дезесператос в поисках проклятого Браера. Она видела, как паруса «Серпиенте марина» растаяли на горизонте, и в тот миг навсегда отвернулась от моря. Когда капитан Ратон вернется с победой, а в этом Дейна ни минуты не сомневалась, довольный и счастливый помчится он в красивый дом за Синей бухтой. Там его будут ждать. И там разделят его радость.
По-прежнему заглядывал в таверну Дьярмуид. Привозил им свежий хлеб из пекарни своего отца. И чудесные пирожные, которые делала его мать. Глядел на нее настойчиво и влюбленно, все же немного осмелев по сравнению с теми днями, когда пиратское судно капитана Ратона стояло в порту Рэдбея.