Тринадцатый император. Дилогия (Авторская версия)

— Все же ты слишком спешишь, Николай, — не торопился соглашаться со мной дядя. Великого князя довольно сильно уязвляло то, что я лез в его епархию. — Взять хотя бы проектирование башен — для них не готовы ни броня, ни орудия, но механика разрабатывается, как будто нам это уже известно. Это же запланированный долгострой! Не лучше ли было бы сконцентрироваться пока на миноносцах и минах с автоматическим якорем?
«Угу, и потерять на строительстве броненосца еще год-другой, а потом и вовсе отказаться от мысли строить их на Черном море», — подумал я про себя, а вслух сказал следующее:
— Придется рискнуть, дядя, иначе мы не успеваем ничего построить на юге даже в случае успеха с новым броненосцем. — Я видел, что мои слова не убедили его, но спорить он перестал. — К тому же Обухову удалось решить проблему дефектов литья, продолжил я, не дождавшись его возражений. — Даже для больших калибров раковины и трещины в стволах, изготовленных из новых марок стали, больше не образуются. В скором времени флот получит первые трехсотпятимиллиметровые нарезные орудия.
— Отрадно слышать! — увидев, что Великий князь насупленно молчит, решил разрядить обстановку Краббе. — Если Путилов поставит нам машины, как обещал, то мы сможем полностью завершить броненосец уже через пять лет.
— Да-да! — недовольно воскликнул дядя. — Сможем! В единственном экземпляре! Уже сейчас нам все время не хватает рабочих нужной нам квалификации. Что будет, когда нам понадобится всемеро больше рук? Нам нужно начинать с униформы для преподавателей морских гимназий и училищ при верфях, а не с грандиозных прожектов! Иначе планы едва успеют воплотиться к войне с турками, да и то в единственном экземпляре, — со злостью в голосе снова выразил неудовлетворенность моими замыслами он.
Кажется, Константин Николаевич принимал мое вмешательство в дела флота куда ближе к сердцу, чем я думал.
— Но дядя! Я же уже увеличил финансирование! На эти ваши гимназии и техникумы отпущены вполне достаточные средства, — начал злиться уже я. — Не вы ли сами называли цифры?
— И первый результат от этих затрат мы увидим не раньше чем спустя три-четыре года, когда пройдут первые выпуски. А что прикажете делать до этих пор? Рабочие и так работают по четырнадцать-пятнадцать часов. Более того, его высокопреосвященство митрополит Исидор дал благословение людям на работы в праздничные дни и освободил от соблюдения поста! Исключительно благодаря этим мерам и щедрым сверхурочным удается выдерживать столь высокие темпы. Я решительно не понимаю, зачем мы так торопимся приготовить флот к 1874 году. Чем нас не устраивает, скажем, 76-й? Эти два лишних года позволят нам построить корабли без чудовищного напряжения сил и с куда меньшими затратами! Так почему же?!
— Потому что я так хочу! Вот почему! — не собираясь выдавать дяде тайну своего дневника, рявкнул я.
Великий князь был умным человеком и давно уже заметил мою неоправданную, в его глазах, уверенность в различных сферах. Но вместе с тем дядя был отъявленным властолюбцем, к тому же умел куда тоньше меня покорять умы людей. Поэтому я опасался довериться ему без оглядки.
— Ну что ж, — дядя проглотил горькую пилюлю, слегка скривившись. — Пусть будет так, как хочет государь.
Мы вернулись к обсуждению проекта первого русского броненосца, но разговор не клеился. Мрачно насупленный Великий князь, время от времени вставляющий вежливые, но весьма язвительные реплики, сковывал нашу беседу.
— Дядя, — оборвал я на полуслове вице-адмирала Попова, — если вам настолько не по нутру то, что мы делаем, мы можем забросить флот к чертовой бабушке и заняться разработкой турецкой войны без его ведущей роли. К сожалению, война будет обречена на провал, быть может, даже повторится крымский сценарий, но ведь вам нет до этого никакого дела, не правда ли?
— Николай! — взвился дядя, вскакивая с кресла и бледнея от гнева. — Неужели ты забыл, как я недавно стоял перед тобой на коленях, радея о благе державы! — Краббе и Попов удивленно повернули головы. — Ты хочешь от меня откровенности и поддержки?! — Великий князь явно вышел из себя. — Так почему же ты плетешь интриги за моей спиной? Пусть ты отвернул от меня моих сторонников, того же Рейтерна. Ну и черт с ним! Но почему я более не заправляю всеми делами во флоте? Почему на вооружение принимается сомнительная модель броненосца, а меня ставят в известность задним числом? — Великий князь стоял, сжимая кулаки, как будто готовый броситься в драку, и тяжело дышал, глядя на меня исподлобья.
 
— Дядя, — как можно более спокойно обратился к нему я, — вам кажется, что у меня есть сведения, которых нет у вас. — Я сделал паузу. — Это не совсем так. У меня есть определенные догадки, есть определенные чаяния. Благодаря моей тайной переписке с Бисмарком у меня есть зыбкая надежда, что к тому времени, когда начнется война с турками, Европе будет совершенно не до нас. Вы понимаете, о чем я говорю? — говоря полуправду, тонко обманывал его я. Тайная переписка с Бисмарком действительно велась, хоть немного и не о том. И о грядущей заварухе в Европе мне было известно, но из совершенно других источников. — Пусть мои надежды не оправдаются, но подготовиться к войне я считаю своим долгом. Поэтому мне бы хотелось более не возвращаться к этой теме, пока ситуация не прояснится. — Вы готовы работать на таких условиях, Константин Николаевич? Прекрасно! — получив утвердительный кивок, воскликнул я. — Тогда вернемся к обсуждению проекта броненосца, предложенного Андреем Аркадьевичем.
Глубокой ночью охрипшие от споров господа флотоводцы и кораблестроители покинули мой кабинет. Все погрузилось в тишину, пробуждая во мне философскую жилку.
Как убедить своего подчиненного, что делать нужно именно так, а не иначе, не открывая ему тайны дневника? Как заставить поверить умного человека, что тебе виднее, не приводя сколь-нибудь значительных аргументов и сразу выдавая готовый ответ?
Как же тяжело свернуть с проторенного пути колесницу истории. Каких усилий стоит мне выдрать ее колеса из глубокой колеи, как только дело заходит о каком-то глобальном вопросе. Какой, к черту, эффект бабочки в геополитике! Расстановка сил никогда не меняется без великих потрясений или многолетней кропотливой работы. Как во внутренних вопросах, так и во внешних.
Британской империи все так же было выгодно и безопасно держать слабыми континентальные державы в Европе. Все так же тщательно она следила за усилением любой из них, все так же плела козни у них за спиной и вставляла палки в колеса, все так же стремилась столкнуть лбами целые империи. По-прежнему кормили Россию крестьяне, давая львиную долю дохода казне, все так же сильны были позиции дворян и слабы промышленники. Однако история знала немало примеров, когда стальной волей правительства, оплачивая ошибки большой кровью и целыми морями слез простого народа, ход истории удавалось кардинально переменить. О бескровных разворотах истории мне, к сожалению, ничего известно не было.
Как просто мне виделось мое правление вначале! Я приказываю, а мне радостно рукоплещут и с улыбкой бегут исполнять. Но, к сожалению, не бегут, тем более радостно. Жизнь внесла свои коррективы. Управление огромной империей и многими миллионами подданных не так сильно отличалось от управления небольшой фирмой, как я себе воображал. Так же нужно было добиваться личной заинтересованности исполнителя, чтобы тот вложил в работу всю душу, по-прежнему приходилось уговаривать, наталкивать на мысли и идеи, чтобы принимались как свои. Конечно, можно и приказать — все в совершенной точности исполнят, боясь проявить инициативу даже там, где она совершенно необходима. Послушные и ревностно-угодливые болваны-исполнители порой вреднее открытых врагов.
Я с отвращением взглянул на гору неразобранной корреспонденции на столе, недобрым словом помянув свое желание вникать в детали. Кавказская война, крестьянские волнения в Костромской губернии, жалоба на Дена от курского чиновничества и дворянства с сотнями подписей, рапорт Муравьева о волнениях в Польше и Привисленском крае, бои в Туркестане, письмо Советова… Я вздохнул и, стряхивая усталость, принялся за работу.