Тринадцатый император. Дилогия (Авторская версия)

— Александр Михайлович, а как обстоят дела на дипломатическом фронте польского вопроса? — обратился я, чтобы сменить тему, к Горчакову, министру внутренних дел.
— В целом после появления нашей эскадры у берегов Америки и создания угрозы морской торговле и коммуникациям Британии в Тихом и Атлантическом океанах, — начал Горчаков, — желание выступать в защиту интересов польской независимости сохранила лишь Франция. Но не найдя поддержки со стороны Британской империи, ни тем более Австрии, предложившей нам даже свою помощь в усмирении бунта, Франция вынуждена была отказаться от всякой мысли о вмешательстве в наши внутренние дела. Этой блистательной победой без единого выстрела мы обязаны нашему флоту и нашим храбрым морякам, готовым драться с англичанами на всех широтах.
Договорив, Горчаков театрально отступил на шаг и, склонив голову, указал ладонью на Краббе. Искушенный дипломат, сокурсник и друг Пушкина, он действительно, как и предсказывал последний, имел блестящее будущее. Его звезда с подавлением польского восстания вспыхнула с ослепительной силой, доставив ему славу первостепенного дипломата и сделав его имя известным в Европе и России. Конечно же, он понимал, что заслуги его не будут обойдены вниманием, а вот такой сторонник, как Краббе с его высокопоставленным покровителем, мог сослужить ему неплохую службу в будущем. К тому же, думаю, он успел заметить, что доклад морского министра мне понравился, а коль так, то наверняка скоро Краббе будет на коне…
— Ну что вы, Александр Михайлович, — встал со своего места смущенный Краббе, не успевший отойти от недавних нападок. — Без вашего дипломатического таланта ни о какой блистательной победе и речи быть не могло.
— Кстати, Николай Карлович, а каков состав эскадры, находящейся у берегов Америки? — поинтересовался я. Стыдно признаться, но я понятия не имел о том, где находится наш флот в данный момент.
— В состав снаряжавшейся в Кронштадте эскадры Атлантического океана, начальником которой был назначен контр-адмирал Лесовский, вошли фрегаты «Александр Невский», «Пересвет» и «Ослябя», корветы «Варяг» и «Витязь» и клипер «Алмаз». В состав эскадры Тихого океана входили корветы «Богатырь», «Калевала», «Рында» и «Новик» и клипера «Абрек» и «Гайдамак». Начальником эскадры был назначен контр-адмирал Попов.
— Как обстоят дела у эскадры? Не испытывают ли моряки нужды в чем-либо?
— Наши северноамериканские союзники настроены к нашим морякам очень приветливо. Наш флот ни в чем не нуждается. Однако, надо признать, по ошибке лоцмана в районе Сан-Франциско корвет «Новик» сел на мель. Но сразу после этого досадного инцидента нам поступило предложение от американского правительства продать им севший на мель корабль. Сейчас мы ведем переговоры по этому вопросу. У меня все.
Я поблагодарил Горчакова с Краббе за службу и попросил представить мне список капитанов и моряков, заслуживших награды. После чего заседание снова продолжилось. Рассматриваемые вопросы больше не представляли для меня особого интереса. Обсуждение издания дополнительного постановления об адресах, выдвижение генерала Лауница на должность скоропостижно скончавшегося киевского генерал-губернатора Васильчикова…
В общем, больше к животрепещущим вопросам на заседании не возвращались. Я заскучал и оживился, лишь когда министр путей сообщения Мельников изложил в своем докладе свое видение реформирования министерства. По сути, все сводилось к замене военного устройства инженеров путей сообщения аналогичной по функциям гражданской.
Признаюсь, я с трудом досидел до окончания совещания. Блудов как специально затронул вопросы, представлявшие интерес, лишь мельком, обращаясь лишь к тем из них, пропустить которые было совершенно невозможно. Не хочет, чтобы я присутствовал на последующих заседаниях? Может и доиграться.
— …на сем заседание объявляю закрытым, — Блудов поднялся и с деловым видом принялся собирать разбросанные по столу бумаги.
— Господа, прошу вас ненадолго задержаться, — обратился я к начавшим вставать со своих мест министрам. — Будьте любезны составить мне докладные записки, отражающие состоянии дел во вверенном вам министерстве. Да, еще я хотел бы побеседовать с каждым из вас на следующей неделе, так что будьте готовы к докладу.
 
За время совещания, длившегося почти шесть часов, я порядком проголодался. Вышел за дверь овального зала с мыслями об ужине, но не судьба. Как оказалось, моего выхода уже ожидала целая толпа — придворные, родственники, министры, генералы. Чтобы вся эта гремучая смесь часто прямо противоположных интересов и взглядов детонировала, не хватало лишь одного — меня. Лишь только я показался в дверях, все, как один, сначала посмотрели в мою сторону. А затем со всех сторон на меня посыпались поздравления с выздоровлением. Но не успели отзвучать последние приветственные слова, как на меня обрушился град просьб и вопросов, совершенно выбив у меня землю из-под ног. Я даже про свои дела совершенно забыл.
Вопросы, которые по различным мнениям требовали немедленного обсуждения, были самыми разными. От уже надоевших мне навязчивых просьб тетушек снабдить их мужей деньгами до формы одежды какого-то там лейб-гвардейского полка. Но больше всего меня повергали в уныние абсолютно дурацкие обсуждения церемонии моей будущей коронации.
— Нет ни одного полка, который мог бы оспаривать право нести почетный караул на вашей коронации и помазании на царствие у лейб-гвардии Преображенского…
— Что за нелепые слова, Анатолий! — перебил своего брата генерал-майор свиты Барятинский Владимир Иванович. — Всем здравомыслящим людям совершенно очевидно, что именно лейб-гвардии Кавалергардский полк, составляющий цвет русской армии, непременно должен стоять в почетном карауле.
— Цвет русской армии! Подумать только! Тебя послушать, так можно подумать, что в Преображенском одни крестьяне сиволапые служат! — горячо возражал Анатолий Иванович. — Еще раз говорю, что в моем полку сам Петр Великий служил. Да что тут спорить! Это же старейший полк Российской империи. Полк, чья славная история насчитывает уже больше полутора сотен лет!
— Лейб-гвардии Семеновский полк ни в чем не уступит Преображенскому, — нашел повод вклиниться в спор третий генерал-майор. — Ни своей славной историей, ни заслугами перед Отечеством, ни верностью своим вековым традициям, — завел свою шарманку Ефимович. «Напрасно поторопился, — подумал я. — Лучше бы подождал, пока братья окончательно разругаются, а так…» Барятинские переглянулись и, не сговариваясь, выступили против него единым фронтом.
— Семеновский полк во все времена был вторым после Преображенского, — говорил один.
— Ему никогда не уделялось столько высочайшего внимания, как Кавалергардскому, — говорил другой.
В очередной раз деморализовав и вбив амбиции бедного генерала в пыль, князья вернулись к выяснению своих отношений и борьбу за мое внимание. Спор этот, с переменным успехом продолжавшийся уже больше получаса, успел мне изрядно надоесть. И я, тщетно всем своим видом демонстрируя скуку и отсутствие интереса, неизобретательно начинал подумывать, как бы половчее заткнуть генералов, но увы. Ни одного благовидного предлога, чтобы оставить их одних, в голову, как нарочно, не приходило. Но вот мои глаза, бесцельно блуждающие по толпе заметили моего воспитателя. Сославшись на срочный разговор, я направился к графу.
— Сергей Григорьевич, позвольте пригласить вас в мой кабинет. Думаю, нам есть что обсудить.
— Слушаюсь, ваше величество.
Пройдя сквозь быстро расступающихся на нашем пути людей, мы молча направились в мой кабинет в Зимнем дворце.
Если честно, то еще вчера я только и делал, что мечтал о том, как покину, наконец, Гатчину с ее размеренным ритмом жизни. Как начну творить историю. Но вот мой первый день на ногах еще не закончился, а мне уже совершенно ясно, что лучшая его часть закончилась, лишь только я встал с кровати.
Снова оказавшись в своем кабинете, я обратил внимание, что с краешку моего стола, спиной к двери, кто-то сидит. Причем не просто сидит, а спокойно так занимается своими делами, увлеченно бормоча что-то себе под нос.