Толпа

— Большое спасибо, что проделали такой долгий путь, чтобы побеседовать с нами. Буду с нетерпением ждать выхода статьи!
На эту гримасу уходят остатки сил, и, прежде чем Элизабет закрывает дверь, улыбка увядает и сползает с губ.
  
17 сентября 2019 года
 
Брай лежит без сна, глядя в темноту, а Эш наконец крепко заснул и тихо сопит рядом. После того как он нашел таблетки, он настоял, что снова будет спать в их спальне. Как будто с наступлением темноты он начинает меньше ей доверять! Теперь она каждую ночь просыпается в три часа. Пока Эш ночевал в комнате для гостей, Брай садилась на стул у окна и до самого утра смотрела в чернильное небо. Иногда спускалась вниз. Но теперь, когда он ей мешает, она тихо уходит в комнату Альбы. Брай садится на пол и прислоняется спиной к кроватке дочери, чтобы можно было смотреть в окно. Эш ошибается: ему не стоит беспокоиться о ней по ночам. Ночь ее союзница. Ночью Брай может отбросить утомительное притворство и разрешить себе наконец в полной мере чувствовать то, что не отпускает ее ни на минуту. Это она лишила Клемми зрения. Она виновата и никогда не сможет считать иначе.
Но когда небо начинает светлеть, Брай чувствует себя разоблаченной и неохотно заползает назад, в свое пустое тело. Она передвигает свинцовые ноги, меняет положение на полу, и ее глаза натыкаются на еще одно пустое место. На стене, в изножье кроватки висела в рамке фотография Альбы и Клемми, сделанная на прошлое Рождество. А теперь ее нет. Снятые крупным планом, девочки, уцепившись друг за дружку, хохотали в камеру. Где же эта фотография? Видимо, Эш убрал ее — может быть, подумал, что она будет расстраивать Альбу, напоминать о том, что мама сделала с ее лучшей подругой. Но теперь, когда она вспомнила о фотографии, ей нужно на нее взглянуть. Брай открывает ящики в комнате Альбы, но там ее нет. Нет в гостевой комнате, нет в шкафчиках в ванной Альбы.
Чувствуя нарастающее раздражение, она идет вниз. Вдруг Эш не прятал ее от Альбы, а забрал, чтобы смотреть на нее самому? Внизу больше порядка, чем обычно — без нее им лучше. Она открывает ящик под кухонным островом — Эш называет его «всеящик», — там хранится всякая всячина: старые зарядки для телефона, открытки, которые дарят на дни рождения… Брай успокаивается: вот и она. Лежит поверх старого журнала. Она замирает, прежде чем взять фотографию в руки. У Клемми прямо перед Рождеством выпал зуб, и она немного стеснялась дырки во рту, но на фотографии она беззаботно смеется, сияет от радости. Глаза блестят, Клемми будто светится изнутри. Брай чувствует участившийся пульс, нарастающую панику, ее сердце выпрыгивает из свинцовой неподвижности. Она уже собирается закрыть ящик и отнести фотографию обратно наверх, когда осознает, что беззубая улыбка Клемми красуется еще и на обложке журнала, лежащего под рамкой с фотографией. Брай хватает журнал. На этом фото у Клемми не хватает еще одного зуба. Она улыбается в камеру, но кажется, будто ее внутренний свет приглушили. Глаза смотрят немного в сторону от объектива, и вместо прежнего света в них теперь легкая дымка. Рядом с ней, высунув язык, сидит большая собака песочного окраса. Брай открывает журнал, ее сердце сжимается. Она видит целую статью — «Наша битва против кори». Под заголовком фотография всей семьи, едва умещающейся на диване. Клемми сидит у Джека на коленях, Элизабет позади них, мальчики по бокам.
Брай хватает журнал, скручивает его, идет к столу. Едва она садится, как вспыхивает верхний свет, она зажмуривается. Эш завязывает пояс халата, он еще не до конца проснулся. Он опирается на спинку стула.
— Брай, ты здесь.
Он с облегчением хватается за грудь.
— Я нашла вот это, — Брай машет перед ним журналом.
Эш трет руками лицо и хмуро кивает:
— Я собирался рассказать тебе об этом, Брай. В свое время.
Брай пожимает плечами и начинает читать, Эш понуро сидит рядом и ждет. Закончив, Брай упирается взглядом в угол комнаты, оба молчат. Наконец Эш бормочет:
— Они не говорят о том письме и не называют наших имен. Мне кажется, это уже кое-что.
 
Брай не двигается. Обо всем этом в статье и правда не упоминается, однако там сказано, что в декабре состоятся судебные слушания, так что их имена в два счета можно найти в интернете. Но это и не важно. Пусть люди знают, что это была она. Их ненависть легче принять, чем свою собственную. Внезапно Брай произносит:
— Они завели страницу, чтобы собрать деньги на собаку для Клемми.
— Да, да, я видел, но ты же знаешь, я уже предлагал денег… Они ничего от нас не примут.
Брай кивает. Ее рука безвольно соскальзывает со стола на колено. Перед тем как подняться наверх, Эш теплой ладонью ненадолго прикасается к лицу Брай, гладит ее лоб, пальцы скользят по векам, носу, губам. И она вспоминает те времена в его лондонской квартире, когда он был совершенно подавлен, и она ничем не могла ему помочь, чтобы он собрался с силами. Неожиданно для себя она берет его за руку и на секунду прижимает ее к своему лицу, затем отворачивается и снова замыкается в молчании.
Она просыпается лишь поздно утром, и только потому, что какой-то женский голос зовет ее по имени. Женщина приближается, поднимается по ступеням. На одну чудесную долю секунды Брай разрешает себе поверить, что это Элизабет, что ничего и не произошло, но затем раздается стук в дверь спальни и звучит все тот же голос:
— Это Розалин. Брай, простите, что разбудила вас, но там внизу ждет доставка из супермаркета. Курьер говорит, что нужно заплатить, даже если вы не забираете заказ.
Брай с трудом садится в кровати. Голова гудит от принятого под утро снотворного. Она опускает ноги на пол и шатается, как младенец, когда заставляет себя встать и спуститься вниз.
На Розалин джинсы и пестрая безразмерная блуза. Она хозяйничает в шкафчиках, на плите завывает кипящий чайник. Пакеты из супермаркета валяются на полу.
Розалин оборачивается, чтобы взглянуть на Брай, но, кажется, не замечает ее заношенную футболку в пятнах и растянутые легинсы. Она заглядывает Брай в глаза, и той кажется, будто ей в душу посветили фонарем. Брай щурится и смотрит в пол.
— Надеюсь, вы не против, если я сварю нам кофе, — говорит Розалин и добавляет: — Только никак не могу найти кружки.
Брай молча ковыляет к шкафчику возле плиты, открывает его, а затем, еле шевеля губами, произносит:
— Что вы… почему вы…
Розалин встает рядом с Брай, берет с полки две кружки и говорит, повернувшись к ней:
— Ладно, признаюсь: доставка была удобным предлогом, чтобы зайти повидаться с вами.
Брай не может найти ни единой причины, почему Розалин хотелось бы увидеться с ней. Видя ее замешательство, Розалин говорит более мягко:
— Садитесь, Брай. Сейчас налью нам кофе, а потом я хотела бы кое-что вам рассказать.
У Брай нет сил спорить или задавать вопросы, она садится и из-под тяжелых век наблюдает, как Розалин снует по кухне, ставит на стол две дымящиеся кружки и садится напротив Брай. Они молчат. Брай разглядывает кружку и испытывает странное чувство, будто Розалин разделила с ней не только физическое пространство, но и эмоциональное. Словно она сидит на одном с ней стуле, и это почему-то не вызывает неудобства. Скорее наоборот.
— Хотите поговорить?
Брай кивает.
— Вы не против, если говорить буду я?
Брай поднимает глаза на Розалин и снова кивает.
— Хорошо. Если не возражаете, я расскажу о том, что я однажды сделала, когда мне было лет двадцать и я училась в Лондоне в колледже искусств, — Розалин делает глоток кофе и вертит серебряное кольцо на пальце. — Я давно ни с кем не говорила об этом случае, но события последних недель напомнили мне о нем. Точнее, вы напомнили мне меня саму в то время.
Розалин говорит неторопливо, голос у нее мягкий и доброжелательный, словно она утешает себя из прошлого.
— Я тогда была тусовщицей и вела обычный для художников богемный образ жизни. В общем, я была на вечеринке с подругой. Я хотела принять ЛСД, а Зара, моя лучшая подруга, нет.