Толпа

— А я доктор Лили! — заявляет Лили, снова закрывая рот маской.
Роу быстро осматривает Брай — в поисках сыпи, предполагает Брай, — и после этого обнимает ее. Приятно, когда тебя обнимает друг.
— Черт, я так за тебя переживала, — говорит Роу, отстраняясь раньше, чем ожидала Брай.
— Мамочка, это нехорошее слово!
— Как у вас дела? — спрашивает Роу, обеими руками поглаживая ладошку Лили.
— У нас все хорошо, нас обеих выписали. Мы больше не заразны, — Брай понимает, что в ближайшие дни будет повторять это снова и снова. — Кстати, спасибо за сок, очень вкусный. Альбе тоже понравился.
Роу улыбается.
— Ну и отлично, жаль, что мы не могли сделать большего.
— Эш сказал, что вы в порядке, не заразились.
Лили качает головой и указывает на свою маску, а затем показывает Брай руку. На этот раз она стягивает маску вниз, чтобы Брай могла ее расслышать.
— Смотри. Этот пластырь — он как значок! Он показывает, что я никогда не заболею, потому что я доктор.
Брай снова чувствует взгляд Роу, на этот раз по другой причине.
— Как здорово, Лили, ты молодец, — Брай улыбается девочке.
Роу смущенно краснеет, будто только что присягнула на верность стране, с которой до этого воевала.
— Да, мы тут со Стивом взвесили риски, ну, понимаешь, когда все это началось. Лили бы сто пудов подхватила корь — нам повезло, что этого до сих пор не случилось. И нельзя же держать ее взаперти все лето, так что мы решили… Да, типа факторы риска изменились, так что, видишь…
— Все в порядке, Роу, — Брай сжимает ее руку. — Серьезно. Ты права. Все поменялось. Я бы на вашем месте, наверное, сделала то же самое.
На лице Роу читается облегчение, а Брай размышляет, действительно ли она сделала бы то же самое. Она вспоминает, как несколько минут назад была зажата между очередью вакцинирующихся и столиком матери, и как ей было неловко.
— Серьезно? — Роу поднимает свободную руку к лицу и прикрывает улыбку. — Я чертовски переживала…
— Мама, очень плохое слово!
— Как будто я предала свои принципы, и все будут думать, что я чертова лицемерка.
— Хватит ругаться! — кричит Лили.
— Лил, иди и покажи нам с тетей Брай, как высоко ты умеешь раскачиваться.
— Ага! — бросает Лили, снова закрывает маской рот и нос и несется к качелям.
Как только она убегает, Роу наклоняется к Брай.
— Эмма прислала письмо, она приглашает нас с Лили к своим родителям в Уэльс. Она уехала с девочками на прошлой неделе, но Стив сказал, что бежать глупо. Вдобавок в Сети пишут, что это приведет к распространению инфекции, так что — уезжать это очень эгоистично… Но нам-то теперь можно не беспокоиться.
Слушая Роу, Брай понимает, что хотела бы взять и хорошенько встряхнуть подругу. Она словно слышит запись собственных мыслей — Роу постоянно волнуется о том, что подумают другие, и весь этот шум заглушает ее собственные мысли и чувства.
— Как Альба? Мы все испереживались!
Брай успокаивает ее, говорит, что Альбе лучше, через пару дней сможет выйти из дома, а потом Роу спрашивает чуть тише:
— Есть новости от Элизабет?
Звук имени как пощечина. Вначале шок, потом накатывает боль и начинает саднить. Брай качает головой.
— Ага, у меня тоже нет. Она не отвечает на сообщения. Теперь уже четыре ребенка попали в больницу, но только Клемми в коме.
Кажется, что воздух завибрировал от этого слова.
— Что ты сказала?!
— О черт… Но ты ведь знала, что она в больнице…
— Клемми в коме?!.
— Видимо, в искусственной. Стив сказал, это поможет бороться с воспалением мозга…
Роу старается говорить ровным успокаивающим тоном, отчего Брай только больше хочется завизжать. Эш сказал, все уверены, что она скоро поправится, что через несколько дней она будет дома. Он ничего не говорил про кому — про кому, черт подери!
Роу еще что-то говорит, уже быстрее, но Брай не слушает, она знает только, что ей нужно уйти отсюда, уйти домой к Эшу, услышать правду от него. Она срывается и бежит по узкой асфальтированной дорожке. Позади кричит Роу, но голос подруги становится все тише. Брай выдохлась; в боку начинает колоть. Как только за ней закрывается деревянная калитка, она хватается за бок и останавливается. Она на кладбище, снова одна. Дышать тяжело и больно. Она чувствует, как кровь пульсирует в висках. В голове глухо стучит, как будто тикает старая бомба. Перед ней другая тропинка, по обе стороны от нее виднеются оспины могил. Раньше они гуляли здесь с Альбой, пока та не стала задавать слишком много вопросов, на которые Брай не могла дать приемлемого ответа.
 
— Мам, а что они там под землей едят?
Она помнит, как они были здесь в последний раз. Альба, в маске Бэтмена, купальнике, легинсах и резиновых сапогах, остановилась перед одной из маленьких могил.
— Ма, а почему эта такая малюсенькая?
Она озадаченно нахмурилась. Брай, растерявшись, не ответила сразу, поэтому Альба предположила:
— Навелно, у них там нет ног?
И Брай кивнула.
— Да, наверное, поэтому, — сказала она. — Пошли, Альб.
Как обычно, она выбрала простой вариант. Брай закрылась от жгучей неловкости, от пытливого ума дочки, спряталась в безопасности, пытаясь вспомнить, что есть в холодильнике, чтобы приготовить для Альбы на ужин. Но сейчас она останавливается и смотрит на могилку. Конечно же, это был не человек без ног, а ребенок. Бетани Льюис. 1912–1917. Ниже, сквозь зеленый мох проступают слова «Таковых есть Царство Небесное». За маленькой могилой Бетани еще одна, Сэмюэля Льюиса. Он умер через два года после сестры. 1915–1919. А рядом с ним еще одна, Мэтью Льюиса. Брай уже не может прочесть даты: глаза заволокло слезами. Она представляет себе их маму: женщину, которая оставляла часть кровоточащего, но все еще бьющегося сердца у могилы каждого из своих малышей.
Брай продолжает неуверенно идти, но теперь ее взгляд замечает все маленькие надгробия. Они возникают справа и слева, требуя ее внимания. «Посмотри сюда! Взгляни на нас!» — зовут они тоненькими голосами. Но она не может. Брай снова пускается бегом через лес и вниз по Невилл-роуд, поворачивает на Сейнтс-роуд. Она старается не смотреть, но не может хотя бы мельком не взглянуть на дом Чемберленов. Шторы по-прежнему задернуты, на крыльце лежит букетик роз из сада Джейн. Они красивые, но воспринимаются как знак того, что худшее еще впереди.
  
29 июля 2019 года
 
Элизабет выясняет, что сегодня утро понедельника, когда анестезиолог и консультирующий врач мистер Браунли сообщают ей и Джеку, что они «удовлетворены»: воспаление мозга Клемми понемногу проходит.
— Значит, вы довольны прогрессом? — спрашивает Джек, подавшись вперед в кресле. Он говорит на том языке, которым пользовался много раз: на языке родительских собраний, диктантов и занятий фортепиано.
Элизабет кажется странным, что те же самые слова используются, когда речь идет о воспаленном мозге ее ребенка, но она присоединяется к разговору, потому что хочет знать. Они, то есть Клемми, «хорошо справляются»?
— Мы пока не можем сказать, насколько мозг Клемми поражен энцефалитом. Но мы оба удовлетворены тем, что она готова перейти к следующему этапу: мы считаем, что ее можно выводить из комы.
Опять это слово, «удовлетворены». Они пожимают друг другу руки, а Элизабет молча умоляет мистера Браунли или анестезиолога сказать что-нибудь обнадеживающее, хоть что-то, что поможет им с Джеком продержаться в предстоящие долгие часы. Увы, ни один из них ничего подобного не говорит; они лишь кивают и формально улыбаются, а затем расходятся в разные стороны.
Элизабет и Джек остаются наедине. Джек кладет теплую ладонь на колено Элизабет:
— Это хорошие новости, любимая, чертовски хорошие новости.
Джеку хочется снова затянуть песню о том, как все будет хорошо, но на этот раз Элизабет подпевать не будет.
Она похлопывает его по руке, словно он собачонка, на которую у нее сейчас нет времени.