Ночь Бармаглота (ЛП)

Я вышел с бутылкой под мышкой и сказал: «Пока, Смайли», а он сказал: «Пока, док», так же небрежно, как обычно, как будто та ночь невнятной болтовни, что ещё не началась, была уже позади… Но позволим вещам идти своим чередом.
Дорога домой.
Всё равно нужно было идти мимо почты, так что я заглянул туда. Отделение, конечно, было закрыто, но вестибюль всегда оставляют открытым по вечерам, чтобы обладатели личных ящиков могли забирать оттуда почту.
Я забрал свои письма, среди которых не оказалось ничего важного, а затем, как всегда, задержался у доски объявлений, чтобы посмотреть вывешенные там бумаги и розыскные циркуляры.
Среди них было несколько новых, и я внимательно прочитал их, изучив фотографии. У меня хорошая память на лица, даже те, кого я видел только на картинке, и я всегда надеялся, что в один прекрасный день встречу в Кармел-Сити объявленного в розыск преступника и сделаю из этого материал в газету, даже если не получу награду.
Через несколько домов я миновал банк, и это напомнило мне о его президенте, Клайде Эндрюсе, который хотел купить у меня газету. Конечно, он не сам собирался её вести; у него был брат где-то в Огайо, работавший в газете, и он ей и займётся для Эндрюса, продай я её.
Определённо, меньше всего в этой идее мне нравилось то, что Эндрюс занимался политикой, и, если он будет контролировать «Гудок», тот поддержит его партию. Я, управляя «Гудком», поливал грязью обе партии, когда они того заслуживали, и каждую из них порой осыпал цветами, когда они, весьма редко, заслуживали этого. Быть может, я сумасшедший, как говорят другие вроде Смайли и Эла, но, думаю, газета должна вестись именно так, особенно если это единственная газета в городе.
Могу отметить, что это не лучший способ заработка. Он доставил мне немало друзей и подписчиков, но от подписчиков газета дохода не получает. Получает она его от рекламы, а большинство горожан достаточно влиятельных, чтобы давать рекламу, запускали руки в политику, и, по какой бы партии я не бил, я, скорее всего, терял тем самым ещё одно объявление.
Боюсь, эта политика также не способствовала моей подаче новостей. Лучший источник новостей — управление шерифа, а в тот момент шериф Рэнс Кейтс был едва ли не злейшим моим врагом. Кейтс честен, но к тому же он глуп, груб и полон расовых предрассудков; а расовые предрассудки, хоть и не играют большой роли в Кармел-Сити, одна из моих любимых мозолей. В своих колонках я не бил по Кейтсу ни до, ни после его избрания. Он оказался замешан лишь потому, что его оппонент, также далеко не интеллектуальный тяжеловес, за неделю до выборов закатился в кабак в Нилсвилле, где был арестован и обвинён в умышленном нападении и нанесении побоев. «Гудок» сообщил и об этом, а следовательно, нёс, должно быть, ответственность за избрание Рэнса Кейтса шерифом. Но Рэнс помнил лишь то, что я сказал про него, и едва ли хоть раз заговаривал со мной на улице. Что, должен прибавить, ничуть меня не заботило лично, но вынуждало получать все полицейские новости окольным путём.
Позади остались супермаркет, и «Братья Бил», и музыкальный магазин Дика, где я однажды купил скрипку, но забыл взять к ней инструкцию, а теперь за угол, и через улицу...
Дорога домой.
Быть может, я немного набрался, потому что в тот момент был совсем не так трезв, как потом. Но мой разум, ах, он пребывал в том восхитительном состоянии кристальной ясности центра и расплывчатости краёв, том состоянии, что постиг, но неспособен ни объяснить, ни определить любой каждый умеренно выпивающий, состоянии, когда даже Кармел-Сити кажется восхитительным, а его убогая политика и всё ей подобное — забавным.
Позади осталась аптека Папаши Хинкла на углу, где я пил газировку, когда был ребёнком, до того, как отправился в колледж, где сделал большую ошибку, став изучать журналистику. Позади магазин кормов Горхэма, где я работал старшеклассником на каникулах. Позади — театр Бижу. Позади — похоронная контора Хэнка Грибера, через которую прошли оба мои родителя, соответственно пятнадцать и двенадцать лет назад.
  
На углу у здания суда, где всё ещё горел свет в кабинете шерифа Кейтса, я так развеселился, что за тысячу долларов или вроде того зашёл бы поболтать с ним. Но рядом не было никого, кто бы предложил бы мне тысячу долларов.
Прочь из торгового квартала, мимо дома, где жила Элси Минтон, где она умерла, когда мы были помолвлены двадцать пять лет назад.
Мимо дома, где жил Элмер Конклин, когда я купил у него «Гудок». Мимо церкви, куда я ребёнком ходил в воскресную школу и выиграл однажды приз за заучивание стихов из Библии.
Мимо моего прошлого, слегка петляя, к дому, в котором я был зачат и рождён.
Нет, я не прожил в нём пятьдесят три года. Мои родители продали его и перебрались в дом побольше, когда мне было девять, и там родилась моя сестра, которая теперь замужем и живёт во Флориде. Я выкупил его обратно двенадцать лет назад, когда тот оказался выставлен за продажу за умеренную цену. Это коттедж всего в три комнаты, не слишком большой для человека, живущего там в одиночку, если он любит жить один, а я люблю.
О, людей я тоже люблю. Мне нравится, когда кто-нибудь заходить поговорить, или сыграть в шахматы, или выпить, или всё сразу. Нравится пару раз в неделю сидеть час-другой у Смайли или в какой-нибудь ещё закусочной. Нравится иногда сыграть в покер.
Но вечерами я всему предпочту книги. Две стены моей гостиной уставлены ими, они перетекают в шкафы в моей спальне, и у меня даже в ванной есть полка. Да о чём я? По-моему, ванная комната без книжной полки так же неполна, как и без туалета.
И это хорошие книги. Нет, я не буду одинок сегодня вечером, даже если Эл Грейнджер не заглянет сыграть в шахматы. Как я могу быть одинок с бутылкой в кармане и ожидающей меня хорошей компанией? Ведь читать книгу — почти так же хорошо, как слушать человека, её написавшего и сидящего перед тобой. В чём-то даже лучше, ведь с ним не надо быть вежливым. Можно заткнуть его в любой момент, как захочется, и выбрать кого-нибудь другого. И снять ботинки, и положить ноги на стол. Можно выпить и читать, пока не позабудешь всё на свете кроме того, что прочитал; можно забыть, кто ты, и тот факт, что газета мельничным жерновом висит на твоей шее, весь день и каждый день, пока ты не удаляешься домой, в святилище и беззаботность.
Дорога домой.
И так до угла Кэмбелл-стрит, и до поворота туда.
Прохладный июньский вечер и ночной воздух почти полностью отрезвили меня за те девять кварталов, что я прошёл от Смайли.
Поворот за угол, и я увидел, что в прихожей моего дома горит свет. Я ускорил шаг, слегка озадаченный. Я знал, что не оставлял его, уходя на работу утром. А если бы оставил, то его потушила бы миссис Карр, уборщица, которая приходит каждый вечер часа на два поддерживать в доме порядок.
Мне пришло в голову, что, возможно, Эл Грейнджер покончил с делами и пришёл так рано, но нет, Эл не пришёл бы пешком, а машины рядом припарковано не было.
Это могло бы стать загадкой, но не стало ей.
Когда я вошёл, там была миссис Карр, надевавшая шляпу перед зеркалом в дверце шкафа.
— Я как раз ухожу, мистер Стэгер, — сказала она. — Я не смогла прийти сегодня днём, так что зашла убраться вечером и только что закончила.
— Отлично, — сказал я. — Кстати, на дворе вьюга.
— Что?
— Вьюга. Метель. — Я поднял пакет с бутылкой. — Так что, быть можем, вам лучше немного перекусить со мной перед уходом домой, как думаете?
Она засмеялась.
— Спасибо, мистер Стэгер. Обязательно. У меня был довольно тяжёлый день, и это недурная мысль. Принесу стаканы.
Я убрал шляпу в шкаф и проследовал за ней на кухню.
— Трудный день? — спросил я. — Надеюсь, никаких бед.
— Ну, ничего такого уж серьёзного. Мой муж, он, знаете, работает на фабрике фейерверков у Бонни, обжёгся из-за несчастного случая, который у них там сегодня был, и его отвезли домой. Ничего серьёзного, ожог второй степени, так сказал доктор, но он сильно болел, и я подумала, что лучше останусь с ним после обеда, а потом он, наконец, пошёл спать, так что я побежала сюда, и, боюсь, наводила у вас порядок довольно быстро и не особо хорошо.