Твоя кровь, мои кости (СИ)

Это было место, где они спали бок о бок медленным, потным летом. Место, где они мечтали, рассказывая истории под одеялом, в темном свете звезд, ярком, как булавочная иголка, свете фонаря из консервной банки. Место, где они смеялись, плакали, ссорились.
Место, где они выросли, даже если те, кем они стали, сейчас были незнакомцами.
Дым медленно просачивался сквозь щели между досками. Уайатт взглянула на Питера, ожидая увидеть его таким же отчужденным и недосягаемым, как всегда. Вместо этого он выглядел бледным, как призрак, в дымной темноте, не мигая уставившимся на останки кровати. В тот момент она отдала бы почти все, чтобы узнать, о чем он думает.
В конце концов, Джеймс нарушил молчание.
— Что это было?
— Страж Смерти, — ответил Питер.
— Это было похоже на меня, — добавила Уайатт, потому что она не хотела быть единственной, кому нечего сказать. — Или на мою кровавую, кошмарную версию.
— Э, — Джеймс шмыгнул носом и провел рукой по лицу. Костяшки его пальцев были покрыты ржавчиной, а на ключице виднелась полоска чего-то темного и влажного, оставленная кистью.
Она уже собиралась спросить, что, черт возьми, с ним случилось, когда Питер сказал:
— Каждый видит что-то свое перед лицом стража смерти. Мне показалось, что это не ты.
— О. — Она прислонилась спиной к стене, колени у нее задрожали. — Какое облегчение… я выглядела отвратительно. — Шутка не удалась. Никто не засмеялся в ответ. Отчаянно пытаясь прервать тягостное молчание, она спросила:
— А что видел ты?
— Это не имеет значения. — Румянец так и не вернулся на лицо Питера.
— Для меня имеет, — сказала она. — В любом случае, вам двоим не обязательно было проделывать весь этот путь сюда и поджигать все вокруг. Я все уладила.
— Разве? — криво усмехнулся Джеймс.
— Я так и сделала. Я была в нескольких секундах от того, чтобы ударить ее прямо в селезенку.
— Это не смешно, Уайатт, — сказал Питер.
— Ты абсолютно прав. Ужасно несмешно думать, что что-то другое могло убить меня еще до того, как у тебя появился шанс.
Он пронзил ее испепеляющим взглядом.
— Оно не убило бы тебя. Оно не поедает плоть. Оно питается горем.
Она подавила дрожь.
— Но когда оно нашло на меня, я не горевала. Я спала.
— Не все происходит по той же линейной схеме, что и у простых смертных, — сказал Джеймс, возясь с клапаном огнетушителя. — Сегодня ты не горевала, но перед концом ты будешь горевать.
Это прозвучало как угроза, произнесенная с небрежной легкостью, с которой Джеймс Кэмпбелл обычно объявлял обо всем. Окутанный дымом, он выглядел как во сне, его черты лица были непроницаемы. Это было чье-то воспоминание о мальчике, а не реальный мальчик. Подозрение, влажное и холодное, закралось в ее душу.
— Откуда у тебя может быть представление о том, как работает страж смерти? И не говори мне, что ты изучал это в начальной школе, потому что я точно знаю, что ты этого не делал.
— Я случайно услышал, как мой отец рассказывал об этом, — сказал Джеймс, слегка пожав плечами.
— О, да? Когда же?
Первый признак нетерпения искривил его губы.
— Мне нужно заглянуть в дневник.
— Не будь таким придурком. Мы проводили вместе каждую минуту каждого лета. Мы видели все то же самое, что и раньше, а значит, слышали одни и те же разговоры.
— То же самое и с Питером, но я не вижу, чтобы ты на него кричала.
— Я не кричу. — Она оборвала свой крик, сдерживая раздражение. — Питер не такой, как все, и ты это знаешь. Джеймс, которого я знала, не стал бы скрывать от меня ничего подобного.
— Значит, ты обвиняешь меня во лжи?
— Я просто не думаю, что ты говоришь мне всю правду.
Он не стал этого отрицать.
— Интересно, что ты подвергаешь сомнению все, что я тебе говорю, но, похоже, у тебя нет проблем с доверием к Питеру.
Уайатт ощетинилась.
— Я не доверяю Питеру.
— Он прав, — вмешался Питер, чуть громче, чем следовало. — Насчет стража смерти, действующего в пространстве вне времени. Вот как это работает. Он прослеживает путь твоей жизни и отражает твое собственное лицо в тот самый момент, когда ты смотришь смерти в глаза. Если он проник в дом, это означает, что последние защитные чары пали. Несколько заколоченных окон ничего не изменят… мы здесь больше не в безопасности.
 
— У меня все лучше получается кровопускание, — сказала Уайатт. — Последнее растение, которое я выращивала, проросло грибами. Я имею в виду, оно погибло, но на следующее утро в земле были маленькие желтые мителлы двулистные. Это лучше, чем ничего. Может быть, я смогу попытаться защитить дом.
— Если ты хочешь сидеть сложа руки и изображать из себя Сабрину, давай, — сказал Джеймс. — Пусти себе кровь ради Питера. Посмотрим, к чему это приведет.
Гнев Уайатт превратился в искры.
— Я делаю это не ради Питера, я делаю это для всех нас.
— И каков твой план? Прожить достаточно долго, чтобы умереть?
— Это нечестно.
— Но это правда, не так ли? — Он придвинулся ближе, и от него серыми струйками повалил дым.
— Ты сказала, что не доверяешь Питеру, и все же необъяснимым образом позволила ему уговорить тебя на союз. Что произойдет, когда вашему маленькому партнерству придет конец? Ты вообще задумывалась об этом? До кровавой луны осталось пять дней, Уайатт. У нас нет времени на раздумья.
Напоминание тяжким грузом повисло между ними, как отражение предупреждения, которое она получила от незнакомца в капюшоне в тот самый первый день:
— Если ты такая умная, как, кажется, думаешь, тогда сама отдашь его зверю. Быстро, пока не взошла кровавая луна.
Уайатт взглянула на мальчика, о котором шла речь, и обнаружила, что он смотрит на нее, его взгляд был непроницаем. Она подумала — хотя и не хотела этого — обо всех тех летних прогулках на лугу. О душных ночах под ее навесом, о коже Питера, пахнущей дымом и металлом. Из дневника ее отца, исписанного чернилами от руки:
«В моей власти покончить с этим… заткнуть пасть ада и подчинить мальчика одним кровавым ударом».
Как будто точно зная, о чем она думает, Джеймс сказал:
— Мы отдадим Питера на растерзание зверю, и все это исчезнет.
Я тяжело выдохнула.
— Как ты можешь так говорить?
— Потому что это правда. — Он склонил голову набок. — Разве не этого ты от меня хотела?
— Хватит, — сказал Питер. — Перестань давить на нее.
Даже не взглянув в ее сторону, он выскользнул в коридор. Уайатт осталась стоять, уставившись на то место, где только что был Питер, ощущая на языке привкус пепла. Когда она снова взглянула на Джеймса, то обнаружила, что тот хмуро смотрит на нее сверху вниз, а впалые щеки в темноте придают ему изможденный вид.
— У тебя на груди кровь, — заметила она.
Джеймс потер ключицу, разглядывая багровую полоску, которая появилась на большом пальце.
— Значит, так и есть, — задумчиво произнес он, будто даже не осознавал, что она там была.
Ее охватило беспокойство. Когда Питер ушел, ей захотелось расспросить его… потребовать, чтобы он рассказал ей, где был сегодня вечером и что делал. Более того, она хотела спросить его, что случилось с тем мальчиком, с которым она выросла. Она не узнавала человека, стоявшего перед ней, с его слишком темными глазами и плотоядной улыбкой, с его внезапной тягой к жестокости. Джеймс, которого она помнила, сделал бы все возможное, чтобы вытащить их из этой передряги. Всех. Даже Питера.
Вместо всего этого она лишь спросила:
— Почему я?
От его мрачного взгляда у нее мурашки побежали по спине.
— Что ты имеешь в виду?
— Если ты так сильно хочешь избавиться от Питера, почему бы тебе просто не избавиться от него самому?
Он, казалось, обдумывал ее вопрос, рассеянно потирая сине-зеленые ссадины на шее. Отпечатки пальцев Питера, оставшиеся после него, как эхо.
Наконец, он сказал:
— Возможно, я уже пытался.
Прежде чем она смогла осознать смысл его слов, он наклонился и поцеловал ее в кончик носа. А потом он тоже ушел, и Уайатт осталась одна.