Твоя кровь, мои кости (СИ)

— Никаких бунтов, — сказал он. — Мы заключили перемирие, помнишь?
— Ты объявил перемирие, — парировала она. — Я ни на что не соглашалась.
— Здравствуйте!
Они оба замерли, повернувшись в направлении звука. Там, под плетеной садовой решеткой, стояла пожилая женщина, которую Уайатт узнала. На ней было бесформенное платье из ворса в цветочек, в волосах серебрились пряди. Ее кожа была обветренной, как древесная кора, так что она больше походила на дерево, чем на человека, а запавшие глаза были темными, как отверстия от сверла в старом дубе.
— Маленькая мисс Уайатт. — В ее улыбке не хватало нескольких зубов, а пальцы были покрыты бледно-пурпурными синяками. — Это не можешь быть ты. Такая взрослая. И к тому же, такая хорошенькая.
— Не разговаривай с ней, — приказал Питер.
Уайатт сильно толкнула его в грудь, отпихивая в сторону.
— Что с тобой не так? Это миссис Джермейн.
Он моргнул, глядя на нее сверху вниз.
— С соседней фермы? Знаешь, у нее все кошки дома.
— Я никогда не выезжал за пределы фермы, — кисло сказал он. — Как бы я познакомился с ее кошками?
Она уставилась на него, уверенная, что ослышалась.
— Что ты имеешь в виду под ты никогда… Знаешь что, не бери в голову. Привет, миссис Джермейн!
— Ее здесь быть не должно, — пробормотал Питер.
Уайатт проигнорировала его, улыбнувшись пожилой женщине у ворот.
— Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Думаю, да. — Старая миссис Джермейн моргнула, уставившись на Уайатт странным взглядом, устремленным на тысячу ярдов. Подол ее платья был мокрым от грязи. Она была босиком, а ее ноги были бесцветными из-за ушибов. В ее руке блеснуло что-то серебристое. — У меня для тебя сообщение.
— О. — В груди Уайатт впервые шевельнулось беспокойство. — Все в порядке?
— О, да, дорогая. — Сладковатый, как патока, звук ее голоса понизился. Он превратился в стон деревьев, в то, как старый дуб сгибается под порывами сильного ветра. Тихий шелест нескольких сотен голосов одновременно. — Теперь, когда ты вернулась домой, к нам, все в порядке.
Уайатт нахмурилась.
— К нам?
— К мальчику и ко мне, — сказала она. — Мы ждали тебя.
— Уайатт. — Голос Питера, прозвучавший прямо у нее над ухом, заставил ее подпрыгнуть. Позади них дверь со скрипом открылась. — Внутрь. Сейчас же.
С проворством, не свойственным ее возрасту, пожилая женщина поднесла руку к горлу. Серебристая вспышка, красный отблеск и алые капли потекли по светлому, в цветочек, нагруднику ее платья. Она разинула рот, как рыба, хватая ртом воздух, кровь все лилась и лилась из нее.
А затем она начала смеяться.
Ужасный, пронзительный звук, от которого куры вспорхнули и скрылись из виду.
— Уайатт!
Питер рукой обхватил ее за талию и наполовину потащил, наполовину унес ее с ослепительного утреннего солнца в темноту кухни. Дверь захлопнулась. Уайатт стояла неподвижно, чувствуя, как сердце бьется о наковальню ее костей.
— Что, черт возьми, это было? — Она провела руками по своим спутанным волосам и спросила снова, повторяя свой вопрос:
— Что, черт возьми, это было?
Питер, прижавшийся к оконной раме, не выглядел таким встревоженным, каким, по ее мнению, должен был.
— А как ты думаешь?
— Зверь? — Она подумала о воющих волках, о скрытом предупреждении, исходящем от людей в капюшонах на улице. — Как он мог быть похож на нее? Как такое вообще возможно?
— Существа, живущие в темноте, имеют тенденцию принимать формы, недоступные человеческому пониманию. — Питер отошел от окна. По ту сторону стекла двор погрузился в тишину.
— Если оно надело ее, то она, вероятно, мертва уже некоторое время.
Надело ее. Как кожу. Уайатт опустилась на ближайший стул и согнулась пополам, уткнувшись лбом в колени. Она сосредоточилась на том, чтобы сделать один прерывистый вдох за раз. Когда Питер заговорил снова, его голос раздавался прямо у нее над головой.
— Что ты делаешь?
Она не подняла головы.
— От всего, что ты только что сказал, меня чуть не стошнило.
— Ну, не надо, — сказал он. — Это непродуктивно.
 
Она выпрямилась и сердито посмотрела на него.
— Я оставила топор снаружи.
— Он тебе не поможет. — Он оглянулся на окно. — Она перестала сопротивляться. Я пойду и похороню ее завтра.
При мысли о том, что старая миссис Джермен пролежит там весь день, отдавшись на милость стервятников, у нее снова скрутило живот.
— Почему не сейчас?
— Ты видела, как близко она подошла к дому? Меня не застанут на опушке рощи, когда зайдет солнце. Я похороню ее утром.
— А потом?
— Потом приступим к работе. — Взгляд его голубых глаз встретился с ее в тусклом свете кухни. — Я не самое худшее, что есть на свете, Уайатт. Если падет последняя защита, за деревьями нас ждет судьба похуже смерти.
9. Питер
Питеру потребовалось чуть больше часа, чтобы выкопать могилу. Глубина ее составляла шесть футов (182,88 см), ширина — три (91,44 см), как раз столько, чтобы в нее поместилось тело. Последняя выкопанная им могила была не настолько глубокая. Тогда он был еще маленьким, весь состоял из рук и гнева, и его стошнило в грязь задолго до того, как работа была закончена.
Он не взглянул на старуху, когда опускал ее в землю. Не произнес никаких прощальных слов, когда засыпал холмик. Зачем ему это было нужно? Он не знал ее. Большую часть жизни ничего не чувствовал. Он определенно ничего не чувствовал к мертвым.
Когда с этим было покончено, он отложил лопату и прислушиваясь, стал ждать. В безлистной роще на опушке леса было тихо. Птицы не пели. Никто не шуршал, не болтал и не шмыгал в подлеске. Часовня отбрасывала на кладбище тень солнечных часов, увенчанный шпилем гномон протягивался сквозь деревья, как зловещая рука.
Питер знал, что должен вернуться. Что, если останется, это только затянет узел в его груди, пока он не перестанет дышать. Он все равно остался, переходя из одного освещенного места в другое и останавливаясь у дерева, увитого белыми вешенками. Под ним находилась безымянная могила, на пять лет старше и значительно меньшего размера.
Долгое время он стоял над ней и совсем ничего не говорил.
— Уайатт вернулась, — наконец прошептал он. Опустился на землю, прислонившись спиной к голой сосне. Рядом с ним муравей-плотник пробирался по плоской шляпке поганки. — Ты говорил мне, что она придет, но я тебе не верил.
Ответная тишина показалась ему чутким ухом. Это была необходимая передышка. Непрекращающийся шепот не преследовал его здесь. Зверю не нравилось это место… из-за того, что деревья росли очень близко, из-за того, что почва была высушена. Из-за того, что здесь не осталось ничего, что могло бы поддерживать жизнь. Кроме мертвецов.
Он достал из кармана зажигалку Джеймса и поворачивал ее до тех пор, пока на полированном металле не вспыхнул огонек. Прошлой ночью он лежал без сна и смотрел, как кремень выплевывает слабые искры, чувствуя, как его желудок разрывается на части.
— Не думаю, что смогу потерять ее снова, — прошептал он. — Это делает меня трусом?
Это было абсурдом — задавать вопросы мертвым, и он сразу почувствовал себя смешным. Положил зажигалку на холмик и откинулся, положив руки на согнутые колени. Закрыв глаза, он опустил подбородок на грудь. Он чувствовал, что вот-вот расплачется.
— Черт. — Его голос эхом отразился от пустых деревьев. — Жаль, что тебя здесь нет. Ты бы знал, что делать.
Но это была лишь грязь. А под ней — лишь кости.
***
Когда Питер вернулся в дом, зазвонил телефон. Несколько секунд он стоял на кухне с перепачканными землей руками и слушал эту невыносимую трель. Он подождал, пока телефон прозвонит еще четыре раза, прежде чем сдаться и поднести трубку к уху.
— Уайатт. — сквозь помехи был слышен голос Джеймса Кэмпбелла. — Слава богу. Я сомневался, ответишь ли ты. Все звонил и звонил.