Твоя кровь, мои кости (СИ)

— Это не он.
Раздался еще один стук, костяшки пальцев мелодично застучали по широкой двери фермерского дома. Она проскользнула в прихожую в комковатых шерстяных носках, сильно ударившись локтем о буфет. Впереди, сквозь занавеску из макраме, едва виднелась верхняя половина мужского профиля. Впервые с тех пор, как она вернулась в Уиллоу-Хит, в груди Уайатт затеплилась надежда.
Стук в третий раз затих, когда она открыла дверь.
— Самое время тебе… ох.
На крыльце стоял не Джеймс Кэмпбелл. Это был незнакомец. Средних лет, сутулый, он напоминал ей птицу — резкими чертами лица и тем, как его бледные, как молоко, руки, словно когти, сжимали изогнутую ручку зонтика.
При виде нее он склонил голову набок.
— Я не опоздал?
Его вопрос был прерван карканьем вороны на крыше. Ее крик донесся сквозь дымоход, превратив дом в эхо-камеру. Он заскреб по стенам. От этого по ее коже пробежала дрожь. Она крепко прижалась к двери, так что засов врезался ей в бедро.
— Я ждала кое-кого другого.
— А-а. Понятно. — У него был неподражаемый акцент, согласные звучали резко. — Я понимаю, что это в некотором роде непрошеный визит. Я — старый друг вашего отца. Он был замечательным садовником. Все Уэстлоки были. Мне было очень жаль слышать о вашей потере.
— Спасибо, — сказала Уайатт. Ей не понравилось, как он посмотрел на нее своими блестящими, как у птицы, глазами-бусинками. охотились Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Действительно, можешь ли? Полагаю, это еще предстоит выяснить. Я кое-кого ищу. — Его взгляд скользнул вверх, к притолоке, где на ржавый гвоздь была нанизана веточка сухого боярышника. Веточки были перевязаны бечевкой, а некогда белые лепестки пожелтели и приобрели оттенок сепии.
«Защита от темноты» — подумала она. Как и сказал Питер. Как и заросли кустарника у дорожки перед домом. Это должно было принести ей утешение. Вместо этого у нее в животе возникло беспокойство — тошнота и шипение. Здесь, перед ней, стоял незнакомец, окутанный тьмой. И дверь ему открыла она.
— Кого вы ищете?
— Бессмертного, — сказал незнакомец, все еще изучая боярышник. — Он, должно быть, мальчик. Или, возможно, молодой человек. Думаю, он вырос за эти годы.
Бессмертного. Бессмертный. Слова пронзили ее, но не прижились. Конечно, он не мог иметь в виду то, что, как она думала, он имел в виду. Питер не был бессмертным. Бессмертные были достойными людьми. Образованными. Мудрыми. Питер был самым инфантильным человеком, которого она когда-либо встречала. Он был угрюмым, неряшливым и безумно наивным.
Она проглотила комок в горле.
— Что еще вам о нем известно?
На его лице появилась улыбка, хитрая и язвительная, и она начала жалеть, что вообще открыла дверь.
— Бедняжка. Понимаю, для вас это все стало настоящим шоком. Мне сказали, что вы очень любили этого мальчика. У вас, наверное, столько вопросов. Я могу рассказать все, что вы, возможно, захотите узнать. Откуда он родом. Какой цели он служит здесь, в Уиллоу-Хит. Что за зверь шепчет ему на ухо, когда лес делает вдох.
Снова зверь. Как и говорили люди у ворот. Еще одна ворона закричала. Уайатт оглянулась и увидела в ветвях платана перед домом сотню черных птиц, сбившихся в кучу. Они чистили перышки и щелкали клювами, наблюдая за ней с той же проницательностью, что и мужчина на крыльце. От их немигающих взглядов у нее похолодело внутри.
— Входите, — сказала она, повинуясь внезапному порыву. — Давайте поговорим внутри.
Улыбка незнакомца угасла. Он взял свой зонтик и повертел его в руках, изучая гладкую выемку на ручке.
— Как вы думаете, разумно ли приглашать незнакомца в свой дом?
— Возможно, да, — сказала она, — а может быть, и нет.
Она снова взглянула на заросли боярышника. На нее нахлынуло воспоминание: ее отец склонился над толстой решеткой в теплице, в его окровавленной руке стеклянная пипетка с черной жидкостью с малиновыми вкраплениями. Всего несколько капель на землю, и цветы распустились в пышные белые гроздья. Как Питер назвал это? Кровавая подкормка?
Она подумала — хотя и не хотела этого — о воде, текущей у нее под руками. Ее кровь на полу и раскрывающиеся веера сине-зеленых цветов. Этот ужасный, заглушающий голос:
 
«Уайатт, сука! Что ты, черт возьми, со мной сделала?»
Она отступила в сторону, открывая дверь пошире. В надежде, что интуиция ее не подводит.
— Здесь рады любому другу моего отца.
Мужчина постучал кончиком зонта по дереву. Один, два, три. Когда серебряное навершие уперлось в порог, оно с шипением отдернулось. Он отдернул руку, будто его ударило током. Его улыбка превратилась в гримасу, острую, как лезвие ножа.
— Защита не продержится вечно. — Предупреждение прозвучало как рычание. — Одна птичка сказала мне, что ты не изучала семейное ремесло. Поскольку здесь нет никого, кто мог бы ухаживать за садами, они завянут и умрут. И когда это произойдет, мы вернемся, чтобы забрать мальчика.
— Мы?
Словно по сигналу, птицы взмыли ввысь, на мгновение заслонив солнце хлопаньем крыльев. Тишина была нарушена их жуткими пронзительными криками. На крыльце мужчина превратился в груду перьев, его крылья затрепетали, и он тоже взмыл в небо с криком, от которого кровь застыла в жилах. Уайатт осталась одна с бешено колотящимся сердцем, уставившись на то место, где он только что стоял.
6. Уайатт
Было время, когда Уайатт думала, что она могла бы остаться в Уиллоу-Хит навсегда.
Убаюканная туманной ленью лета и еще достаточно юная, чтобы не поддаваться логике, она проводила дни, мечтая о будущем, полном фантазий. Ее план был таков: Лошади в конюшне. Может быть, единорог, если ей когда-нибудь удастся его найти. Коровы на лугу. Дом, полный кошек и одна маленькая жилистая дворняжка, хобгоблин на кухне, который устраивает беспорядки. Полдюжины одичавших детей и Питер в столярной мастерской. Джеймс приезжает на праздники с подарками в руках.
— Мы не играем в свадьбу, — вспомнила она, как огрызнулся Джеймс, наполовину вытащив деревянный меч из ножен, а на щеке у него была царапина. — Питер не твой жених, он мой лучший генерал, и мы находимся в самом центре битвы.
Питер стоял неподалеку, глядя на лес, и в его лице не было ни кровинки. В тот день она подумала, что, возможно, он увлекся игрой Джеймса… ему почудился чистый звон флейты, ровный бой военных барабанов. Теперь она поняла, что это не так.
Он прислушивался к чему-то в лесу.
Ничто из того, что она узнала о Питере, не соответствовало ее представлению о нем, ее воспоминаниям, и тем моментам, которыми она дорожила. Как бы она ни старалась, она не могла заставить себя думать о нем как о чем-то опасном. Она могла только представить его мальчиком в своем окне, его лицо, подсвеченное серебром под грозовым небом, ощущение первого поцелуя, разрывающего воздух между ними.
Это случилось в их последнее лето на ферме. Она вернулась домой после годичного пребывания в школе Святой Аделаиды и обнаружила, что Питер ждет ее на развесистой иве за окном… босой и до слез скучающий, он дул в самодельную флейту, которую связал из джутовой нити и соломки.
— Ты опоздала, — сказал он, и больше ничего.
Джеймс ворвался в дом через два дня, измученный сменой часовых поясов и уже жалующийся, сбивая слепней с ног с сосредоточенностью теннисиста. В то лето он не привез домой свой обычный чемодан, набитый украденными безделушками. Лишь пакет дешевых конфет и колоду карт.
Учась в школе, он выучил множество игр и не торопился рассказывать о них, раздавая их как сладости. Вместо того, чтобы идти в бой, они играли в войну. Вместо пиратов — короли. Вместо викингов — блэкджек. Они спрятались в часовне, запасаясь грудами вкусного молочного шоколада и лимонными конфетками с кислинкой. Они мало-помалу проигрывали свои неожиданные доходы, ссорясь, как сороки, из-за выигрыша, пока не закончились конфеты, и у них не заболели желудки, и Джеймс не научил их последней игре, которую знал сам.