Эта больная любовь (ЛП)

— Просто делай то, что он говорит, — умоляю я. — Он опасный человек.
Уголки его глаз подрагивают от растущей неуверенности. Я вижу, что он ломает голову в поисках ответов, в поисках выхода из сложившейся ситуации, но Эроу слишком расчетлив. Нет такого сюжетного поворота, который бы он еще не придумал.
— На чертову кровать! — кричит он позади нас, заставляя меня подпрыгнуть.
Четки впиваются в сухожилия моих запястий, причиняя неприятную боль. Эроу заставляет Сэйнта использовать свои четки для моего второго запястья, а одну из моих ног связывает ремнем Сэйнта. Его скорбные глаза не сводят с меня взгляда, пока он выполняет приказы Эроу с пистолетом, направленным на него издалека.
Как только я закреплена, Эроу откидывается в угол комнаты, внимательно наблюдая за происходящим.
Я не могу уловить эмоции, которые он излучает. Он превратился в стену, на которой нет ничего, кроме глубоких трещин от многолетнего насилия, а сам он сидит, небрежно подстраивая падение, его глаза темные и неумолимые.
Я больше не знаю, кто он такой.
Может быть, я никогда его не знала.
А может…
Может быть, мне нужно вспомнить, кто я есть на самом деле. Женщина, чье прошлое — это еще и потрескавшийся образ совершенства, отягощенный ложью. Женщина, которая гораздо больше, чем просто очередная ступенька для очередного мужчины. Женщина, которая стоит на ногах и противостоит тем, кто ругает, отрицает и сдерживает.
Женщина, которая все еще хранит веру.
Веру в мужчину, который регулярно заставляет ее спасать себя саму.
52. Падение святых
— Разорви ее рубашку, — требует грубый голос Эроу со своего места.
Сэйнт делает то, что ему велено, хватается за край и распарывает мою форменную рубашку. Пуговицы рассыпаются, обнажая мой белый бюстгальтер, и груди едва не выскальзывают из-за туго затянутого кружева. Губы дрожат, когда я выдыхаю воздух, ожидая следующей команды, пока я перебираю в памяти недавно полученные знания, пытаясь осмыслить все.
Церковь пыталась покончить со мной. Не один раз. Дважды. Эроу убил людей, которые хотели навредить мне, его шантаж заставил меня полагаться только на него, в то время как он сделал своей миссией заставить меня стать свидетелем сексуального насилия епископа над ребенком, раскрыв правду о людях, которые провозглашают свою святость.
Возможно, сердце Эроу полно мести за свои потери, но что делать с моим? Я даже не знаю, с чего начинается моя история. Прошлое, как и у него, разорвано и извращено ради чьей-то выгоды. Моя история дает мне силы, которые мне нужны. Для себя и больше ни для кого.
Единственное, в чем я не могу перестать сомневаться, так это в том, где во всем этом находится Сэйнт.
— Стяни этот хлипкий лифчик.
Я поднимаю подбородок, сдерживающие путы туго стягиваются, когда я подставляю ему свою грудь. Пальцы Сэйнта судорожно хватаются за кружева и оттягивают хлопковые чашечки вниз, обнажая мою голую грудь. Бретельки плотно прилегают к плечам, а бюстгальтер давит на них. Соски твердеют в прохладном воздухе комнаты, когда на них устремляются два взгляда.
Я чувствую себя дешевкой. Ничтожной. Объект, который можно использовать только для сексуального удовлетворения, и все же в этом кроется огромная сила. Это все, чего я жаждала. Утолить темные стороны себя, которые я никогда бы не открыла, если бы не Эроу. Он буквально готовил меня к этому моменту.
Медленно проведя языком по нижней губе, Сэйнт плотно закрывает глаза, вероятно, мысленно ругая себя за то, что смотрит.
— Подними ее юбку и порви эти бесполезные гребаные трусики.
Сэйнт вздыхает. Он полностью сдался, делая все, что нужно, чтобы удовлетворить требования контролирующего его мужчины. Эроу полностью в его голове, манипулирует им.
Он делает то, что ему говорят: разрывает испачканное белье у моего бедра, тащит его вниз по свободной ноге и отбрасывает в сторону. Оно проносится мимо моего клитора, и воздух обдаёт мой влажный центр. Я не хочу получать от этого удовольствие, но эта тревожная сексуальная сторона меня вновь дает о себе знать.
 
Не зная, к чему все это приведет, я смотрю на Сэйнта сверху, ожидая от него какой-то реакции. Я чувствую его безразличие. Похоже, он тоже не уверен, кому доверять, так как задирает мою юбку до живота и снова смотрит на мой центр, как заблудший пустынник, жаждущий напиться.
— Возьми распятие со стены. — Тон Эроу мрачный и требовательный.
Глаза Сэйнта слегка расширяются, и он с недоверием смотрит на Эроу. Пульс бешено бьется в моей шее, тяжелый стук почти заглушает мой слух.
Он это несерьезно.
Я смотрю на Эроу в углу, бросая на него взгляд за бесчестное требование, но его глаза сосредоточены на Сэйнте, изучая его руки и его действия, как ястреб, когда он берет распятие с его места на моей стене.
Он безжалостный безумец. Символическая природа креста ничего для него не значит. Просто еще один чужеродный предмет с ненужным грузом бесполезного смысла, прикрепленного к нему, как и в организованной религии.
Сердце разрывается в груди, когда я с отчаянием смотрю в его глаза, желая, чтобы они сфокусировались на моих. Желаю, чтобы человек, который начал принимать мою нежную любовь и объятия, человек, который сказал, что то, что у нас было вместе, — это все, человек, который скорее умрет, чем будет жить в мире без своей маленькой куклы, снова появился. Слезы заливают мои глаза от его далекого присутствия, когда Сэйнт нависает над моим связанным телом с распятием в руках.
— Исследуй ее тело, используя своего Бога, чтобы коснуться ее во всех ее болезненно обманчивых местах, — наставляет Эроу, его тон совершенно безразличен. — Очисти ее от грязи, которой она в конце концов поддалась.
Еще одна лазейка. Хитрый план слишком умного человека.
— Очищение, — шепчет про себя Сент, не отводя взгляда.
Он проводит черным металлическим крестом по моей шее с мучительной медлительностью. От холодного гладкого металла по центру груди и между грудями пробегают мурашки, а глаза святого впиваются в меня. Крест проходит по животу и находит пупок, где он нежно обводит его. Мое тело воспламеняется, как лесной пожар, исходящий из основания позвоночника, при мысли о грубом акте, который заставляет его совершить Эроу.
— Грязной сучке это нравится, — комментирует Эроу, заставляя мой клитор гудеть в знак сожаления.
Ненавижу то, что мне нравится извергаемая им грязь. Ненавижу то, что он владеет моим телом с помощью своей жестокости. Оно оживает от его больных и извращенных слов. Он заставляет меня чувствовать себя грязной и ненормальной, ненавидя себя за то, что я получаю удовольствие от его любви.
Слезы текут по моему лицу, пока я борюсь с ощущениями, злясь на себя за то, что всю жизнь боролась с порывами, которые для меня совершенно естественны. Я человек, управляемый гормонами и разумом, который постоянно кричит на меня, говоря, что это неправильно. Неправильно испытывать удовольствие.
Но удовольствие пересиливает разум, и мое тело готовится к новым ощущениям. Ощущения становятся неконтролируемыми и ненасытными, когда я лежу связанная по их милости. Необходимость подпитывать свои порывы никогда не становилась сильнее, потому что я стала невосприимчива к голосам, которые когда-то кричали о нечистоте.
Эта больная любовь — то, чего я теперь неизбежно жажду.
Сэйнт проводит концом шестидюймового округлого креста по моему клитору, и мои бедра приподнимаются над кроватью, а тело напрягается, когда из моего горла вырывается придушенный стон.
— Вот она, — хмыкает Эроу издалека. — Моя маленькая сумасшедшая распутница. Опять оживает, да?
Я смотрю на него из темного угла, и демонические глаза находят мои. Его рука методично сжимает и отпускает пистолет, словно успокаивая себя.
Он успокаивает себя.
Успокаивает себя от ревнивой ярости, пылающей в нем.