Насилие истиной
Ночная тишина вздрогнула шелестом листвы, словно робко посоветовала: «Не делай этого!»
Но Жаклин, цепкими пальцами обхватив бокал с коктейлем, не услышала легкого говора листьев.
_____
ГЛАВА 8
В полумраке машины тихо звучала музыка. Алла закрыла глаза.
— Ну что, все напрасно? — сидя за рулем, нарушил молчание Алекс. — Я хорошо знаю Жаклин…
— Слишком! — ядовито заметила Алла.
Алекс безразлично пожал плечами.
— Чего, собственно, ты так опасаешься? Ну, напишет она обо мне что-то фривольное, скандальное… Ну что еще может написать женщина, которую оставил любовник?..
— Надо быть более разборчивым и знать, с кем связываться! — продолжала отпускать меткие замечания Алла.
— О! Вот тут ты права!.. — вздохнул Алекс. — Но ведь ты сама женщина и понимаешь, что вас очень трудно предугадать. Я и так, по сравнению с другими, более преуспел в этом. Какую жену себе выбрал, — игриво взглянув на нее, заключил он.
Алла улыбнулась.
Когда они познакомились, Алекс был высокопоставленным чиновником в сфере искусства. В их встрече, несомненно, было нечто мистическое. Потому что все случившееся не должно было произойти. Что-то нарушилось в четком движении судьбоносных сил, и дороги Алекса и Аллы пересеклись, хотя должны были пройти параллельно.
Алла — высокая, красивая шатенка, бухгалтер одного драматического театра на юге России.
Провинциальный театр — сосредоточение соннодуховной жизни города: актеры — гении, гибнущие на «алтаре алкоголя», с лицами, изъеденными гримом, жалкая бутафория и стойкий запах пыли… И вдруг эту отупляющую тишину с какой-то великолепной грубостью нарушил прибывший из столицы молодой режиссер. Он сотворил чудо: разбудил сонное царство, заставил двигаться, а главное, думать. «Гении» забыли о бутылке, а кто не смог, закрыл за собой дверь.
Тогда двадцатичетырехлетняя Алла полными вселенского восторга глазами смотрела на молодого режиссера. Он не ставил «Короля Лира», а высекал огонь из актеров, заставляя их переживать страсти средневековой Англии как свои собственные. Результатом стало приглашение на театральный фестиваль в Москву. Весь театр, подобно чеховским сестрам, с надеждой смотрел вдаль и повторял: «В Москву! В Москву!..» Казалось, после фестиваля прежнее сонное существование уже будет невозможным. Московский ветер наполнит паруса, и театр помчится вперед…
Все это было прекрасно, но режиссер не обращал никакого внимания на Аллу, как она ни покачивала бедрами, как ни окутывала его тонкими духами, подавая на подпись бумаги. Он пленился какой-то худющей с ногами-спичками семнадцатилетней девицей, грезившей о театре и славе.
Но Алла решила не сдаваться. Она взяла отпуск и тоже отправилась на фестиваль. В день спектакля Алла сильно волновалась, словно ей самой предстояло выйти на сцену. Она находилась за кулисами до третьего звонка, затем спустилась в зал. Украдкой поглядывая на лица сидевших рядом, она тревожно пыталась уловить их настроение.
Первое действие прошло отлично: был взят нужный темп, и накал средневековых страстей предстал не покрытым бутафорской пылью, а заставил задуматься: что же изменилось за это время в людских сердцах? Неужели они точно так же бьются ради власти и золота, неужели доброта и порядочность такие же редкие явления, как и пятьсот лет назад? Первый акт закончился.
Алла впервые была в столице и, наслышанная о московских деликатесах, чинно направилась в буфет, уверенная, что здесь перед стойкой не будет столпотворения, как в ее провинциальном театре, где за стакан разбавленного сока и бутерброд с жиром, подернутым ниточками мяса, зрители бились все антракты. Но картина оказалась такой же.
Алла хотела было уйти, однако желание попробовать карбонат, осетрину, копченую колбасу и зефир, известные ей, провинциалке застойных времен, лишь понаслышке, поставило ее в хвост длинной очереди. Когда прозвенели три положенных звонка, она неожиданно подумала:
«Что, если я не пойду в зал, а останусь в буфете? Все разойдутся, и я спокойно куплю все, что захочу. Тем более что спектакль я знаю наизусть».
Она улыбнулась своей мысли и не пошла в зал.
За одним из столиков расположилась шумная компания, и, когда буфет почти опустел, Алла обратила внимание на этих хорошо одетых людей. Особенно ей понравился высокий темноволосый мужчина.
«Везет же, — подумала она, глядя на женщину с глубоким декольте, все время льнущую к нему, — иметь такого мужа!.. А может, он ей вовсе и не муж, слишком уж зазывно она на него смотрит…»
— Все! — вдруг зло рявкнула крашеная под яркую блондинку буфетчица. — Больше отпускать не буду! — и она бросила табличку «Закрыто» прямо перед носом ошеломленной Аллы.
— Тоже мне! — намеренно громко обращаясь к своей товарке, говорила она. — Пришли в театр — в буфете сидеть. Ох, что за люди!.. Актеры стараются, а они тут, у стойки…
Краска залила лицо Аллы, потупив и без того неловкий взгляд провинциалки. Она опустила голову и, пробормотав в попытке сохранить свое положение, что-то типа: «Вы правы…» — медленно повернулась и пошла прочь.
— Нет, не правы! — вдруг прервал унизительную для Аллы тишину чей-то голос. — Сейчас же извинитесь перед девушкой и обслужите как следует!
Буфетчица широко открыла обведенный яркой морковного цвета помадой рот и только собралась было рявкнуть на забывшегося смельчака, как, встретив его взгляд, поняла, что это один из сильных мира сего.
Ее противный рот в тот же миг расплылся и залепетал:
— Да… да… конечно.
— Нет, не надо! Я уже не хочу! — бросила Алла, порываясь уйти.
Но темноволосый мужчина встал и подошел к ней.
— Нельзя, девушка, разрешать хаму глумиться над собой!
— Извинитесь, я сказал! — не поворачивая головы, приказал он буфетчице.
— Простите… простите, — поспешно проговорила та. — Устала, знаете ли…
Алла под давлением неожиданной защиты была вынуждена купить себе бутерброд и стакан сока. Выбрав столик так, чтобы ее не видел неожиданный защитник, девушка хотела только одного: съесть поскорее вставший поперек горла бутерброд и уйти. Но незнакомец несколько раз обернулся, а потом встал и под неодобрительный шепот женщины с глубоким декольте подошел к Алле и сел напротив.
— А мы вот тоже решили провести время в буфете. Хотя, надо сказать, первый акт для провинциального театра сыгран очень неплохо…
— О, да! — подхватила Алла приятные для нее слова. — Спектакль потрясающий!
— Вы так говорите, будто его уже видели.
— И не раз! — улыбнулась она, постепенно отходя от смущения.
— Вот как?! — красиво поднял брови незнакомец. — И где же?
— Я работаю в этом театре…
— Боже! — вскричал он. — Это же ЧП! Спектакль в полном разгаре, а Корделия — в буфете!
Алла безудержно расхохоталась.
— Увы! Бухгалтерия — не место для Корделии, скорее уж для леди Макбет.
— Вот все и открылось: вы — очаровательная гостья столицы и зовут вас…
— Алла!
— А меня…
— Алекс! — раздался чей-то голос из веселой компании. — Мы уходим!
— Поехали с нами! — неожиданно предложил он Алле. — Нас сегодня охватила жажда веселья, и мы хотим утолить ее в театре оперетты. Как раз поспеем к «Карамболине». Вы любите оперетту?
— Очень!
Он протянул ей руку.
Алла, напряженно улыбаясь, лихорадочно думала, как же ей поступить. Согласиться?! Он сразу решит, что она такая… с ней все можно… Не согласиться?! Вряд ли когда на ее пути возникнет такой мужчина…
— Алекс! — компания была уже в дверях.
Щеки Аллы вспыхнули цветом пурпурной розы, на языке уже дрожало слово «да», как вдруг помутившийся в борьбе с чувством женского достоинства рассудок дал отбой и выпустил ужасную фразу:
— К сожалению, я не могу, — произнесла Алла, не веря в то, что это говорит она. — Я должна после спектакля зайти к ребятам за кулисы, иначе они обидятся. — «Да пусть обижается хоть целый свет!» — вскричал очнувшийся рассудок.