Фенрир. Рожденный волком
Волк, понял Жеан, не просто дал ему звериный аппетит, в духовном смысле он низвел его до уровня животного. Вся его жизнь была пронизана идеей будущей награды, идеей Небес. Но эту идею сожрал Волк, и вот теперь он прикован к настоящему моменту, его прошлая жизнь уничтожена, будущее непредсказуемо. У него имеется только текущий момент, бесконечная череда моментов. Это и еще Элис, рядом с которой он мог бы довольствоваться и настоящим. Ее забрали. Схватили? Продали в рабство, убили? Он узнает. Итак, Элис необходимо найти. Волк сможет ее найти, он уже находил ее раньше. Мысль была подобна валуну на краю обрыва. Стоило только коснуться ее, и она неудержимо устремилась вперед.
В нем снова ожил ухмыляющийся голод, чувство, которое заставляет припрятывать обглоданные кости, как скряга прячет золото.
– Нет!
Но он был таким, каким был, и не существовало способа удержать Волка. Даже сейчас запах замерзших трупов манил его, взывал к нечестивым поступкам. Он ощутил, что подбородок намок от слюны, зубы скрежещут.
– Господи! – сказал Жеан, глядя в небо. – Иисус, испытание, что Ты послал мне, слишком сурово.
А в следующий миг он набросился на мертвечину, чтобы унять пламенеющий голод.
Волк не позволил Жеану уйти с корабля до тех пор, пока голод не затих. Стояла суровая зима, ему на спину падал снег, только он не ощущал холода. Никто не пришел и не нарушил его трапезу. Олег запретил своим подданным ходить к кораблю, опасаясь, что судно могут в итоге пустить на дрова.
И вот Жеан жил, окруженный льдом, и питался.
Он слышал людей на реке: они пробивали лед, чтобы удить рыбу, из тумана до него доносился густой маслянистый запах шерсти, запах самой рыбы.
Перерождение произошло очень быстро, и он чувствовал, как меняется тело. Можно было растопырить пальцы, а в следующий миг, сжав их, обнаружить, что они как-то странно растут из ладони.
Язык был ободран до крови, потому что он постоянно прикусывал его во время еды, спина начала горбиться, а плечи при движении казались стиснутыми чем-то и сжатыми.
Зимние дни были полны запахов – он как будто научился ощущать запах мороза. Костры в Ладоге рассказывали ему свои сказки: горящее старое дерево, сухое и с налетом плесени, вынутое из дальнего угла сарая, сначала запах жареного мяса, затем уже только рыбы.
Ветер приносил застарелые человеческие запахи: мочи и кала, пота и гнилых зубов, других выделений, которые буквально искрились в сознании, тоже рассказывая свои истории о неумеренной выпивке, тяжелой работе, сексе или болезни. И он все время ел.
Трупы пахли упоительно, его зачаровывали эти запахи, представлявшие собой нечто среднее между запахом жизни и совсем легкого гниения, поскольку мороз не давал мясу испортиться. Покойники пахли совсем не так, как живые: содержимое желудка и кишок воняло сильнее, пот – слабее, а кровь пахла только железом.
Он переворачивал трупы, замечая, какие красные у них спины и ягодицы, где после смерти скопилась кровь, он восхищался всеми подробностями. А затем в нем внезапно пробуждалась совесть, он кидался на корму, совал пальцы в рот, пытаясь вызвать рвоту. Но со временем подобные приступы повторялись все реже, и он испытывал не большее отвращение, чем если бы жевал яблоко. Из перемен больше всего его беспокоило то, что во время кормежки он переживал неподдельный восторг. Он пытался сдержаться, не допускать в себя радость, но ничего не мог поделать. Он катался по дну драккара, хохоча и снова и снова потягиваясь всем телом. Он казался самому себе таким длинным и гибким.
Однако исповедник был человеком железной воли. Хотя он понимал, что Волка ему не одолеть, он изо всех сил цеплялся за свое сознание. Молитвы и псалмы оказались бесполезны – он отлучен от Бога, он проклятый, который барахтается в крови и грязи, – поэтому он думал о ней. Он увидел ее, когда ему было семь лет, и она сказала ему: «Не ищи меня». А он все равно ее искал, не телесно, но усилием воли. Он хотел, чтобы она была рядом с ним. Даже в своей немощи он взывал к ней, хотя и старался заглушить внутренний голос молитвами.
И сейчас он снова к ней взывал:
– Элис, умоляю. Приди ко мне. Адисла. В прежней жизни я обещал, что найду тебя, и вот я здесь.
Туман нисколько ему не мешал. Его острый нюх и слух вели его по ночам, когда было темно. Днем же, когда света солнца хватало лишь для того, чтобы посеребрить завесу тумана, глаза различали силуэты: рыбаки на льду, животные в скованном морозом лесу, – хотя его никто не замечал. Он бродил по окрестностям, выискивая ее, однако она как будто ушла бесследно. Он не мог учуять ее, не мог ее услышать. Он сидел на курганах за городом, высматривая ее. Он звал, но она не отвечала. Когда он замечал, что его крики взбудоражили людей и они хватают из стен горящие факелы, когда он чуял их страх и слышал, что сердца стучат чаще, чем шаги, он возвращался на драккар, к своим покойникам, он кормился на корабле и рос, пока от тел викингов не осталось и следа.
Однажды утром он пробудился в тот час, когда небо было цвета затуманенной стали, и произнес:
– Я голоден.
Сначала он съел рыбака, сидевшего перед лункой во льду. На следующий день он стащил стражника с городской стены: взвился в воздух, схватил человека и растерзал на замерзшей реке.
Потом на него стали охотиться, люди с факелами и собаками бродили в тумане. С их губ срывались злые слова, и он знал, что они говорят о нем: адское отродье, чудовище, людоед, волк.
Он уходил глубже в туман, дожидаясь, пока они разойдутся. Корабль был для него потерян, он стал теперь просто местом, где его поджидали, жаровней во льду, ощетинившейся копьями и топорами.
Он наблюдал за людьми молча, пытался заставить себя покинуть это место, пытался противиться желанию и не видеть в людях просто добычу.
Но потом, когда в воздухе уже ощущалось дыхание оттепели, пришли люди с мулом. В его памяти вспыхнули искры, он увидел себя на реке, как вытаскивал толстого викинга из черной воды, потом он вспомнил аббатство Сен-Морис, кровь и того жуткого колдуна, который наблюдал за ним у озера. Он вспомнил купца, который потел от страха и тревоги в том лесу, где викинг Серда толкнул его на путь грехопадения. Жеан подкрался поближе и рассмотрел их как следует: толстый викинг, маленький купец со своим мулом и Ворон, тот самый, который убил ведьму. Он узнал их, но не так, как узнал бы раньше, по голосу и виду, – теперь он узнал их по запаху. Однако он не пошел к ним. Его животный инстинкт был уже сильнее человеческих рассуждений. Он попытался осмыслить, что именно чувствует. К нему пришла фраза: «Я переполнен пищей, и мне нет нужды утруждать себя».
Он смотрел, как путешественники приветствуют стражников. А потом один стражник повел купца вдоль скованной льдом реки, и купец ехал за ним на своем терпеливом муле.
Глава семьдесят вторая. Нежданная милость
Туман не уходил, и казалось, что зима будет длиться вечно. Олег сидел в своем большом зале, Элис, молчаливая и угрюмая, сидела рядом с ним на скамье. С тех пор как он повесил ей на шею камешек, она почти не разговаривала. Однако девушка никак не могла снять амулет, и это убеждало Олега, что он поступил правильно. Несомненно, она – одна из тех, о ком говорил ему Локи. Частица бога. Олег интуитивно чувствовал, что должен на какое-то время лишить ее способности действовать.
Элис смотрела на него со злостью. Князь понимал, что она хочет знать о судьбе монаха. Она даже пыталась сама вернуться на замерзшую реку, но он приказал своим стражникам остановить ее. Из-за ее постоянных расспросов он уже сожалел, что не спас вместе с ней и монаха. Хотя он никак не мог понять ее привязанности к тому калеке. Элис вроде бы была уверена, что он заколдован, и из-за этого Олег испытывал тревогу. В конце концов Олег решил солгать ей, например сказать, что он отправил монаха в горы, где его вылечит одна ведьма.
– Не надо рассказывать мне нелепицы, как будто я маленькая девочка, у которой умерла любимая собака, – возмутилась Элис.