Здравствуйте, доктор! Записки пациентов (сборник)

Фима отрицательно покачала головой.
— Вот и ладно, — устало произнес Николай. — Собирайте вещи. Да, и не забудьте мне список того, что нужно для ребенка. Мне все привезут. Я вас подожду в машине. Здесь я девочку не оставлю. Отвезем ее в нормальную клинику. Я договорюсь прямо сейчас.
А в это время дежурный врач лихорадочно строчил объяснительную на имя главного врача роддома. Временами он истово крестился и бормотал вполголоса:
— Господи, помилуй, Господи Иисусе! Помилуй мя, как там дальше, а — грешного!
Вообще-то врач он был неплохой, только затурканный жизнью и нервной, вечно орущей женой, уставшей от нищеты, тяжелой работы и лентяя сына на шее.
— Ну что? — обернулся он к вошедшей Фиме. — Как там ее муж, будет подавать на нас в суд?
— Вроде нет, — сказала Фима.
Ей вдруг стало неприятно суетливое и нервное подергивание врача, его бегающие глаза и даже капелька пота, катящаяся по виску. Неумение достойно принять трагическую ситуацию смерти Зарины делало его жалким. Почему-то именно сейчас ей шибануло в нос неприятно затхлым запахом пережаренного в автоклаве белья и пеленок.
— Он берет меня на работу, няней. Я ухожу, — все еще вбирая в себя эту новость, смакуя ее и пробуя на вкус, сказала она.
События последней ночи казались нереальными. Фима не могла еще осмыслить их до конца. Она быстро прошла в сестринскую, сняла с себя халат, надела мышино-серое, еще мамино пальто, подхватила свою сумку и, не оглядываясь, ушла.
Ровно через два года Борис Филиппович шел после работы по аллее парка. Бабье лето было в полном разгаре. Золотисто-багряные листья лениво покачивались на деревьях. Легкий, почти незаметный ветерок сдувал их под ноги прохожих, устилая перед ними шуршащий, по-восточному яркий ковер. В парке раздавались веселые голоса малышни, окончившей свои занятия в школе и ловящей последние чудные деньки, зарываясь с головой в медвяные пирамиды опавшей листвы. Шедшая впереди него женщина с ребенком показалась врачу странно знакомой. Стройная фигурка, рассыпавшиеся по спине каштановые волосы, ладно сидевший на ее теле белый джинсовый костюм, непринужденность в жестах и походке… «Может, бывшая платная пациентка?» — подумал он. Борису Филипповичу стало любопытно, и он решил обогнать их, чтобы увидеть лицо женщины. Ему захотелось вспомнить — кто это. Он, торопясь, обогнал их и незаметно обернулся. И узнал ее сразу, несмотря на то, что она сильно изменилась. Колоссально изменилась!
— Серафима! — позвал он нерешительно.
Она подняла глаза и увидела его. Ни в лице, ни в душе ее ничто не дрогнуло. Прошлое давно было прочитано, и эта книга уже закрыта навсегда. Открыта теперь другая, которая только пишется.
— Да, Борис Филиппович, это я, — спокойно сказала она.
— А вы изменились, — задумчиво протянул он. — Похорошели. Вас не узнать. Это она? — кивнул он на девочку.
— Да, это Зарина.
— А я, знаете ли, после той истории от рожениц ни на шаг, как бы чего ни случилось. Даже сна по ночам ни в одном глазу. Поверите ли, теперь все ко мне попасть стараются, хвалят, да-с. А спасти цыганку все равно бы не удалось тогда, это уже после вскрытия выяснили. Да вы же знаете — патология крови. Но у меня до сих пор что-то давит внутри, вот здесь, — показал он на грудь.
— Не корите себя, может, зато другим женщинам повезло больше, и их дети будут расти с матерью. Ведь спасти ее было нельзя. — Она внимательно посмотрела в его глаза.
— Нельзя, — сокрушенно подтвердил он, поглядел на Фиму и добавил: — Хоть кому-то эта история помогла в жизни, вы теперь совсем другая. Такая красивая. — Впервые он посмотрел на нее глазами мужчины.
Симпатичная маленькая Зарина нетерпеливо приплясывала возле Серафимы. Она была одета в красивое синее пальтишко и такой же беретик. Смоляные ее кудряшки непослушными волнами падали на плечи. Озорные глаза, так похожие на глаза ее матери, блестели проказливой хитринкой.
Вдруг недалеко, через несколько метров от того места, где стояли Серафима, Зарина и Борис Филиппович, засигналила машина. Зарина радостно крикнула:
 
— Мама, папа приехал, побежали! — и потащила Серафиму прочь.
Та оглянулась на врача, и улыбка озарила ее лицо. Борис Филиппович, подавшись в их сторону, смотрел, как Зарина и Серафима бегут навстречу Николаю, вышедшему из машины: заливисто смеясь и бросая друг в друга охапки пушистой желто-красной осени, пахнущей горьковатыми палыми листьями и почему-то одуряюще свежим запахом антоновских яблок.
И Борису Филипповичу взгрустнулось. Он подумал, что что-то важное, обязательно надо понять что, что-то очень важное упустил он в своей жизни.
  
Илья Веткин
 
Антибиотик
 
© Илья Веткин, 2014
Поездка в Штаты, первая в его жизни, могла стоить ему карьеры — при неудачных раскладах. Но при удачных могла стать и ступенькой в упорном движении вверх. Юрист Макс Кокин был человеком упорным. Десятидневную командировку в Вашингтон, где у фирмы имелась штаб-квартира, он выстраивал, высиживал года два. Фирма давала ему шанс. Фирма производила сверхсовременное медицинское оборудование и широко его внедряла. Благодаря Кокину — весьма широко. В Москву он мог вернуться директором филиала.
Собирая в пятницу чемоданы, он особо тщательно отбирал в отдельный пластиковый пакет лекарства. Отбирал в основном на случаи простуд, бессонницы и желудка. В десятидневный ответственный период очень важно было не болеть и вообще никак не тяготиться организмом. Следовало излучать энергию и вообще быть в форме. Хотя, в сущности, Макс и так здоровьем и потенциями обижен не был. В свои круглые 30 выглядел на 28 и дважды в неделю ходил качаться в зал через дорогу. Он ощущал себя сильным и уверенным в себе. Он нравился женщинам, о которых отзывался, используя иногда веселое и емкое словечко «бабье».
Жена Элла, наблюдая за сборами, провокационно советовала взять с собой презервативы. С учетом тихо бушующей эпидемии AIDS и вообще… В тон Элле, ухмыляясь, Максим ответил, что американские его вечера скорее всего будут насыщены мыслью о ней, но, если что — все необходимое можно будет прикупить на месте. Каков совет, таков и привет. Элла напомнила еще про адаптер для электробритвы — в американских сетях Макса ждало совершенно иное напряжение. Макс, хлопнув себя по лбу, полез в ящик стола, хотя и этот предмет можно было бы, наверно, приобрести на месте.
Уже в самый день отлета, ранним утром, Элла бегом принесла ему в ванную тонко звенящий «Венгерский танец» Листа. Передав мобильник, она осталась в дверях. Максим с зубной щеткой слегка напрягся, поскольку это могла быть Лиза. Но это оказалась не Лиза, а Полина Аркадьевна из финансового отдела, она собиралась лететь тем же рейсом. Он поговорил облегченно, а Лизе решил звякнуть уже из аэропорта.
Вашингтонский апрель трепетал широкой листвой каштанов и по-летнему сиял. Кокина вместе с еще двумя сотрудниками поселили в уютной гостинице «Ромада Инн» — с рощицей декоративных пальм у входа, в двух шагах от Джорджтауна. На второй день их зазвала в гости в собственный дом в дальнем пригороде Чантилли влиятельная русская женщина — Лидия Резвина. В иерархии фирмы она занимала позицию, близкую к вершине, координируя все российские филиалы. Она не красила пышных седых волос и носила очки с затемненными стеклами на холеном загорелом лице. Она сама заехала на джипе за Кокиным и компанией.
Они провели чудный вечер, попивая вино на открытой веранде и беседуя. Кокин пылко восхищался хозяйскими персидскими котами и планировкой усадьбы. Лидия оставила всех троих на ночлег, выделив на втором этаже западного крыла три гостевые комнаты. Что казалось естественным. В доме вполне можно было бы оставить ночевать российскую Государственную думу в полном составе (после чего дом, конечно, пришлось бы ставить на капитальный ремонт).
Это был последний безмятежный вечер Кокина. Утром, принимая душ, он поначалу не придал значения тонкому свербящему ощущению. В сокровеннейшем уголке организма, только что использованном в целях мочеиспускания, вкрадчиво поселился голодный муравей. Некоторое время он примеривался, покусывая нежную плоть. Потом вроде бы затих. Кокин обеспокоенно помял, потеребил сокровенную плоть, но ничего не понял.