Форт Далангез
Если ты волнуешься о моей судьбе и здоровье, то знай: всё это попусту. Я уверен в себе и в своей технике. При моём умении пилотирования и знании техники возможность печальных событий если не вовсе исключена, то минимальна. Ковших неустанно молится, и теперь мне его молитвенное рвение уже не кажется смешным. Знаешь, я начал сомневаться. А вдруг?
В ходе наших разведывательных и боевых вылетов несколько раз создавались такие странные ситуации, исход которых ничем кроме Божьего промысла объяснить невозможно. Например, "удачный" (ставлю это слово в кавычки, потому что туркам удалось за короткое время поднять на руках ствол, направив его под нужным углом к горизонту, чтобы выпущенная из него шрапнель полетела в сторону пролетающего на бреющем полёте "ньюпора") залп малой турецкой пушки. В результате этого залпа мы на доли секунды оказались в облаке острых осколков. Я слышал их смертоносный свист. Я видел, как осколки дырявят корпус "ньюпора". Когда опасность миновала, я с замиранием сердца оглянулся на Ковшиха, не ожидая застать того живым. Как же я смеялся, какое счастье испытал, увидев за стёклами лётных очков его плутоватые нащуренные, а вовсе не испуганные глаза, его забавно шлёпающие губы. Ковших, совершенно целый и живой как никогда, занимался своим любимым делом: молитвой.
Когда-то я тебе уже писал, что в русской офицерской среде афишировать свой атеизм не считаю приемлемым. Русский офицер, даже если он картёжник и не чужд бретёрства, всё равно человек набожный, а иногда и богобоязненный. Совершая полёты над городами, селениями, равнинами и пропастями турецкой Сибири, зная, что Ковших позади меня с Leica в окоченевших руках, твердит непонятные в своей бессмысленности слова молитвы, я не только вполне спокоен, но и счастлив порой. "Богородица, радуйся!" — произносит он, бросая на головы обескураженных турок бомбы. "Отче наш", — повторяет он, пытаясь сделать снимки с борта, сотрясаемого запредельными вибрациями "ньюпора". Да и я подчас ловлю себя на том же. Молюсь под аккомпанемент шрапнели. Откуда и каким образом увязли слова эти в моей памяти? Нешто от нашей русской нянюшки Оли? Ответь мне, Еленушка, как такое может быть?
И в завершение письма просьба к тебе, Еленушка, ни в коем случае не показывать мои письма матушке. Ей пишу отдельно и исправно и никак не реже, чем тебе".
Глава пятая
ДЕКАБРЬ 1915 ГОДА
(Рукописный журнал военных действий 153-го пехотного Бакинского Его Императорского Высочества Великого князя Сергея Михайловича полка)
18 декабря 1915 года
Я, ефрейтор 153-го пехотного Бакинского Его Императорского Высочества Великого князя Сергея Михайловича полка Дерипаска Василий, веду сей дневник военных действий, согласно приказа штабс-капитана 153-го Бакинского полка Минбашибекова. Штабс-капитан Минбашибеков — кавалер Св. Владимира двух степеней, Св. Анны двух степеней и всё с мечами.
Сам я из крестьян села Малая Джалга Новогригорьевского уезда Ставропольской губернии, православный, 22-х лет. Рожден от отца и матери Дерипаски Алексея Дмитриевича и Дерипаски Прасковьи Николаевны, Приставлен к ведению дневника, потому что закончил начальное училище, с детских лет помогал отцу и матери в крестьянском труде и в 1911 году женился на Мараховской Наталии.
В 1914 году меня призвали на воинскую службу в город Пятигорск в 113-й пехотный запасной батальон, где я окончил учебную команду. В том же году в составе маршевой роты убыл в Тифлис. Продолжил службу в 39-й пехотной дивизии 1-го Кавказского Армейского корпуса, в состав которой входили: 154-й пехотный Дербентский полк, 155-й пехотный Кубинский полк, 156-й пехотный Елизаветпольский полк и 153-й пехотный Бакинский полк, где я служу при штабе. В этом же 153-м пехотном Бакинском полку служит и мой брат погодок Дерипаска Иван Алексеевич, который в 1915 году принял команду над 1-м взводом 2-й роты 153-го пехотного Бакинского полка.
* * *30 декабря 1915 года
Запись сделана Василием Дерипаской, ефрейтором 153-го пехотного Бакинского Его Императорского Высочества Великого князя Сергея Михайловича полка.
"28 декабря 1915 года к моменту начала наступления местом сосредоточения нашего полка являлись села Нижний и Верхний Ахалик. Отсюда и начали марш по колено в снегу, скрытно, молча, не зажигая огней. Каждый нёс на себе скатанную поверх полушубка шинель и пару валенок для ночлега. На каждую роту было выдано по 4 пары специальных ножниц для резки проволочных ограждений. Так мы шли в снежном буране, преодолевая ряды турецких окопов. Перемещались по ночам. В местах днёвок (отдыха) принимали меры для обеспечения скрытности, дабы не выдать себя прежде времени противнику. Следом за нами двигались специальные команды с тяжёлым шанцевым инструментом в повозках для быстрого укрепления занятых позиций и строительства дорог".
Запись сделана штабс-капитаном 153-го пехотного Бакинского Его Императорского Высочества Великого князя Сергея Михайловича полка Минбашибековым.
"К 30 декабря части нашего полка овладели турецкими укреплениями на левом берегу реки Тарходжа и юго-восточными склонами горы Тык-даг, захватив пленных, 2 орудия и артиллерийские запасы. Последовавшие турецкие контратаки были нами отбиты, и к вечеру сегодняшнего дня мы закрепились на захваченных позициях.
На занятых новых позициях состоялось срочное собрание штаба полка, на котором присутствовали все командиры подразделений. Мнение командования об успехах начала операции самое низкое: не полный провал, но и не победа. Причины неудачи — расположение турецкой артиллерии таким образом, что открытые скаты Пассинской долины простреливались ею полностью. Такое обстоятельство лишало нашу артиллерию возможности манёвра и не позволяло ей переезжать на новые огневые позиции, следуя за продвигающейся вперёд пехотой. Вследствие этого русские батареи держались довольно далеко от передовых турецких позиций. Расстояние это доходило до 2–3 вёрст, что недопустимо для ведения прицельного артиллерийского огня. Вследствие отсутствия действительной поддержки своей артиллерии, полки нашей дивизии, атаковавшие с большим прорывом, были легко отражены турками. Например и в связи с этим обстоятельством, 30 декабря сего года 155-й пехотный Кубинский полк, наступавший на правом фланге 1-го Кавказского корпуса, к концу дня под воздействием сильнейшего артиллерийского огня турок отступил на исходные позиции, не обеспечив тем самым наступление 4-й строевой дивизии, чей левый фланг оказался оголённым".
Запись сделана Василием Дерипаской, ефрейтором 153-го пехотного Бакинского Его Императорского Высочества Великого князя Сергея Михайловича полка.
"Пишу сии строки в армянском селе с турецким названием Ирелях. Полк вошёл в село уже в зимних сумерках. Надеялись обогреться у крестьянских очагов, ан не вышло. Мертвым-мертво село. На улицах, на истоптанном снегу, в домах, в хлевах и в церкви, и в мечети — повсюду нашли мы истерзанные трупы стариков, женщин и детей. И ни одного взрослого мужчины. И ни одного подростка. Некоторые вовсе без голов, и головы куда-то унесены. Наверное, таков их басурманский обычай — лишить тело головы, а душу убитого покоя на том свете. Полковой разведке доподлинно известно, что через село Ирелях отступали части 3-й турецкой армии, а именно 17-й и 18-й дивизий, а также отдельные части 29-й дивизии и 9-го турецкого корпуса. Точнее установить не удалось, потому что немногих пленных, попавшихся нам в руки, сгоряча перекололи. По такому делу его благородие полковник Пирумов отдал распоряжение впредь пленников не колоть, а доставлять в штаб для допроса и дознания.
Таким образом, вместо заслуженного отдыха после марша по снегам вослед за бегущими турками, нам досталась работа похоронной команды. Всю ночь, сменяя друг друга, жгли костры, ломали кирками мёрзлую каменистую землю, рыли могилы, чтобы схоронить убитых армян.