Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 3 (СИ)

— Спасибо, — еще раз поблагодарил я. — Ладно, Таня. Приятно было с тобой познакомиться. Лучше тебе идти на уроки.
С этими словами я было пошел к площади, но девочка меня остановила.
— Виктор… простите, не знаю, как вас по отчеству!
— Можно просто Витя, — обернулся я. — Что ты еще хотела?
— Только, пожалуйста, не рассказывайте папе, что я прогуливала школу. Он меня за это очень поругает.
Когда мы распрощались с Таней, я пошел через парк, на площадь. Широкая, устланная красной брусчаткой, она расположилась в самом центре города. С одной стороны от нее протянулся городской парк с фонтанами, мемориалам павшим воином и вечным огнем, а с другой, огражденная неухоженными елями, бежала улица Мира. Мира разделялась надвое: одна ее часть, переходя в Кирова уходила в туннель под железнодорожный мост, а сама Мира шла дальше, вдоль высокого здания гостиницы Армавир.
У основания площади, на высоком пьедестале стоял Ленин. На удивление, будто новый, отреставрированный, он казался одним из немногих памятников, за которыми тщательно следили власти города. Наверное, нашелся в совете депутатов кто-то влиятельный, кто хотя бы уважал советское прошлое страны.
Ленин обернулся лицом к площади и своей могучей бронзовой рукой указывал на улицу Кирова, которая пересекала Розочку и бежала к Кубани.
Местные шутили, что Ленин указывает то ли на тюрьму, то ли на магазин «Золотой Петушок», разместившийся на углу Ленина и Кирова. Шутники намекали так на позднесоветский дефицит. Я же придерживался другого мнения. По-моему, указывал он, как и всегда в прежние времена, в светлое будущее. К сожалению, люди сами отказались от этого светлого будущего. Пусть и не те же самые, кто так несправедливо шутил о Ленине сейчас.
Перейдя площадь, я направился дальше по Мира, минуя центральный рынок. Там пересек дорогу, прошел автостанцию и направился к Урицкому мосту, вдоль выросших как грибы после дождя, многочисленных магазинов, лавок и ларьков, что сопровождали меня на протяжении всего моего похода по местному широкому тротуару.
Там, немного не доходя до вещевого рынка под мостом, я и наткнулся на тот самый вагончик, примостившийся с одной стороны у ларька, а с другой — у широкого тента с одеждой, в котором торговали армяне.
Увидев с внутренней стороны железной, открытой настежь двери вагончика, уже знакомую табличку Гестии, я открыл внутреннюю, деревянную, прошел в помещение.
В меня тут же разом уперлись несколько взглядов. Знакомый мне Виталий Викторович сидел за простеньким столом, чуть ли не школьной деревянной партой. За ним, у стены, расположилась его супруга, красивая женщина за сорок с каре темных волос. Правда сидела она теперь не за компьютером, а клацала по клавишам простенькой печатной машинки.
Зарывшаяся в газеты секретарша Катя, притаилась в дальнем краю вагончика, уже за настоящей школьной партой, и сидя между стеллажами с документами, удивленно смотрела на меня. Были тут и еще двое новых людей. При этом одного из них я тоже знал.
Перед столом Виталия Викторовича на деревянном стуле присел потрепанного вида седой старичок. Похожий на бездомного, он посмотрел на меня мутным, практически отсутствующим взглядом, определение «безразличный» для которого было бы уже очень избыточным.
А вот вместе с ним был уже знакомый мне мужчина. Правда, свою шубу и высокую меховую шапку он сменил на легкую весеннюю кожаную куртку, топрощуюся на объемном животе, и черную же кепку-пирожок. Неизменной осталась только папка для документов из черного дерматина, которую он держал подмышкой.
Почему-то мужчина с черной папкой испугался, увидев меня. Хотя он и казался мне очень подозрительным судя по первой и последней до этого момента нашей встрече, все же между нами не было никаких конфликтов.
Тем интереснее для меня была его реакция. Как только я вошел, и наши взгляды на миг соприкоснулись, он немедленно отвел глаза и приподнял воротник куртки, пытаясь спрятать свое лицо.
— Виктор Иваныч, здравствуйте, — удивленно посмотрел на меня Виталий Викторович, риелтор. — как вы нас нашли?
 
— Это длинная история, — ответил я, входя и закрывая за собой дверь.
Мужчина с папкой как-то скуксился при этом, прижался ближе к столу риелтора.
— Здравствуйте, — протянув ему руку, не растерялся я. — Мы с вами знакомы, помните?
Он пробурчал что-то себе под нос и торопливо отрицательно покачал головой. Однако руку все равно пожал.
— Ну как же? Тогда на вас еще гопник напал, а я оказался рядом.
— Вы меня с кем-то путаете, — сказал он едва слышно.
В кабинете все притихли. Непонимающе пересматривались.
— Федор Иванович, кажется, — вспомнил я.
Он не ответил и снова быстро-быстро отрицательно замотал головой.
— Так что вы хотели, Федор Иванович, — сдал его с потрохами риелтор, глядя на него снизу вверх, — договор дарения вам надо подготовить, да?
— Ну вот. Говорю же, не обознался, — с улыбкой ответил я.
— Да я подожду, примите сначала молодого человека, — скромно ответил Федор Иванович, поглядывая, то на меня, то на Виталия Викторовича.
— Да ну, что вы? Вы же уже сидите, и все эти бумажки собирать ну совсем неудобно. А мне переключаться с одного дела на другое, так и вообще, — отказался Виталий Викторович.
— Ну… Короче… — замялся мужик с папкой.
— Я подожду. Вот тут посижу, — сказал я и сел на стул, что стоял у противоположной стены вагончика.
К слову, я стал догадываться, в чем тут было дело. В начале девяностых, то есть примерно в это время, в городе у нас, среди нечистых на руку людей было популярно черное риелторство. Тогда группировки по два-три человека работали вместе, разводя, преимущественно пожилых граждан на квартиры.
Не знаю, кто придумал ту схему, но была она до банальности проста и одновременно жестока. Да и сработала бы, пожалуй, только в эти неспокойные времена, когда среди властей царил настоящий раздрай.
Работали так: несколько человек, как правило, молодых или довольно интеллигентной наружности, втирались в доверие к бедным одиноким старикам. Они ухаживали за пенсионерами недельку-другую, навещали, сближались. Между делом узнавали, есть ли родственники и как оформлена недвижимость, в собственности ли она, или все еще находится во владении по старым советским документам. В зависимости от результата, предпринимались и последующие шаги.
Жертву попросту убивали, в основном травили клофелином, который мог быть смертелен для людей преклонного возраста. Потом прикапывали в чужой свежей могиле, а всем соседям рассказывали, что пенсионер куда-нибудь уехал: к внезапно обнаружившим родственникам, в пансионат, санаторий. В общем, на что хватит фантазии.
Дальше все документы изымались из квартиры покойного, а на улице находился какой-нибудь бездомный старик или старушка, отдаленно напоминающий умершего. За бутылку водки бездомного водили по всем инстанциям, переоформляя документы на себя, ну а потом новые хозяева благополучно перепродавали квартиру другим, ничего не подозревающим людям.
В девяностые черные риелторы очень часто работали под крышей какой-нибудь группировки, а в двухтысячные находились и такие, кто отправлялся в свободное плавание.
В две тысячи пятом, кстати, поймали последних ребят, промышлявших подобными преступлениями. Поймали, кстати, довольно быстро. Это были два безработных, один из которых даже считал себя черным магом и проводил над свежевскопанными жертвами какие-то дурацкие ритуалы.
Конечно, до конца я был не уверен, но и явно бездомный старик, и странно ведущий себя Федор Иванович, оказавшиеся в риелторской конторе, наводили меня именно на эти мысли.
— Да не, знаете, я, пожалуй, пойду, — заменжевался Федор Иванович. — Времени уже много, полдень почти. А дел у нас выше крыши. Да и это дело не горит. Мы с дедушкой зайдем к вам в другой раз.
Тут я не выдержал, встал. Теперь я был уверен в своей версии почти на сто процентов. Подойдя к столу Виталия Викторовича, крутившего в руках паспорт советского образца с вкладышем о гражданстве.