Хищник (ЛП)

Заключенный № 1497 долго точно не продержится. Не потому, что мы были готовы убить его, а потому, что инфекция уже проникла в него из-за других пыток, которым его подвергли. Он блевал желчью в своей камере, и он перестал есть. Его кожа стала желтой. Тело отказывало. После сегодняшнего дня, с покалеченным лицом, он будет умолять меня оставить ему простыню в камере, чтобы повеситься.
Но я не был хорошим.
— Она любит меня, — прошептал он.
— Семь лет, — я повысил голос, — семь, — повторил снова. Повторяя слово снова и снова, я подошел к шкафу и взял лом. Мне он нравился больше, чем бейсбольная бита. Крюк в конце позволял мне вспороть кожу после того, как я хорошо по кому-нибудь шарахну.
Я прицелился над головой и ударил, нанеся металлом рану на его груди. Конец порезал его так сильно, что отрезал половину соска. Тот просто стал болтаться, свисая, ожидая, чтобы я его отрезал.
Заключенный не завопил. Не заплакал. Даже слезинки не пролил.
Ему было нечего терять.
Я уже видел этот взгляд очень много раз.
— Я... — прохрипел он, — люблю ее.
Зажав оставшуюся и свисающую часть соска между пальцев, я посмотрел на заключенного. Я знал, что он, вероятно, даже не почувствует этого, но мне было всё равно.
— Ты не можешь любить семилетнего ребенка.
Закончив, я отбросил этот кусок плоти, и его сосок пролетел через комнату, ударился о бетонную стену и упал на пол. Шэнк хотел бы, чтобы я скормил его малышам. Соски им легче есть, там меньше костей, чем в пальце.
Как я и подозревал, заключенный ничего не сказал. Не двинулся. Даже не натянул веревку.
Именно тогда, когда они переставали кричать, веселье заканчивалось.
И все его крики закончились.
Захлопнув позади себя двери пыточной, я направился в Глаза. Шэнк сидел на одном из стульев с Демоном на коленях, закинув ноги на стол и глядя на мониторы.
— Ты был слишком мягок с ним, — сказал он, даже не обернувшись.
— Я отрезал его сосок.
Я сел рядом с ним и увеличил экран, чтобы лучше рассмотреть насильника. Его голова была опущена вниз, тело всё еще находилось в том же самом положении. Единственным звуком в комнате был звук мочи, капающей на пол.
— Угу, ты что-то не особо старался. Что, блядь, с тобой случилось?
Я вернул всё обратно и посмотрел на Шэнка.
— Ничего.
— Чушь собачья. Несколько недель назад ты бы зажал его нос выпрямителем и наблюдал бы за тем, как пузырится кожа. Но сегодня вечером ты просто ударил по нему несколько раз, разбил об него зеркало и порезал его ломиком, — он повернулся на стуле, чтобы посмотреть мне в глаза, поглаживая Демона по спине. — Скажи мне, что, черт возьми, с тобой произошло.
Выпрямитель был моим новым инструментом. Диего вернулся домой с ним после одной из своих поездок в Штаты и использовал его, чтобы выпрямлять волосы или что-то еще. Мы с Шэнком так сильно его дразнили, что он его выбросил. Когда я увидел его в мусорном баке с маленькой наклейкой сбоку, которая гласила, что он нагревается до четырехсот пятидесяти градусов, мне пришла в голову идея. Я опробовал его на следующем заключенном, который был в моей Операционной, зажав его нос между керамическими щипцами и сжимая их вместе.
— Ничего, — снова сказал я, чувствуя, как улыбка расплывается по моему лицу. — Я...
— Ох, черт. Я знаю этот долбаный взгляд. Ты на кого-то запал.
Я думал о Лейле с тех пор, как сел в самолет, на котором летел обратно в Венесуэлу. В этой цыпочке было что-то крутое. Она была немного причудливой для меня, так как носила платья и деловые костюмы, но от этого мне только сильнее хотелось сделать с ней нечто развратное и грязное.
Я бы никогда не запачкал ее настолько, чтобы она стала похожа на меня. Сначала доберусь до языка Лейлы, потом буду смотреть, как она лижет клитор стриптизерши. И, черт возьми, смогу смотреть на это весь день.
— Да, у меня кое-кто появился. Но между нами никогда ничего не может быть.
— Тогда она должна быть лесбиянкой. По мне, так это единственное, что может тебя остановить.
Я засмеялся.
— Она лесбиянка.
 
— Ты прикалываешься.
— Если бы, чувак. Она лесбиянка. У нее есть девушка и всё такое.
— Сможешь вернуть на путь истинный?
Я пожал плечами.
— Не знаю. И не знаю, буду ли пробовать вообще.
Я снова посмотрел на монитор, насильник всё еще не двигался.
— Мы вместе занимаемся кое-каким бизнесом, с которого она получит свои проценты. И я не знаю, хочу ли вообще в это ввязываться.
— Я понял. Никто не должен трахаться со мной из-за денег, особенно те, кого трахаю я.
— Именно.
— Она того стоит?
Дело было не только в ее плотном маленьком теле, которое я жаждал — хотя не мог выбросить его или ее великолепную киску из головы. Но я также жаждал ее присутствия. Когда мы пошли в кубинский ресторан, она ела — по-настоящему ела, брала мясо руками, откусила с моей вилки, не боясь попробовать мой десерт. Она пила спиртное, а не то дерьмо Шардоне, что нравилось большинству женщин, с которыми я был. От того, что я смотрел, как стриптизерша прикасалась к ней, она испытывала кайф. И я бы хотел ей его доставить.
И она кричала.
Это было чуть ли не самым главным.
— Может быть, — наконец-то ответил я.
— Подумай об этом, — он слегка постучал кулаком по столу. — И еще кое о чем... Отец хочет тебя увидеть.
— Я же виделся с ним пару месяцев назад.
— Бородач, он хочет встретиться с тобой у него, или на любой из фабрик.
Мы называли их «фабриками пилюль Бонда». Их было огромное количество повсюду. До того, как мы с Шэнком открыли тюрьму, мы помогали Бонду управлять ими. Как только бизнес вырос, ему стало необходимо избавиться от некоторых из партнеров. Не просто навредить им. Бонд настаивал на том, чтобы они исчезли навсегда. Поэтому мы с Шэнком нашли этот участок земли на острове Маргарита и начали отстраиваться.
Прошло много времени с тех пор, как я ездил к Бонду или на любую из фабрик.
И у меня вообще не было желания ездить туда.
— Понял, — ответил я. — Бонд знает, что может приходить сюда в любое время, или я могу встретиться с ним в любом другом месте. Только не там.
— Ты не думаешь...
Я встал и толкнул стул, услышав, как колеса завизжали по полу.
— Я не хочу говорить об этом.
Я не закрыл за собой дверь, просто позволил ей захлопнуться за мной. Это был самый близкий к крику шум. Мне нужно перекусить, чтобы кофе лучше усвоился в желудке, и затем я вернусь в свою Операционную и убью этого гребаного насильника.
Вернуться к Бонду?
Шэнку следовало бы подумать получше, прежде чем просить меня о таком. Он должен был хорошо подумать, прежде чем вообще поднимать этот вопрос.
Я мог забрать чью-то жизнь, не моргнув и глазом, но от одного упоминание о том месте меня бросало в дрожь.
Достал эмпанаду из холодильника и проглотил ее, пока шел в Операционную. Через маленькое окошко в центре двери я увидел, что заключенный № 1497 всё еще не двигался. Я сжал руки в кулаки, желая причинить ему боль. Желая сделать так, чтобы он истек кровью.
Прежде чем гнев захватит меня полностью, я должен с ним закончить.
Я нажал код на панели и подождал, пока дверь откроется.
— Надеюсь, ты вернулся, чтобы убить меня, — прошептал заключенный.
Я посмотрел на камеру в углу комнаты и показал средний палец.
Сукин сын.
Шэнк, вероятно, укатывался со смеху в своем кресле, пока смотрел, как я хватаю цепную пилу и дергаю шнур, чтобы завести ее. Он специально завел этот разговор, зная, что это отправит меня сюда, чтобы покончить со всем. Но не это было причиной, почему он поднял этот вопрос, я был в этом уверен. Потому что, если бы Шэнк хотел смерти № 1497, он убил бы его сам. Он поднял этот вопрос, потому что хотел, чтобы я навестил его отца.
Но пока я только соглашусь с тем, что сказал заключенный № 1497.
— Я убью тебя.
Едва закончил говорить, как всё мое лицо сразу же стало забрызгано его кровью.