Оборотный город. Трилогия (СИ)
На третий нам повезло, Моня вышел на поляну к здоровущему дубу шириной в пять моих обхватов, и на высоте человеческого роста или чуть выше чернело большое дупло, заросшее паутиной с застрявшими в ней сухими листьями. У меня ёкнуло сердце. Если мне действительно дарован хоть какой-то талант характерника, то вот сейчас он буквально вопиял о себе в полную мощь! Причём очень странно, в двух местах одновременно, в груди и в левой пятке. К чему бы это, а?
— Моня, лезь на дерево — и в дупло! — взвыл я, как только осознал неизбежное. — Быстрее, здесь чумчары!
— Где ж им быть, коли они на тебя нюхом наведены, — пробурчал Шлёма, а добрый Моня, видимо комплексовавший из-за провалившейся попытки меня укусить, быстро влез мне на плечи, запрыгнул на толстый сук, уцепился за ветку, подтянулся, сунул лапу в дупло и… едва ли не с грохотом вылетел обратно!
— Ну ты ваще мозги портупеей притупил, хорунжий! — почему-то обвинил меня Шлёма. — Ты чего творишь? Ты зачем корефана моего на верную смерть послал, он же извинился…
Мы оба бросились к распростёртому у корней дуба бледному упырю, пытаясь хоть как-то привести его в чувство. Бесполезно… Он, конечно, дышал, но слабо, еле-еле, а его правая рука была обожжена практически до волдырей! Господи боже, так что же там такое?!
— Слышь, Иловайский, я, может, чё не въехал, но давай ты сам туда лезь. Мне ещё пожить охота пока. Мы те на такие трюки не подписывались…
— Живи, только не ной, — огрызнулся я. — Хоть целых две минуты живи, мне жалко, что ли?!
— В каком смысле… две минуты? — Шлёма мигом сбавил тон, но поздно: привлечённые нашим спором, к дубу спешно подтягивались тощие сгорбленные фигуры.
— Держи! — Я сунул во вспотевшие лапы упыря казачий бебут. — Подкинь меня!
Он послушно наклонился, я влез к нему на спину и одним прыжком добрался до дупла. Ухватился за край, едва не упав вместе с отвалившимся куском дубовой коры, и, мысленно перекрестившись, храбро сунул руку внутрь.
Гром не грянул, капкан не сработал, никто не откусил мне пальцы, и жидкое пламя не сожгло ладонь. Я, осторожно пошарив там-сям, быстро нащупал небольшой плоский предмет, завёрнутый несколько раз в драную тряпку. Больше всего это было похоже на книгу, но тяжелее, хотя кто, собственно, дал бы мне время рассматривать…
— Хорунжий, выручай, убиваю-ут! — истерично заорал Шлёма, прикрывая всё ещё не пришедшего в себя друга и яростно махая кривым клинком. Шестеро чумчар, шипя, как гуси-лебеди, брали его в кольцо. Выбора у меня не было, клад найден, теперь его надо любыми способами доставить к дяде! А сколько и чьих жизней за это придётся положить, уже непринципиально. Цель оправдывает средства. Ну, почти всегда…
Я сунул свёрток за пазуху и быстро разрядил по врагу оба ствола. Двое чумчар рухнули, чтоб не встать уже никогда. Оставшиеся четверо подняли на меня сияющие неземной злобой глаза и в единодушном порыве взвыли:
— Будь ты проклят, Иловайский!
— О, не благодарите, я вас тоже люблю…
Вниз я спрыгнул уже с обнажённой дедовской саблей в одной руке и Прохоровой нагайкой в другой. Драка была короткой и бешеной. Двух я зарубил на месте, третий сцепился с упырём, но Шлёма, набравшись храбрости, пластал кинжалом направо-налево и рычал, как осенний волк, защищающий свою волчицу. Роль несчастной волчицы, как вы понимаете, исполнял всё тот же приснопамятный Моня, который даже если и пришёл в себя, то виду не показывал, так оно куда безопаснее, правда? Четвёртый чумчара незаметно подкрался к нам с тыла и даже успел схватить меня за рукав, но, прежде чем его ржавый нож тускло сверкнул на замахе, в ночи ахнул выстрел охотничьего ружья. Мой денщик успел вовремя, а я уж думал, вообще не придёт…
— Насилу отыскал тебя, ваше благородие. — С лёгким упрёком старый казак обнял меня за плечи. Оставшегося чумчару мы добили уже в три клинка, он дрался до последнего, отступать эти твари не любят, тем более когда всё вокруг пахнет кровью.
Тяжело дыша, мы рядочком уселись на горизонтальном Моне, перевести дух…
— Ну чё ты? Забрал, чё искал, али как?
— И в самом деле, хлопчик, коли что нашёл, так уж ставь на стол! Для обзора, для вида, чтоб всем без обиды, ведь и нам занятно, раз оно непонятно…
— Ух ты, дядя, а ещё так можешь? — по-детски раскатал губу Шлёма.
— На тебя, упыря, тратить рифмы зазря? Ты ж в анапестах и хореях, как свинья в ливреях! — хмыкнул Прохор.
— Дядя, а без дразнилок слабо?!
— Так, всё! — Мне пришлось вмешаться, пока эти двое не затеяли драку. Нам тут только междоусобиц ещё и не хватало для полного счастья.
Я сунул руку за пазуху и вытащил свёрток. Все напряжённо вытянули шеи, даже притворюша Моня. Я осторожно развернул серую полуистлевшую ткань, и под лунным светом блеснул серебряный оклад старинной иконы…
— Матерь Божья, — ровно отметил мой всезнающий денщик. — Так то обычная икона алтарная, в ней всей ценности, что серебро. Чего ж француз энтот так с ней носился, а?
— А кто его разберёт. — Я задумчиво повертел икону в руках. — Конечно, если в базарный день или какому антиквару предложить, так цена и до червонца дойдёт, но всё равно не более. Может, она чудотворная?
— Точняк, вона Моню как по граблям учудило, до сих пор не шевелится!
— А может, мироточивая? — продолжил старый казак. — Если она и есть клад, так бывает, что ценность не сразу в глаза бросается. Надо бы батюшке какому показать, он разберётся…
— Думаю, я сам разберусь, — громко произнёс знакомый голос, и из-за ближайшей сосны к нам на поляну, старательно обходя тела убитых чумчар, шагнул не кто иной, как господин Чудасов. — Отдайте это мне! Вы глупое, необразованное мужичьё, с интеллектом ниже среднего, вам не понять. Давайте, давайте! Я вам даже заплачу, немного, наличными, но на водку хватит.
— А мы не пьём, — лениво соврал я.
— Казаки — и не пьют? Ха. Ха. Ха!
— Чего ж смешного? Мы с зимы в завязке, ни глотка, жизнь и так коротка, — так же спокойно поддержал Прохор. — Тоже мне нашёл алкашей, за бутылку водки…
— Вы долго из меня кровь пить будете?! — побагровел учитель.
— Да кому ты нужен, с перхотью, — устало сплюнул Шлёма. — Выпьешь такой подлючей крови, так и, не приведи боже, сам таким змеем станешь. Не-э, благодарю покорно…
— А вы что за тип? Вы-то что не в своё дело лезете?!
— Мы-то? Я — Шлёма, а вот он, лежит который, тот Моня, друган мой. Упыри мы местные, кладбищенские, подкалачинские…
— Так я и знал. — Чудасов сунул руку за отворот сюртука и выхватил маленький двуствольный пистолет. — Сделка с нечистой силой! Вот и всё, Иловайский, вы не оставили мне выбора, отдайте икону, или я стреляю!
— В кого? — скромно уточнил я. — У вас два заряда, нас трое, один оставшийся (любой, на ваш выбор) порвёт вас в клочки, как лист бумаги! И его оправдают, так как на ваших руках будут два трупа.
— Но… но… это же упыри, он сам признался, вас привлекут за противоестественную связь с нечистой силой!
— Какую такую связь? — возмутился покрасневший Шлёма, угрожающе засучивая рукава. — Ты на чё, козёл безрогий, намекаешь? Мы с хорунжим не обручены, не венчаны, не целованы и отродясь ни в каких противоестественностях не замечены! Вот Моня встанет, он тя ваще уроет за такие намёки, пошляк…
То бледнеющий, то багровеющий наставник губернаторских дочек переводил английский пистолетик с одного из нас на другого, так и не решаясь спустить курок. Получается, у него не всё потеряно, какой-никакой умишко ещё есть, соображает, что два — это меньше, чем три. Мы в принципе на его потуги особого внимания не обращали, у нас и своих забот хватало…
— Никак в толк не возьму, чего ж ради французишко из-за одной иконки такое сурьёзное проклятие наложил? И почему в дупле запрятал? Вещь-то невеликая, сунул за пазуху да и пошёл пешим строем к себе в Бретань али в Гасконию.
— В Лион, — поправил я своего денщика. — А может ли быть такое, чтобы сама икона и не позволила себя вывезти? Этот французик был уверен, что, когда вернётся, она обогатит его, но подобные вещи обогащают иначе, не в материальном плане.