За решеткой (ЛП)
Бишоп закрыл маленькую книжку на коленях и помахал ею, показывая мне, затем положил обратно.
— Брал ее уже раз сто. Знаю наизусть.
— Тебе нравится читать, — это было утверждение, основанное на наблюдениях, а не вопрос.
— Тут больше и нечем заниматься. Легче сбежать в написанный мир, чем думать о будущем, которого у меня больше нет. Не у всех этих парней есть такая роскошь. Они не очень хорошо читают и не могут дисциплинировать себя, чтобы научиться.
— Но не ты.
— Нет. Не я. Бабуля научила меня читать еще в детстве. У нас было мало денег, и она говорила, что чтобы потеряться в книге, деньги не нужны. Библиотека...
— Была вратами в приключения, выходящие за пределы самого безумного воображения.
Бишоп склонил голову, и его лоб изумленно нахмурился.
— Моя мама говорила мне то же самое, — ответил я. — В детстве библиотека была мне вторым домом. Познакомила с возможностью сбежать от мира. Дала место, куда можно пойти, если реальность оказывалась слишком сложной.
— От чего тебе надо было сбегать, босс?
Я закусил щеку изнутри и глянул на ряд других камер. Я ни за что не собирался делиться тем, как в детстве запутался и пугался собственной ориентации, не знал, как я могу (и могу ли) вписаться в ряды других мальчиков моего возраста, когда мы так отличались.
Все было тихо посреди ночи. И пусть я не был готов ответить на его вопрос, я пока не хотел уходить.
— У тебя есть любимые? — спросил я вместо этого. — Вообще книги, не только у По. Любимые книги?
Бишоп приподнялся и сел на краю маленькой кровати, опустив ноги на пол. Он взял ту книгу, что читал, и посмотрел на обложку. Она явно видала лучшие дни.
— В основном мне нравятся старые произведения. Не то чтобы у нас был большой выбор. В здешней тюремной библиотеке около тысячи книг. Я их все читал по несколько раз. Не уверен, что у меня есть любимая. Все зависит от настроения. Несколько лет назад у меня была фаза Чарльза Диккенса. Тут доступны четыре произведения. «История двух городов», «Большие надежды», «Оливер Твист» и «Рождественская песнь в прозе». Я каждое читал по шесть раз. Пока не выучил каждое слово.
Он помедлил, погладив большим пальцем потрепанный сборник произведений По, после чего посмотрел мне в глаза.
— Иногда мне нравятся приключения в духе Марка Твена; в другие периоды я жажду более темных вещей вроде По, — он потряс книгой и положил ее обратно, затем пожал плечами.
— Я люблю Диккенса и заставлял маму читать мне «Приключения Гекльберри Финна» еще задолго до того, как сам научился читать. Отличный выбор.
На лице Бишопа загорелась искра интереса, и слегка приподнявшиеся уголки губ изогнулись в улыбке. Боже, я хотел увидеть эту улыбку... которая сама по себе была загадкой, которую я еще не готов был изучать.
— Что еще тебе нравится, босс?
Я прислонился к стальной двери, оставаясь в пределах видимости, и задумался. Я редко встречал того, кто хотел говорить со мной о книгах. Большинство моих друзей закатывало глаза от мысли, что иногда вечерами я предпочитал читать, а не ходить по клубам.
— Я помню, как в подростковом возрасте читал «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Когда мама узнала, то довольно сильно разозлилась. Она посчитала, что четырнадцатилетнему ребенку такое нельзя. Мне было все равно. Это заставило меня искать другие книги, которые она могла посчитать неприличными. Боже, я так много считал, что и сложно все упомнить.
— Старые книги. Расскажи мне про них.
Я пошарил в воспоминаниях.
— Ну не знаю. Я читал много Бронте, «Граф Монте-Кристо» Дюма был хорош, «Приключения Гулливера» Свифта, «Робинзон Крузо»...
— Дефо. Это я читал. Здесь есть.
— А Джорджа Оруэлла ты читал?
Бишоп покачал головой.
— Серьезно? «1984»? Слышал о ней?
— Не могу сказать, что слышал.
— Как жаль. Она сейчас — моя любимая. У меня бывают такие периоды, когда я раз за разом перечитываю какую-то книгу для успокоения. Особенно в стрессе. На протяжении последнего года это «1984». Отличная. Заставляет тебя думать.
— Это как я и Диккенс.
— Да, наверное.
— Почему ты испытываешь стресс?
Так небрежно заданный вопрос вбил в меня немного здравого смысла. Почему я общаюсь с заключенным на личные темы? Я выпрямился, потер шею сзади, снова окинул взглядом коридор, внезапно занервничав, будто за моим мечтательным разговором с Бишопом следили. Нет ничего плохого в том, чтобы поболтать с заключенным, но чувства, которые Бишоп будил во мне, выбивали меня из колеи.
Здесь никого не было. Не то чтобы я ожидал кого-то увидеть. Джин был внизу, занимался своими делами, а все мои подопечные давно видели девятый сон.
Вместо ответа я проверил время. Делать пересчет еще рано, и никаких других обязанностей у меня не было.
— Ты не обязан отвечать, босс. Не мое дело. Я не должен был спрашивать. Я так давно не говорил с кем-то, кто обращался бы со мной уважительно. Не то чтобы я заслуживаю уважения, пожалуй. Все же я здесь, и тому подобное.
Желание сбежать испарилось, и внутри зародилось раздражение. Я с ним не соглашался. Вспомнив, как Эзра обращался с Бишопом, я гадал, сколько раз за пятнадцать лет он сталкивался со схожим обращением. Сколько раз он был выше этого и стискивал зубы, сдерживая ответ?
Да, эти мужчины были худшими преступниками, но их всех судили и наказали за их преступления. Если они доживали последние дни за толстыми стальными дверьми, это не означало, что они больше не заслуживали уважения. Даже их казнь будет проводиться с уважением, когда придет их время.
Поскольку я уже был на полпути к безумию, когда дело касалось Бишопа, я остался на месте и снова комфортно прислонился к двери его камеры.
— Так откуда ты родом? Изначально.
Бишоп посмотрел на меня со своего места на краю кровати, словно вопрос удивил его не меньше, чем мое решение остаться и задать его. Он встал и подошел к другой стороне стального барьера, прислонившись к нему в такой же позе.
— Севернее Остина. Округ Уильямсон. Маленький город под названием Джорджтаун. Слышал о таком?
Я покачал головой.
— Я недавно переехал в штат, всего месяц назад. Я знаю Остин, но не то, что вокруг. Это далековато отсюда, да?
— Примерно три с половиной часа в дороге, плюс-минус.
— Оттуда твоя бабушка приезжает навестить тебя?
Бишоп помедлил, поджав губы так, что они побелели. Похоже, он, как и я, не хотел делиться личным.
— Да. Мой брат, Джален, возит ее каждую неделю.
— Он не заходит внутрь для визита?
— Нет, — то, как отрывисто он произнес это слово, предостерегло меня не задавать дальнейших вопросов.
— Она знает, что ты рисуешь?
Взгляд Бишопа скользну к портрету над кроватью.
— Да. Поэтому она приносит мне фотографии. Чтобы я мог запомнить и привнести в эту комнату немного жизни.
— Что на фотографиях?
— Дом. Места, в которые мы раньше ходили. Наш старый район. Ее сад. Иногда дом. Любое, что покажется ей важным на этой неделе. Она везде берет с собой камеру и накануне визита ко мне распечатывает снимки. В последнее время многое повторяется. Ее разум уже не тот, что прежде, и она забывает, что уже фотографировала новый дом культуры или уже три визита подряд показывала мне свой умирающий куст роз. Неважно. Она делает это с тех пор, как меня посадили. Говорит, что делает это для меня, но думаю, для нее это тоже способ справиться.
— Ты воссоздаешь эти снимки на стенах?
— Да. Некоторые из них. Более абстрактно, чтобы все вместить, но смысл в этом. Это дарит мне ощущение дома.
В его тоне звучали тоскливые нотки, и мое сердце сжалось. Его взгляд бродил по множеству угольных рисунков, мысли дрейфовали где-то далеко. Я не стал рушить момент и воспользовался этим шансом понаблюдать за ним. Его подбородок покрывала густая черная щетина, и я знал, что скоро этих ребят поведут к парикмахеру. В настоящее время в 12 корпусе не разрешались бороды. Дурацкие вечно меняющиеся правила.