Третья жена шейха (СИ)

— Не трогай меня, — зло шиплю я.
— Латифа, тебе все-равно придется исполнять свои супружеские обязанности. Лучше сразу смирись с этим и не питай себя иллюзиями.
— У тебя две жены. Спи с ними, — плюхаюсь на заднее сиденье и злобно смотрю на Мансура.
— Ладно, пока закроем эту тему, — мужчина выставляет руки в миролюбивом жесте, — нам долго идти, не время тратить силы.
Перебирается ко мне и достает сзади корзинку с продуктами. Отказываюсь от манакиша с бараньим фаршем и беру лепешки с фалафелью. Мансур лезет в холодильный отсек и предлагает мне охлажденную собию. Отказываюсь и прошу воды.
Едим молча. Экономим силы.
Мансур вытаскивает из багажного отсека походный рюкзак. Любопытство зашкаливает. Хочется спросить, что там лежит. Но гордость не позволяет быть инициатором разговора.
Мужчина открывает передний карман и извлекает оттуда небольшой пистолет. С ужасом смотрю, как он проверяет магазин.
— Зачем это? — глухо интересуюсь.
— На всякий случай, — звучит лаконичный ответ, от которого волосы поднимаются дыбом. Даже не хочу представлять, что это может быть за случай.
Надевает мне на нос большие солнечные очки. Сверху натягивает никаб. В руку вручает бутылку с водой.
— Пей постоянно. Не экономь. Воды много.
Мансур наклоняется вперед, выдергивает ключи из замка зажигания и выходит из машины. Обходит ее и открывает мне дверь. Жар резко обжигает кожу. Не верю, что мы сейчас пойдем куда-то в пески. Это похоже на самоубийство.
— Иди за мной, Латифа, и никуда не отклоняйся, — слышу короткий приказ. Мужчина достает из машины рюкзак, обматывает куфией лицо и уверенно направляется в желто-красные пустынные недра.
— Ты уверен, что мы не заблудимся? — догоняю я Мансура.
— Я знаю этот район, — отвечает мужчина, сверяясь с компасом на часах, — иди следом, Латифа.
Как можно знать этот район? Какой-то бред. Везде песок. Какие здесь могут быть ориентиры.
Уже через пять минут чувствую жуткую жажду. В глазах начинает рябить. Поднимаю никаб и жадно припадаю к бутылке.
Вода теплая, но голова проясняется. Прибавляю ход, чтобы догнать Мансура.
Реальность расползается. Мне кажется, я вхожу в какое-то альтернативное состояние сознания, о которых писали в «Науке и религии». Автоматически переставляю ноги и чувствую себя, как во сне.
Белое солнце безжалостно разогревает и без того раскаленные пески. Дюны, редкие колючки и спина Мансура, как ориентир.
Так странно. Я любила этого мужчину, теперь ненавижу. Но он сейчас единственная надежда на спасение. Я не хочу его видеть, но жадно слежу за каждым движением.
Мансур резко останавливается. Я по инерции почти врезаюсь в его спину.
— Стой тихо, Латифа, — следует напряженный приказ.
Осторожно заглядываю вперед и вижу извивающуюся змею, пересекающую наш путь. Вцепляюсь в плечи мужчины мертвой хваткой. Сердце бьется где-то в ушах. Не могу разжать онемевшие пальцы, даже когда гадюка исчезает где-то в песках.
Мансур отцепляет мои руки, разворачивается ко мне и заключает в объятия.
— Все хорошо, девочка. Тебе ничего не грозит. Я рядом.
И я малодушно не отталкиваю его, а нахожу защиту на сильной груди. Из последних сил удерживаюсь от нервных рыданий. Сейчас точно не место и не время. Мужчина успокаивающе поглаживает меня по спине.
— Нужно идти, Латифа, — отстраняется от меня и заглядывает в глаза, — готова?
Молча киваю. Оставляет меня и отворачивается. Чувствую себя очень одинокой. Снова хочется рыдать.
Теряю всякое ощущение времени. Перед глазами пятна и раскалывается голова. Допиваю очередную бутылку воды.
Мансур останавливается в конце бархана, снова поджидая меня. Из последних сил сокращаю расстояние между нами.
— Почти пришли, Латифа. Нам туда, — рукой показывает на открывшийся за барханом оазис.
  
Глава 36. Оазис
 
Нет, созерцание цели нашего путешествия не открывает у меня второго дыхания. Я теряю последние силы и хватаюсь за Мансура, как за спасательный круг.
Мужчина подхватывает меня на руки. Вдвоем плывем под палящим солнцем. Плывем сквозь безжалостные знойные пески.
 
Чувствую себя немощной и беспомощной. Мансур несет меня в тревожное туманное будущее. Почему-то представляю себя Беллой, связанной по рукам и ногам. Печорин забирает ее у брата и тащит спрятать в своей башне.
В полубреду становлюсь Беллой. Вижу себя в своей комнате. Бесправной пленницей, укрытой от глаз. Лишенной семьи и всех привязанностей. Меня приручают, как экзотическую зверушку. Заключают ставки на сроки моего подчинения.
Мансур такой же, как Печорин. Эгоистичный, пресыщенный и красивый. Завел себе очередную игрушку. Меня ждет такой же конец, как и Беллу? Полное подчинение мужской воле, а после Мансуру я надоем?
Пробую оттолкнуть ладонями мужчину, но мои руки совсем слабые.
Поэтому матриархат и сменился патриархатом. Мы слабее сильного пола. Мужчины перестали благоговеть перед великой матерью, способной творить в себе жизнь. Вместо защиты материнского начала направили энергию на покорение и подчинение женщин.
А у меня нет сил на сопротивление. Я не могу его прогнать. Я даже не смогу сама дойти до этого чертова оазиса. Мое спасение в Мансуре. Как и миллионы женщин до меня я просто покоряюсь мужской воле.
В полубессознательном состоянии я чувствую, как перекатываются мускулы Мансура при ходьбе. Вдыхаю резкий мужской знакомый запах. Чувствую себя в безопасности, как это ни странно в текущих обстоятельствах. Расслабляюсь и отключаю сознание. Все становится неважным. Мы снова вдвоем в целом свете, снова одно целое. Я и мой мужчина. Сейчас только мой.
Я еще без сознания, но нарастает ощущение тревоги. Оно заполняет меня черным дымом и пробуждает от дремы. Превращается в гомон женских арабских голосов, которые молоточками болезненно долбят по моим вискам.
Открываю глаза и приподнимаю голову. Вокруг женщины, одетые не по местным обычаям. Скорее полураздетые. Красивые и с непокрытыми волосами. Облепили Мансура и разглядывают меня с неприкрытым любопытством.
Взгляд выхватывает одну девицу с черными опасными глазами. Смотрит враждебно, глаза не отводит. Прожигает меня насквозь. Чувствую ее ненависть. Бред какой-то. Я ее вижу первый раз. За что бы ей меня ненавидеть?
Хочу спросить, что здесь вообще происходит, но язык не слушается. Мансур что-то властно кричит по-арабски. Голоса стихают, женщины разбегаются. Мужчина заносит меня в шатер, опускает на двуспальную большую кровать в спальне. Приподнимает голову и дает попить воды.
— Мансур, кто эти девушки? — тихо спрашиваю я.
— Не напрягайся. Тебе нужно отдохнуть.
Появляются две женщины средних лет. Мансур отходит от меня и уступает им место. Меня раздевают в четыре руки и укутывают в мокрую простыню. Снова дают попить. Одна из дам натягивает мне на руку манжету тонометра. Жмет на грушу, измеряет давление.
Замечаю, что стихия не прошла стороной и это жилище. Постель, видимо, успели сменить, но на других поверхностях лежит песок. На столе, тумбочках и комоде. Ковры тоже в плачевном состоянии.
Мансур внимательно следит за всеми манипуляциями, которые со мной проделывают. Переговаривается с женщинами по-арабски. Когда мне становится лучше, присаживается на корточки у кровати и целует руку.
— Латифа, я отъеду, нужно показать охране, где машина. За тобой присмотрят до моего возвращения. Это Амели и Хана. Амели — местный врач, а Хана следит за порядком.
— Тебе тоже нужно отдохнуть, — возражаю я. Мне совсем не хочется оставаться без Мансура с совершенно чужими людьми.
— Я должен сегодня отвезти тебя домой. Нужно побыстрее разобраться с местными делами.
Мансур целует меня в центр ладони и выходит из шатра.
— Госпожа очень красивая, у господина всегда был хороший вкус, — спешит высказать свое мнение Хана.
Слова неприятно царапают. Не могу объяснить почему. Получается Хана давно знает «господина». Что вообще это за место? Можно попытаться что-то выяснить, пока мы здесь одни без Мансура.