Эффект пустоты (СИ)
Я пытаюсь понять его и ничего не говорю.
— На случай, если тебе необходимо бежать, Шэй, — говорит он, делая ударение на моем имени, — я должен тебе кое-что сказать. Мне жаль, что я был таким придурком.
Я поражена и, забыв про Келли и военных, поворачиваюсь к нему. Дункан извиняется? Следующая волна боли едва не сбивает меня с ног; он сгибается, но снова выпрямляется и смотрит на меня так, словно это помогает ему одолеть боль.
— В данных обстоятельствах не стоит об этом беспокоиться, — советую я.
— Да уж, я потихоньку умираю. Могу позволить себе последнее желание?
— Какое?
— Поцелуй. Просто назло тому неандертальцу, который таскается за тобой.
— Он не так уж плох.
— Вот как?
«Шэй, ты должна бежать прямо сейчас. Они идут». Келли боится за меня, я чувствую, как она излучает страх; но она, должно быть, ошибается. Разве они не военные? И ничего дурного они предпринять не могут, это же Соединенное Королевство, здесь такими вещами не занимаются. Они — хорошие ребята, это всем известно.
Иду к двери. Из подъехавшего джипа выходят трое солдат в биозащитных костюмах. Кай разговаривает с одним из них, потом показывает на меня.
Они направляются ко мне, и теперь я это чувствую — опасность. И чем они ближе, тем сильнее ощущение.
Один из них улыбается, но только губами, не глазами.
— Это ты Шэй Макаллистер, выжившая после абердинского гриппа?
— Да, я. — Я пытаюсь спрятать эмоции. — А вы кто?
— Лейтенант Киркланд-Смит. Приятно познакомиться.
Лиззи отступает на шаг.
—Ты выжившая? Ты говорила, что у тебя иммунитет. — Она испуганно отшатывается.
— Ну да. У всех выживших иммунитет.
Дункан по неизвестной причине все еще околачивается возле двери, неподалеку от нас, хотя и мучается от приступов боли — я чувствую ее волны. В подходящий момент, когда все смотрят на меня, он выскальзывает из палатки.
— Что ж, тебя не просто найти, — говорит лейтенант. — Теперь нам хотелось бы отвезти тебя к докторам, занимающимся изучением гриппа; они посмотрят, сможешь ли ты чем-то помочь.
Он лжет, я это чувствую. Но что им на самом деле от меня нужно?
— Конечно, — соглашаюсь я с улыбкой на лице, понимая, что им лучше не возражать.
К лейтенанту подходит Кай.
Я еду с ней.
— Извини, сынок, тебе нельзя.
— Об этом ничего не говорили. Куда вы едете? Разве не к исследовательской группе в Ньюкасле?
— Это закрытая информация. Я не имею права сообщать ее тебе. Теперь прощайтесь, нам надо спешно уезжать.
Ошеломленный, Кай подходит ко мне.
— Прости за недавнее. Мне жаль, что не могу поехать с тобой.
— Но ты же хотел этого, не так ли? Чтобы военные забрали меня.
Он трясет головой.
— Не будь идиоткой. Я хочу быть с тобой.
— Я тоже, — шепчу я, и вся моя злость пропадает. Стараюсь не заплакать. Он обнимает меня и шепчет мне на ухо, что поедет домой, узнает у мамы, куда меня увезли; что он найдет способ увидеться со мной. Когда он отстраняется, я изо всех сил стараюсь не цепляться за него — нужно его отпустить, чтобы он оказался подальше от опасности. Чтобы не участвовал в том, что может случиться дальше.
Усевшись на байк, Кай исчезает за поворотом дороги.
Направляюсь к двери автомобиля, стараюсь идти спокойно и неторопливо. Лейтенант и еще двое поджидают меня; еще один идет сзади, потом останавливается возле других.
«Отвернитесь, отвернитесь, отвернитесь, отвернитесь…» Мысленно представляю себе закат, и все они, помедлив, смотрят на запад.
Делаю один шажок, другой. Это действительно работает!
«Отвернитесь, вы не видите меня; отвернитесь, вы не видите меня; отвернитесь, вы не видите меня; отвернитесь…»
Я срываюсь с места и бегу в конец парка.
Успеваю сделать десять, двадцать шагов, прежде чем они осознают, что я сбежала. Мысленно подсказываю им неправильное направление — представляю себя выбегающей из центральных ворот парка. Они бегут туда, но потом один из них — лейтенант — разворачивается и смотрит в обратную сторону. Пригибаюсь к земле, мечтая стать невидимой. Я не могу пересечь парк — он заметит меня, пока стоит там. Тогда я проскальзываю в госпитальную палатку сзади и ложусь на кровать.
Натягиваю на голову простыню и притворяюсь мертвой.
Меня одолевают последние предсмертные видения тех, кто лежал на этой кровати. Не одного и не двух, а многих и многих.
Я прикрываюсь своим щитом, стараясь не чувствовать и не думать.
Медленно текут секунды. Не слышно ни голосов, ни шума шагов; меня ищут где-то в других местах.
Пока.
«Шэй? — шепчет Келли у меня в голове, и я чуть не подпрыгиваю. Она не уехала с Каем? — Они прочесывают окраины парка и главную улицу, а Лиззи пошла заваривать чай. Теперь выбирайся через центральный вход; может быть, они тебя не заметят».
Выглядываю из-под простыни.
Уже почти стемнело. В госпитальной палатке осталось очень, очень мало живых. Никто из них не в состоянии подать сигнал тревоги, даже если захочет.
Крадучись покидаю палатку, стараюсь держаться в тени и бегу к центральным воротам парка.
«Стой! — говорит Келли. — Один из них возвращается».
Я прячусь за низким ограждением садика возле кафе, расположенного недалеко от выхода из парка. Сумею ли я незаметно проскользнуть?
Вряд ли.
Воображаю шум в другой стороне, ближе к мосту, и отправляю эту мысль ему.
Он отворачивается, а я перелезаю через ограду.
Оказывается, я не одна. Чье-то прерывистое дыхание говорит, что здесь еще кто-то прячется.
— Дункан? — шепчу я.
— Ага.
— Ты почему убежал? — Дыхание у него учащенное, но боль прошла. Долго он не протянет.
— Я могу умереть где угодно, зачем это делать там, где не хочется.
«Ш-ш-ш-ш, — шипит Келли. — Он возвращается».
Я замираю. Шаги приближаются, потом проносятся мимо нас.
— Прости, мне нужно идти, — говорю я.
— Не беспокойся. Мне хорошо.
Я замираю в сомнении, потом подползаю к нему ближе и быстро целую в щеку. Когда мои губы касаются его кожи, я чувствую все: он знает, что вот-вот умрет, но счастлив — счастлив, что я подарила ему эту малость.
«Давай, давай!» — торопит Келли.
Выскальзываю из ворот кафе, но потом натыкаюсь на что-то темное; раздается грохот. Замираю.
Шаги. Быстрые шаги; бегут в моем направлении.
Теперь бегу и я. Прятаться больше нет смысла, я изо всех сил несусь по улице.
«Ныряй!» — вопит Келли; я так и делаю. Раздается громкий треск выстрела, и что-то с визгом пролетает у моей головы. Ухо становится горячим, потом мокрым.
«Они в меня стреляют?»
«Да».
Появляется еще один солдат, он приближается с другой стороны. Я подаюсь назад, пригибаюсь к земле, но тут первый преследователь оказывается прямо передо мной с оружием в руках. Он наводит ствол на меня, и я вижу слабый отблеск холодного металла и радугу внутри ствольного канала — колечки жара и струйки пороховых газов, означающих, что секунду назад в меня из этого оружия стреляли. Из уха мне на шею капает кровь. Я каменею, как статуя; я слишком напутана, чтобы придумать что-нибудь.
Все, что я могу — это сдаться. Оставаясь на месте, медленно выпрямляюсь и поднимаю руки.
Но он продолжает целиться. Оружие держит твердо, он взял меня на мушку. Но это же Соединенное Королевство. Это же армия. Он не может… он не… НЕТ…
Шум — замешательство — размытое движение…
Я грубо отлетаю в сторону. Это Дункан? Потом выстрел — и его тело изгибается, забрызганное кровью. Он падает на землю… Все это происходит за секунду, показавшуюся вечностью.
Чувствую шок — свой и Дункана, и боль, волны боли, заливающие его. Смерть от болезни была близка, но эту боль причинила пуля, разорвавшая ему внутренности.
Наклоняюсь над ним, но боль уже ушла. Вместо нее покой. Тело еще теплое, но его больше нет.
Его последние мгновения и мысли звучат у меня в голове: «Ьег«, беги, беги!» И он не раздумывал, просто среагировал — бросился на меня. И спас.