Вечный день
Поначалу Элен показалось, что она ослышалась.
— Но, Дэвид, это же твоя мечта! Была, во всяком случае. Из-за этого-то мы и развелись. Разве нет?
— Похоже, я стал думать как ты, — пожал он плечами.
— Вот так новости… — Вообще-то желание Дэвида зачать и вырастить следующее поколение людей Элен даже нравилось — как воодушевляющая идея. Дэвид неизменно был оптимистом, устремленным в будущее, ищущим пути вперед. И вот теперь он заявляет, что главное препятствие, вынудившее их расстаться, исчезло из-за того, что отныне он не видит будущего, ради которого стоило бы стараться! — С ума можно сойти!
— Да я и сам удивлен. Очевидно, понадобилось несколько лет, чтобы твои доводы дошли до меня, но в конце концов они взяли верх.
— Что же произошло?
— Если ты вдруг не заметила, здесь царит полнейший ужас. У меня хорошая работа — точнее, была. Я везунчик. Вот только с каждым днем становится все хуже.
Вид у Дэвида вдруг стал такой несчастный, что она не могла не подбодрить его:
— Но страна-то в целом выживает, так ведь?
— Со всем уважением, ты сидела на платформе посреди Северной сраной Атлантики. Ты просто не знаешь.
Он надул щеки и с шумом выдохнул, разогнав повисшие под потолком нитки дыма. Казалось, серый цемент стены за его спиной вытянул все краски с его лица.
— Года четыре назад, вскоре после твоего отъезда, меня отправили в командировку на ферму в Житнице. На самую настоящую, где-то в Нормандии. Поручили написать статью. Там только что сняли пятый урожай за год, да еще разработали методику, как добиться дополнительного. Произвели какую-то генетическую модификацию. Гениальная штука. И захотели продемонстрировать всей Британии, как прекрасно у них все получается.
И вот мы, журналисты — четверо из «Таймс», четверо из «Мейл» и двое из «Пост», — туда отправились. Последних, кстати, через три месяца закрыли. Нас повезли в одном автобусе, вместе с несколькими офицерами по связи с прессой. Выделили всего двоих охранников, чтобы мы чувствовали себя посвободнее. Большинство из нас месяцами не покидали Лондон, так что удовольствием было уже увидеть чистое небо над головой. Переночевали в Портсмуте, во вполне приличном отеле с кучей выпивки, все за счет Дики Давенпорта. Прямо-таки вечеринка! Наутро нас погружают на старый паром. В конце концов мы прибываем на место, и там… довольно мило. Вправду, на удивление весьма неплохо. Нас встречают несколько фермеров, нарядившихся по случаю. Повсюду бегают курицы — тощие, но, блин, живые. И эти фермеры, похоже, искренне горды своими достижениями.
Правительство подрядило нескольких специалистов по генетической модификации, которые засыпали нас научными объяснениями. И все их методы действительно… работали! Понятное дело, все это было организовано, что-то от нас скрывали, но на какие-то полчаса я вправду уверовал, что, быть может, с этого-то и начнется наше возвращение к прежнему миру. И еще я думал обо всех этих землях за Житницей — что однажды мы начнем возделывать и их и что обещанные тридцать лет назад огромные солнечные электростанции наконец заработают, обеспечивая всех бесплатной энергией. Может, и земли окажется достаточно, и все эти парни на севере и западе перестанут забрасывать нас бомбами. Может, даже материк потихоньку встанет на ноги.
В общем, потом мы пошли назад к автобусу. Офицеры немного отстали за разговором с фермерами — наверное, выплачивали им дополнительную сумму за весьма убедительное представление. И вот возле конюшни недалеко от автобуса мы вдруг увидели этого… ребенка, сидевшего прямо на земле. Пожалуй, не старше пяти лет. Полуголый, с распухшим от голода животом. Вправду, он был такой худой, что нельзя было даже сказать, мальчик это или девочка. Мы так и встали. Таращились на него секунд десять, но по ощущениям — час. Ребенок не издавал ни звука. Наверное, у него просто не оставалось для этого сил. Он был изнеможен, как глубокий старик.
А потом из-за угла появилась его мать, глянула с ужасом на нас, схватила ребенка и скрылась с ним в конюшне. От ее облика повеяло такой жутью, притом что мы ее толком и разглядеть-то не успели… Мы ошарашенно молчали. Через пару секунд из-за угла показались наши кураторы. Они и не догадывались, что мы только что увидели.
По пути назад мы ни о чем таком не разговаривали. Но после этого зрелища мне все стало ясно. Уж если на показательных фермах дети так выглядят, то, во-первых, куда на хрен уходит зерно, и, во-вторых, что же тогда творится в других местах? Да, тогда положение было скверным, но даже если сейчас и получше, там-то все равно до сих пор сущий ад.
В руке у Дэвида дотлевала позабытая сигарета. Он потер подбородок.
— Статью я, естественно, написал. Иначе уволили бы. А без работы уже и не рыпнешься. С другой стороны, даже если сидишь себе тихонечко, тебя все равно могут выгнать взашей, и тогда какой-нибудь другой паршивец получит приличную работу и льготы. В итоге ничего и не делаешь, утешая себя тем, что от пришедшего тебе на замену может стать еще хуже. Для меня та статья означала конец журналистики. Потом уже шла сплошная пропаганда. Пока не появилась ты.
Хоппер подалась вперед и неловко похлопала его по плечу. Он слегка кивнул в знак признательности, однако так и продолжал отрешенно смотреть перед собой, лишь дым от сигареты поднимался к потолку.
— В городах-то, Элли, дела могут обстоять более-менее сносно, но вот за их пределами совсем паршиво. И причин для недовольства хоть отбавляй, потому спокойнее и не становится. Армия все так же теряет целые колонны, меняет маршруты в последнюю минуту и уже боится переправляться через укрепленные, на хрен, мосты, которые считались безопасными с самого начала кризиса.
Я все твержу самому себе, что когда-то их власть закончится. Но понимаю, что тогда дело может обернуться еще паршивее, потому что победят психи, и уж тогда мы нынешнюю безалаберность правительства будем вспоминать с ностальгией. А Давенпорт со своей шайкой продолжают убеждать, будто все прекрасно, достаточно подлатать там и сям, и так держать. Потому что у них нет путей отхода. Как только он попытается соскочить, его пристрелят. Так что, как мне представляется, они делают то же, что и я, — продолжают занимать свои посты из страха, что их наследники окажутся куда хуже.
Он кивнул самому себе.
— Ну уж нет, привести ребенка в такой мир я не могу.
Теперь или никогда, решилась Хоппер. Больше никакой лжи. Он ее не заслуживает.
— Знаешь, ты ведь почти привел. То есть мы… — признание стоило ей определенных усилий.
Дэвид уставился на нее. Вот он, последний секрет, что Элен таила от него. Она встретила его взгляд. В кои-то веки конец их брака обретает смысл и для него.
— Когда?
— Месяцев за шесть до моего ухода.
Он медленно кивнул.
— Как прервалась беременность?
— Естественным образом. У меня произошел выкидыш на восьмой неделе. Я толком и осознать не успела, что беременна, как все уже закончилось.
Дэвид внезапно постарел на годы.
— Почему же ты не рассказала мне тогда?
На какое-то мгновение Хоппер живо ощутила то место внутри себя, где развивался ребенок. Она вся напряглась, к горлу подступили слезы.
— Я чувствовала себя такой виноватой. Чувствовала, что утрата ребенка являлась наказанием… Прежде всего за то, что я его не хотела. Я ошиблась, что не сказала тебе.
— А почему потом не стала говорить?
— Потому что не хотела причинить тебе боль. Мне казалось, что для тебя это будет еще большим ударом. Ты ведь так хотел малыша… А я… я только и могла сказать, что потеряла его. Поэтому и скрыла.
— Господи. Ты говоришь, что ты… что мы…
— Да.
— М-да… что же это за мир такой, в котором я слышу подобное и думаю, что, может, оно к лучшему… Что за мир!
Несколько минут они сидели молча. Сигарета Дэвида окончательно дотлела, и он сунул окурок под кровать. Затем заговорил:
— Возможно, план Давенпорта, этот его союз с американцами ради ядерного оружия, как-то связан с рацией, что ты нашла, и с попыткой Торна что-то сообщить американцам. Возможно, ты вовлекла меня в стоящую историю.