Князь Барбашин 3 (СИ)

*****
Андрей Фёдорович, князь Барбашин второй (традиции русского императорского флота в деле чёткого определения однофамильцев попаданец ни доли сумняшеся легко внёс в нарождающийся флот Руси), едва сдав дела старпома на "Орле", нынче уже принимал под свое начало настоящий морской левиафан, каракку "Дар божий". И дело это было не простое, всё же каракка это многочисленный экипаж и десятки тяжелых орудий, громада дубового корпуса и мачты, упирающиеся в небеса. Недаром содержание подобных исполинов было под силу не каждой державе.
Так что не стоит удивляться, что вечерами молодой каперанг валился замертво, а следующим утром вновь вскакивал, как заведённый и, засучив рукава, торопился подготовить свой корабль к предстоящей кампании как можно лучше. Потому как откровенный разговор с дядей расставил все точки над "и" в его карьере. Да, Барбашин второй был дикорастущим командиром: пара походов вахтенным офицером, год старпомом и вот он уже полноценный "первый после бога". А впереди маячила должность младшего флагмана, если, конечно, он не напортачит с таким сложным кораблём, как каракка.
Вот Андрей младший и старался вовсю, ибо не лишён был ни карьерного честолюбия, ни морской романтики.
После зимней стоянки, рабочие виколова плотбища корабль быстро расконсервировали и принялись оснащать к плаванию. Командный же состав тем временем в поте лица тренировал корабельную команду, половина из которой была вчерашними крестьянскими парнями, ничего крупнее озера до того и не видавших. А тут им многому обучиться предстояло: вязать морские узлы; грести на шлюпке, травить якорь в крепкий ветер и работать с парусами, как с палубы, так и с верхотуры рей.
Особой учёбы удосужились артиллеристы. Их, почитай, каждый день гоняли на качели, дабы приучались метиться при качке. Поначалу качели качали понемногу, а как люди пообвыкли, стали раскачивать всё сильнее и сильнее, да и цель, в которую метились канониры, тоже начали двигать. И вот по этой-то медленно ползущей в отдалении цели и палили из малых мушкетонов корабельные артиллеристы, ловя момент на раскачивающихся качелях. И пока все пули не полетели приблизительно в мишень, их к настоящим пушкам даже не допускали.
А в последние дни, когда бомбардирские суда уже вовсю палили по нарвским стенам, молодой командир буквально затерроризировал экипаж и офицеров, скрупулёзно проверяя готовность корабля к походу. Особенно досталось трюмам с провизией и крюйт-камере, в которые он, в сопровождении старпома и морехода с лампой, спускался самолично. И только сигнал о выходе в море унял княжеский предпоходовый мандраж.
Приняв на борт солдат и пушки морской пехоты, флот неспеша вышел на рейд Норовского. И лишь утром третьего дня на "Даре божьем", повинуясь команде адмирала, подняли сигнал "К походу".
Оценив направление и силу ветра, Барбашин второй принялся громко, как уже привык за прошедшие годы, отдавать приказы. Засвистели боцманские дудки, выгоняя команду из-под палубы. Топая босыми ногами, большая группа мореходов налегла на вымбовки шпиля, начав вытягивать якорь. Толстый пеньковый канат медленно пополз в клюз, обдавая борт и палубу грязными потоками воды в перемешку с донным илом. Почти половину часа потратили люди, пока над водой не показался якорный шток. Теперь старшему боцману и его людям предстояло его укрепить по борту, что было тоже не лёгким делом. А над головами занятых этой работой мореходов уже заполоскались на ветру полотнища марселей.
Когда якорь оторвался от дна, каракку стало медленно уваливать под ветер, но быстрые команды и перекладка руля заставили её таки начать правильное движение, носом вперёд. А потом верхние паруса наполнились ветром, и каррака стала неспешно набирать скорость, достигнув той, при которой корабль уже начинает слушаться руля, без навала на кого либо.
Тут уже пришло время ставить грот с обоими прикреплёнными к нему бонетами. И когда он выгнулся под напором ветра, тяжелый и громоздкий корабль начал медленно выходить во главу формируемой колонны.
 
А Андрей младший, достав из-за обшлага кафтана лёгкий плат, облегчённо вытер вспотевшее лицо. Углядевший этот жест Андрей старший понимающе усмехнулся. Простая операция - сняться с якоря - на новом корабле всегда ощущается по-особому. Но племянник справился, а дальше будет уже легче.
Недальний вроде переход по Финскому заливу дался непросто. При маневрировании, устраиваемом адмиралом каждый день, то один, то другой корабль выпадал из линии, резал дистанцию или забывал отрепетовать сигнал мателота. Но хотя бы обходилось без навигационных ошибок и то хлеб.
Канониры тоже не сидели без дела. На каждом корабле раскрепили по нескольку пушек и обучали их условному заряжанию и условной стрельбе, обозначая выстрел вспышками от сгоравшего в затравках пороха.
Наконец на взгорье, в солнечных лучах, начал вырисовываться город Ревель с его остроконечными кирхами, с круглыми башнями и зубчатыми стенами старинных построек на скалах.
Андрей неспроста приблизился тут к ливонскому берегу, словно желая продемонстрировать ревельцам силу и мощь молодого русского флота. Но дело было не только в этом. Точнее совсем не в этом. Просто пробегая мимо ливонско-ганзейского города, эскадра не преминула заглянуть на Аэгно, где, позабыв о прошлом уроке, вновь стали собираться любители чужого добра. Вот только времена изменились и теперь уже именно русичи считали себя главными ценителями чужих трюмов, а остальных же почитали подлыми конкурентами, достойными лишь верёвки.
Ну а поскольку в этот раз никакого фигового листочка для прикрытия своих деяний от него не требовалось, то Андрей и устроил местным джентльменам удачи настоящую бойню, не дав никому уйти от возмездия. Все более-менее добротные кораблики были тут же оприходованы во флот в виде вспомогательных судов, а чуть больше тысячи пленных были отправлены под конвоем на Тютерс, откуда им предстояло совершить долгое, но вряд ли увлекательное путешествие в Крым, где их обменяют на русских мужиков, пойманных татарскими отрядами на окраинах Руси и Литвы. Для попаданца, давно отбросившего химеру цивилизованности образца двадцать первого века, это представлялось хорошей сделкой.
Расправившись с пиратами Аэгно, эскадра вальяжно тронулась дальше, по большой дуге обогнула Моонзундский архипелаг и спустя несколько дней оказалась возле низменных берегов острова Эзель, большая часть которого принадлежало Эзель-Викскому епископству, одной из столиц которого был небольшой городок Аренсбург, расположенный на этом острове.
Эскадра шла с легким ветром до самого утра, когда в предрассветных сумерках дозорные не углядели землю, хотя, как думали штурманы, они находились от неё ещё далеко. И было большим счастьем, что эскадра подошла к земле уже с рассветом, иначе положение для кораблей могло стать весьма опасным, а сам поход окончился бы на полуострове Церель, что вдаётся в залив почти на тридцать вёрст.
Обогнув островной мыс, эскадра медленно вошла в залив и к вечеру бросила якорь около небольшого острова Абрука. Здесь Андрей старший вызвал на борт "Дара божьего" штурманов со всех кораблей и устроил им настоящую взбучку. Досталось всем, и зелёным выпускникам, и опытным навигаторам, прошедшим не одну сотню океанских миль. Князь не стеснялся в выражениях, ведь проснуться на скалах ливонского острова было последнее, чего он бы желал от этого похода.
А пока адмирал песочил штурманов, капитаны кораблей готовили десант к высадке.
Морпехи и пушки были погружены на мелкие суда и корабельные шлюпки и с наступлением сумерек двинулись в сторону устья небольшой речушки Насва, которая впадала в море в каких-то шести верстах от Аренсбурга.
Десять вёрст от места стоянки до устья десант преодолел без помех, а высадившись, обнаружил на речном берегу одиночную корчму, в которой на свою беду ночевал какой-то рыцарь. Пробуждение у немецкого дворянина вышло так себе, зато от него удалось узнать много интересного. Он просто не успел добраться до Аренсбурга, да и не сильно то туда спешил, ведь епископа на острове не было, а дело, по которому он ехал в замок, мог разрешить только сам владыка местных земель.