Князь Барбашин 3 (СИ)
В общем, как всегда, Григорию предстояло произвести натурные испытания нового метода и определиться - стоит ли овчинка выделки. Что же, ему это было не впервой. А пока что он занялся апробированием данного способа на берегу, используя для этого ясные зимние ночи.
В результате, как и говорил Остафий, к Рождеству парень стал отходить. Вновь научился улыбаться, стал шутить и интересоваться чем-то иным, кроме работы. Само Рождество прошло красочно, в игрищах и гуляньях, а вот после него примчался в Новгород гонец с письмом лично для Григория, запечатанное личной печатью князя.
Прихватив письмо и кружку сбитня, Гридя поднялся наверх и закрылся в своём кабинете, где и вскрыл послание. Прочитав его, он усмехнулся, и, сделав изрядный глоток сбитня, поднялся с кресла, чтобы подойти к огромному шкафу, что истуканом застыл в углу кабинета. Достав из-за пазухи ключ, всегда висевший у него на шее, рядом с нательным крестом, Гридя открыл его и стал доставать и ставить на стол различные склянки и колбочки. Потом он аккуратно разложил княжеское послание на том же столе и принялся осторожно капать на него содержимым одной из склянок. Окончив, он слегка отодвинулся назад и с легкой улыбкой на устах принялся рассматривать начавшийся процесс. А на листе бумаге, между строк первого послания стали понемногу проступать иные знаки, становясь все четче, все темнее, все разборчивее, пока не превратились в аккуратный ряд арабских цифр. Князь как всегда оставался верен себе: "разумные" чернила, высыхающие после написания, никогда не несли ясный текст. Двойное шифрование, так он называл этот процесс.
Вздохнув, Гридя сначала убрал все склянки внутрь шкафа, а уже потом достал из него отпечатанную в княжгородской типографии книгу. Обычную книгу, а точнее, отпечатанный сотнями экземпляров сборник былин. Но, как не сложно понять, именно в ней и находилась та ключевая фраза, которая послужила основой для простейшего для двадцать первого века шифра.
Что же, прочитав главное послание, он согласился, что даровать такие сведения врагу может быть смерти подобно. Причём не только исполнителю, но и организатору. А подставлять князя Григорий не хотел. Уж слишком многое в его жизни было теперь завязано на нём. Хотя бы то же процветание семьи. Ведь что сложного было другим купцам организовать что-то подобное Руссо-Балту, тем более что наглядный пример был у них перед глазами. Сам же князь не раз говорил, что именно Иванковское сто и навело его на мысли о Компании. Конвои же он взял у Ганзы, как и конвойные суда, с помощью которых ганзейские купцы отбивались от орд морских разбойников, буквально заполонивших Балтику в прошлом столетии. А идею собственных морских разбойников позаимствовал у Польши, мол, клин клином вышибают.
Казалось бы, ну что в том сложного? А вот другие ничего подобного не увидели. Да, ходить вроде начали большими группами, вот только это мало помогало при встрече с пиратами. А князь взял, да просто собрал воедино разные знания и тем самым породил такое, что на Руси и не видывали, переплюнув по оборотистости и само Иванковское сто, что послужило основой его замыслам. А главное, сделал так, что не только купцам да богатеям, но и простым людям от того кумпанства хорошо и доходно было. Вот, к примеру, с большим трудом заработал простой ремесленник лишний рубль - принёс его в Компанию и, по возвращению кораблей, получил обратно свои деньги с лихвой. Вот и Гридя свои капиталы тоже в торговое дело вкладывал. И богател с того тоже. Но вовсе не тугая калита было главным в его отношении к князю. Главным было то, что тот смог удовлетворить его жажду вечного стремления за горизонт. Жажду познания. И практичным своим умом парень понимал, что многое из того, что есть в его жизни, до сей поры держится лишь на князе. И пропади тот, то даже и Компания не факт, что выживет, хотя и Малой и его помощники уже многому научились, но всё одно почти все новинки до сих пор исходили в основном от молодого князя Барбашина. Хотя сам тот всегда требовал от всех окружающих думать самим и не боятся разумной инициативы. И тех, кто так поступал, не забывал: осыпал наградами и ставил другим в пример, хотя многими решениями всё же оставался недоволен, но никогда не наказывал с первого раза, стараясь подробно объяснить, в чём же ошибся управляющий. Вот и его тоже похвалил, за то, что Гридя не стал сворачивать незапланированную колонию, а наоборот, поддержал невольных колонистов и поделил новопривезённых людей между обоими городками. Хотя сам Григорий до сих пор не был уверен в правильности принятого им решения.
В общем, хотя нынче многие аристократы и потянулись к морскому делу, но было это у них чем-то вроде новой игрушки, а для князя это было ДЕЛОМ, и потому терять его Григорию было никак не выгодно. Тем более сейчас, когда князь Андрей вновь предлагал Грине совершить то, что ранее никем из русичей не совершалось.
Так что, едва дождавшись весны, Гридя прихватил с собой большую часть гардемаринов, ожидавших практики, и умчался в Норовское, где буквально до печёнок достал Викола, лично отбирая корабли в экспедицию. В результате прошедший тимберовку и словно помолодевший "Новик", а также проверенные временем шхуны "Витязь", "Громобой" и "Гридень" были им решительно изъяты из списков караванов, благо Викол, значительно расширивший своё предприятие, уже построил им замену в виде нескольких новоспущенных шхун: "Священномученик Кукша", "Преподобный Судислав", "Страстотерпец Борис" и "Страстотерпец Глеб". И всё равно Малой был очень недоволен потерей четырёх конвойных судов, а также денег, что необходимо было выделить на организацию незапланированного похода. И не будь у Грини распоряжения от самого князя - не видать бы ему этой экспедиции, как своих ушей.
Ещё одним недовольным его уходом был Феодрит Залома - главный приказчик Русско-Американской компании. И недоволен он был тем, что корабли к Новому Свету поведёт не Григорий, чья удача уже стала притчей во языцех, а кто-то другой. Но Григорий был достаточно уверен в своих помощниках, так что легко спихнул на них свои обязанности и чуть ли не с последними льдами вывел свои корабли в море, взяв курс к Зунду.
Шхуны шли ходко. Настолько ходко, что в первых числах мая они были уже возле Англии, а спустя ещё две недели бросили якорь в Бильбао, где их уже встречал торговый агент Компании и оставленный ему Лонгиным на попечение француз, а также списки с французских карт. Последним Гридя обрадовался даже больше, чем пленнику.
Отдохнув и основательно пополнив запасы провизии и воды, уделив при этом особое внимание всяким цитрусовым, корабли вновь вышли в море. Теперь их путь лежал в сторону экватора.
А уже двадцать дней спустя довольно потиравший руки француз с гордостью указал на туманную полоску, появившуюся на горизонте:
- Земля Бразил, сеньор адмирал!
Помня о сторожевых флотилиях португальцев, Гридя велел усилить наблюдение за морем, а сам, подхватив француза под локоток, спустился с ним в кают-компанию, так как у него накопилось к пленнику слишком много вопросов.
После обеда жара стояла невыносимая; казалось, всё вокруг впало в оцепенение. Даже море, казалось, застыло в неподвижности, и ни малейшая зыбь не волновала морскую гладь, похожую на расплавленный свинец. Палящее солнце сияло в голубоватом небе, окаймленное серебристыми облаками. Корабли неподвижными изваяниями застыли на рейде, и только легкий дымок, вьющийся на берегу, указывал, что места вокруг отнюдь не безлюдные.
- А неплохо эти франки устроились, - проговорил Тимка. Впрочем, этот двадцатидвухлетний парень давно уже пользовался среди команд кораблей Компании заслуженным уважением, хоть и являлся одним из тех дикорастущих командиров, которыми по-прежнему укомплектовывались её новые шхуны. И бывший Тимка-зуёк для всех, кроме особенно близких людей, был теперь никем иным, как Тимофей Силычем. Капитаном шхуны "Новик", той самой, на борту которой он когда-то проходил практику ещё зелёным гардемарином.