Добрые Люди (СИ)

— Но это чертовски крупная сумма!
— Скупой, как известно платит дважды. Нас будут искать и чем дальше будут вести следы тем лучше. Постарайся размазать тушь по лицу, сопли разотри. Желательно чтобы кучер тебя не смог опознать после. Сферы спрячь в сумку. Свети деньгами, иногда молчание дешевле купить.
— Хватит. Не надо со мной как с маленькой! Поняла уже.
У очередной развилки мы расстались. Тэсс направилась в сторону почтовой станции, а я вернулся вчерашним маршрутом к конюшням жандармов. Приют Троих, к моему глубокому удивлению, стоял на месте, мне вчера показалось, что после ухода алианца злачное заведение настигнет беда в виде пожара. Любопытство взяло верх, и я решил поверить притон, но на стук никто не отвечал. Пустое.
Квартиры жандармов размещались сразу за конюшнями, сами конюшни охранялись довольно серьёзно, правда сверху на зданиях я никого не обнаружил, поэтому поджёг поток и без труда взлетел через забор на покатую крышу. Во дворе тут же забрехала собака и мне пришлось потратить ещё какую-то часть силы, чтобы проскочить опасные участки. Добравшись до внутреннего двора, я перемахнул на соседнее здание, потом ещё на одно и вскоре оказался у центрального двора. Замер. Собаки на конюшнях вскоре угомонились, но я решил выждать ещё какое-то время, к тому же не мешало осмотреться и оценить обстановку. У меня не было абсолютной уверенности, что казармы жандармов не взяли под охрану те же церковные клирики или орден Первых, но чутьё подсказывало, что опасности нет, а ему я привык доверять.
Двор представлял из себя сильно вытянутый прямоугольник образованный стоящими под прямым углом друг к дружке трёхэтажными зданиями. Внизу царил покой: кто-то нёс охранение, и были это скорее всего пажи или оруженосцы из свиты жандармов; где-то шумел банкет — здесь тоже гуляли праздник и это при том, что в каких-то пяти-шести лигах западнее погибали защитники крепостей под пушечным огнём; кто-то бродил по двору нетрезвой походкой. Глядя на этакий бардак, я понял, что хоть роты жандармов и считались регулярной армией, но до дисциплины чёрных им было далеко. Правда, чему удивляться, ведь традиции — это крепкая зараза, которую никакими королевскими указами так просто не разрушить. Раньше рыцарь, отслуживший положенный срок — семь недель — в арриер-бане мог запросто сказать, что уходит, и никто бы ему слова не сказал. Его конечно могли уговорить остаться, да подкрепить слово делом, то есть полновесными ливрами, но дисциплина от этого не повышалась. Я, конечно, не сомневался, что жандармы на голову превосходили рыцарей прошлого в плане боевой слаженности, но тем не менее они оставались по сути своей благородным сословием: были верны старым традициям и порой вернуть в строй бросившуюся в погоню за противником роту не представлялось возможным. Далеко ходить за примерами не требовалось: рассказ де Мори был тем характерным случаем самоуправства, как результат — полный разгром роты жандармов де Кюги под Тилербором.
Я внимательно осмотрел двор, изучил окна квартир и пришёл к выводу, что капитан занимал комнаты на втором этаже дальнего строения: окна там были чище и больше, так же имелся широкий балкон, освещённый масляными фонарями; снизу у входа скучали стражники, а стену за ними украшала лепнина в виде всадников; чуть левее разместились флагштоки с реющими на ветру стягами. Где, как не там расположился бы капитан роты жандармов благородный Сильвэ де Краст?
Стоило проверить. Я стал аккуратно передвигаться по скользким конькам, стараясь выверять каждый шаг: крыши давно не ремонтировались, и замшелая черепица держалась только на честном слове. На полпути я замер. Во двор высыпала троица с фонарями, а следом выволокли бедолагу в кандалах и потянули в сторону приземистого здания с решётками вместо окон. В узнике я опознал де Мори, тот выглядел паршиво и передвигался шаркающей походкой, так что конвоиру приходилось придерживать заключённого под локоть. Видимо слова Гариуса не возымели эффект, если он, конечно, сдержал слово. Но как бы там ни было, а у де Мори были серьёзные проблемы.
 
Перебравшись на крышу дома с балконом, я аккуратно спустился по скату крыши к краю и выглянул — балкон находился точно снизу, но прыгать я не спешил: из близстоящих домов я буду виден как на ладони вздумай какой-нибудь страдающий бессонницей благородный подойти к окну. Убивать капитана в задачу не входило, а значит нужно было провернуть всю операцию оставаясь незамеченным, поэтому я решил идти через чердак — слуховые окна оказались не заперты изнутри.
Люк на чердак так же запереть не удосужились, что в очередной раз подтверждало отсутствие всякой дисциплины. Случись подобное на квартирах Чёрного Полка — интенданту не сносить головы. Можно, конечно, задаться резонным вопросом: что за паранойя и кто в здравом уме будет вламываться в расположение кавалеристов? И я ответил бы: дисциплина — это железное правило, она либо есть во всём, либо её нет нигде. За годы, проведённые под флагом чёрных, я уяснил, что хорошая дисциплина — залог любой военной кампании, а жандармы как никак были регулярной армией.
Я приоткрыл люк и заглянул внутрь — в узком коридоре царил полумрак. Ни души. Поскольку на чердаке не прибирались, скорее всего со времён возведения здания, тут всё было в пыли, и я решил снять обувь, чтобы не оставлять следы на ковровой дорожке, устланной в коридоре. Спрыгнул. Прислушался. Тихо. Я спустился по лестничному маршу ниже — тут тоже было темно. Следующий этаж освещался настенными канделябрами и только: я ожидал встретить хотя бы гвардейца, не говоря уже о двух, но видимо капитан счёл, что свечей будет достаточно. Удача сегодня мне благоволила.
Я достал кусок хлопковой ткани, откупорил флакон Красной Рози и обильно смочил жидкостью материю. Заткнул каучуком пузырёк и поджёг поток, хотя это было лишнее: дверь в комнату капитан тоже запирать не собирался, видимо его вера в Создателя была столь велика, что Сильвэ де Краст преисполнился чувством собственной неуязвимости. Стоило это дело поправить.
Капитана я застал врасплох. Сильвэ де Краст выводил кривые загогулины на листе бумаги и разве что успел перевести взгляд в сторону открывшейся двери, как я вихрем ворвался в комнату и прижал к его носу кусок ткани пропитанной раствором Красной Рози. Капитан дёрнулся несколько раз в вялой попытке вырваться, но против усиленной потоком крепкой хватки сделать ничего не смог и обмяк — пары раствора парализовали его. Оставалось дело за малым: перетянуть де Краста на кровать и впрыснуть жидкость тому вену.
Капитан был в сознании и бешено крутил глазами. Надо торопиться. Не хватало ещё, чтобы де Краст обмочился от ужаса, это могло спутать карты: всё должно было выглядеть естественно, будто Сильвэ сам ввёл себе наркотик. Я перетянул капитану руку его же шейным платком, поднёс масляный светильник и в тусклом его свете аккуратно ввёл содержимое шприца де Красту в кровь. Зрачки того расширились, и вскоре он уже погрузился в наркотический сон.
— Хороших сновидений, — прошептал я.
Всё. Теперь нужно так же бесшумно покинуть обитель жандармов. Я вернул светильник на место, послабил жгут и стянул с капитана сапоги. Оценил содеянное и довольный результатом кивнул сам себе.
— Что ты тут писал?
Я подошёл к столу и вгляделся в кривой почерк.
«С прискорбием сообщаю, что ваш сын — Кресто де Мори — совершил непростительный поступок и должен понести суровое наказание, но вы можете повлиять на ход дела… всего лишь каких-то пять сотен ливров и мы всё уладим…»
Я покосился на безмятежное лицо капитана. Карп подчеркнул: «исчезнуть» и «личное усмотрение», что давало мне некую гибкость в выборе методов исполнения заказа. Мне показалось, что для капитана я выбрал слишком гуманный способ, но спешно отогнал эту мысль: что сделано, то сделано. Письмо я решил забрать, дабы у дознавателей, реши они провести следствие, не возникло лишних вопросов.
Я вернулся тем же путём к конюшням и, перемахнув через забор, был таков. Приют Троих всё так же не подавал признаков жизни, следовало убираться из пригорода и мне, благо до восточного тракта от сюда было рукой подать. Я застегнул камзол и направился прочь, но уже через сто шагов замедлил шаг.