Обещаю, больно не будет (СИ)

Всё!
Проревевшись вдоволь, достаю из рюкзака салфетки и привожу себя в порядок. А затем всё-таки отдираю задницу от ступеней и тащусь домой. Где отчётливо слышен шум воды из ванной комнаты.
Признаться, я ждала кое-чего другого. Например, того, что Марта выбежит ко мне навстречу с топором наперевес, угрожая расчленёнкой за то, что я посмела заставлять её нервничать так долго и держать в неведении по поводу своего местонахождения всю ночь напролёт.
И это заставило меня насторожиться. Разулась и двинула к ней. Постучала — не отвечает. Дёрнула на себя дверь — открыто. А затем охнула, видя, как неподвижно подруга сидит на полу душевой полностью одетая, а на неё обрушивается бесконечный поток воды.
— Марта? — кинулась я к ней, распахивая створку и оглядывая девушку с ног до головы. Вроде бы живая и невредимая. Вот только плачет навзрыд, судорожно всхлипывает и смотрит на меня с таким отчаянием, что и передать сложно.
— Ни-ника, т-ты з-здесь...
Кинулась ко мне, и вся затряслась в моих руках. Я же только гладила её по голове и ждала, когда она хоть что-то мне скажет. Но Марта только безутешно ревела, а потом и вовсе, кажется, забилась в истерике, да такой, что все мои горести и печали показались несущественными и глупыми.
— Тебя кто-то обидел, милая?
— Д-да! — закивала она головой.
— Кто?
— Стафеев!
— Ох, опять твой невыносимый баскетболист! Ну и что он сделал на этот раз? — максимально злобно прошипела я, чуть отклоняясь от девушки и зажимая её распухшее от слёз лицо в собственных ладонях.
А она скуксилась, до крови прикусила нижнюю губу. Затем зажмурилась и выпалила на непереводимом:
— Трахнул меня.
Я в максимально короткие сроки выпала в нерастворимый осадок. Нет, я, конечно же, догадывалась, что Марта конкретно сохнет по своему одногруппнику, и могла бы порадоваться, что дело наконец-то сдвинулось с мёртвой точки, но слёзы подруги говорили лишь об одном — всё стало ещё хуже.
Нас обеих общипали и кинули в крутой кипяток. Каждую по-разному. Каждую одинаково больно...
Глава 25 – Тушёнка
Ярослав
Ещё раз прошибает насквозь мерзкое ощущение, что я где-то что-то упустил. Оно ползёт по позвоночнику, словно слизень, а затем упрямо ввинчивается в черепную коробку. И принимается взбивать мои мозги в кашу, в которой уже непонятно, кто прав, кто виноват, кто лжец, а кого просто подставили.
Но один вывод я для себя всё-таки сделал — невозможно так врать.
Истомина убегает от меня, а я каждой клеткой своего тела чувствую её боль. Так не бывает, когда человек насквозь пропитан фальшью. И поведение её ставит меня в тупик, потому что будь Вероника падкой на бабки подстилкой, то давно бы уже весело отсасывала мне, доверчиво заглядывая в глаза.
А не исполняла бы вот это вот всё...
Прикрываю веки и отчаянно вцепляюсь руками в оплётку руля, матерясь беззвучно, трёхэтажно и заковыристо, а ещё приказывая самому себе не бежать за ней. Хотя, не спорю, хотелось. Очень! Догнать её, прижать к себе, сказать, что всё будет хорошо.
Соврать да, но только чтобы она больше не плакала. И хрен его знает, почему мне это так важно. Но это так!
Каждый её печальный, полный паники и бесконечного страха взгляд что-то рвёт у меня внутри. А каждый равнодушный будто бы насилует, ибо я не хочу, чтобы она так смотрела на меня. Всё что угодно, но только не пустота в её глазах. Даже ненависть теперь почему-то не казалась такой уж страшной, по сравнению со скукой, которая то и дело отражалась во всём её облике.
Но броня Вероники дала слабину, а потом и треснула. Всего лишь немного, но я успел в малюсенькую щёлочку подсмотреть, что она на самом деле носила глубоко в душе. Возможно, я ошибся. Возможно, нафантазировал лишнего. Возможно, слишком рано принялся искать ей тысячи удобоваримых оправданий. Но всё это было неважно, если бы на другую чашу весов она положила своё «да».
Вздрагиваю от входящего звонка по громкой связи и понимаю, что всё ещё стою под её окнами. Чего жду? Да кто меня знает. Просто планы на это утро были другие: завтрак, будто бы нечаянное прикосновение, табун мурашек по коже... поцелуй.
 
Маленькая смерть, которую я снова мечтаю пережить.
— Яр? — в голосе Караева я слышу слишком много беспокойства, но сегодня меня это не трогает. В голове перегруз — там всё занято Истоминой.
— Привет, Олег.
— Ты куда пропал?
— Отдыхал, — монотонно выдавил я из себя.
— Ну и как успех?
— Ещё больше устал.
— Тебя дед искал. Вчера весь вечер мне телефон обрывал.
— Неинтересно, ты же знаешь.
— Знаю, но, оказывается, у него рак. Он хотел бы покаяться и возможно как-то сгладить ваши острые углы, прежде чем смерть разлучит вас.
— Передай, что я за него помолюсь.
— Яр, — цедит с упрёком.
— Да, что? Мне плевать, Олег. С высокой, мать его, горы. И знаешь что? Пусть меня многие сочтут жестоким и аморальным персонажем, но вот что я скажу: надеюсь, что у этого старого, беспринципного мудака рак простаты, прямой кишки и мочевого пузыря в одном грёбаном флаконе! Ему не помешает хотя бы под занавес жизни как следует обгадиться.
— Ты жесток!
— Я справедлив! И не делай вид, что ты забыл, кто именно стоит за смертью моего отца. Просто так, потому что всего лишь было мало денег!
— Иногда нужно быть выше своих обид, Яр.
— Обид? Пф-ф-ф... Я предлагаю закрыть эту бесперспективную тему.
— А ещё тебе не помешало бы стать умнее и хитрее, — будто бы не слыша меня, добавил Караев и я завис.
— Что?
— Просто подумай над этим. Ладно? Ты ещё молод, импульсивен и горяч. Остынь, парень, а потом уже решай, хочешь ли ты брать реванш или нет. Да и Тимофей Романович, по сути, одной ногой в могиле, до кучи ещё и на сильнейших обезболивающих. Ему больно точно не будет, — я отчётливо услышал усмешку на последних словах наставника.
— Ну ты и демон, — конкретно так выпал я в перезагрузку.
— Бери пример. Иначе тебя сожрут также, как сожрали и твоего отца.
Я замолчал и почти на минуту ушёл в свои мысли, да только и Олег не торопился вешать трубку. Я слышал, как он курил, варил себе кофе и что-то активно жевал. Но вскоре не выдержал и бортанул меня.
— Ну, когда в Москву возвращаемся?
— Пока рано, — в моменте выпал я в псих и скинул звонок. А затем вдарил по рулю ладонями и настроил в навигаторе адрес посёлка, где жила мать Истоминой.
Да, я понимал, что она та ещё тварь ползучая, но был намерен хотя бы что-то для себя прояснить. Понять. И сделать соответствующие выводы.
Вжал педаль газа в пол и наконец-то вырулил со двора, сразу же припуская в сторону выезда из города. И в пункте назначения был уже спустя меньше часа. По посёлку проехал, откровенно хмурясь — захолустье. Да с асфальтированной дорогой, но дыра дырой.
С теми бабками, что отстегнул дед Храмовой и Истоминой, можно было бы себе позволить более приличное место на карте. И пока я думал об этом, передо мной наконец-то появился двухэтажный дом. С виду — добротный. Но, пока я стоял на паре красных светофоров по пути сюда, быстро загуглил стоимость жилья в этой жопе мира.
Копейки.
Причина была банальна — старые нефтяные скважины оставили после себя пустоты, которые приводят к многочисленным оползневым процессам. Оказывается, в этом посёлке от такой беды страдали целые улицы. Сегодня у тебя есть дом, а завтра только глубокая кроличья нора.
Я крутил эту информацию и увиденный перед собой дом и так, и эдак. Но никак не мог состыковать в голове итоговую картинку. А потому уже спустя пару секунд заглушил мотор и вышел под палящие лучи сентябрьского солнца.
Оглянулся по сторонам. Через два дома от меня на лавочке сидели дамы бальзаковского возраста и с интересом на меня поглядывали, щёлкая семечки. В платках и в странных балахонистых платьях.
Скривился и решительно двинул к железным, кованым воротам. Постучал. Заметил звонок и со всей силы утопил его, слыша, как где-то внутри ограды разрывается подобие птичьей трели. И почти тут же барабанные перепонки резанул до боли знакомый голос: