Остров пропавших девушек

Она прикусывает губу.
— Извини, — говорит он и с обреченным видом опять берет в руки канат.
— Все нормально, — отвечает она.
Требования семейства Мид омрачали весь их брак. У него есть полное право время от времени возмущаться.
— Ты все равно должна ей сказать. Даже если она раскричится. Ты ничегошеньки ей не должна.
— Будем надеяться.
Контракт. Тот чертов контракт. Проценты на проценты: груз на всю жизнь.
— Поговори с ней. Я больше не могу так жить.
Она холодно смотрит на него.
— Это угроза?
— Нет. Но это дерьмовая жизнь, Мерседес.
— Я знаю, — отвечает она. — Мне жаль.
Извини, мне жаль. Она постоянно просит прощения. Будто вся ее жизнь превратилась в одно сплошное извинение.
— Есть куча других работ, где людям приходится жить в доме работодателя, — продолжает она, — сам знаешь.
— Знаю, — отвечает он. — И все равно думаю, что это отстой. Я просто хочу, чтобы ты вернулась домой.
— Я тоже хочу, — соглашается Мерседес.
С каждым днем она все больше тоскует по их маленькой спальне. Тоскует по совместным подъемам затемно, утренним делам — сварить кофе, а потом пить его в саду, глядя, как горизонт окрашивается солнечным светом.
«Я скучаю по многому, — думает она. — По всему. Мне хотелось бы иметь детей. Я скучаю… просто по возможности болтать целый день или, наоборот, молчать. По возможности интересоваться его мнением, не назначая предварительных встреч. Хочу делиться мелкими новостями до того, как они сменятся чем-то новым и забудутся прежде, чем мы друг с другом увидимся. Заниматься любовью, когда заблагорассудится. Держаться за руки. Не запирать дверь, когда принимаешь душ. Работать бок о бок и шутить, помогая друг другу преодолеть усталость. Я скучаю по мужу».
Он возвращается на лодку, берется за корзины и протягивает ей одну из них, наполненную поблескивающими на солнце сибасами.
— Держи. С минуты на минуту должен подъехать папа, к этому времени у нас все должно быть готово.
Она берет корзину, ставит на пристань и поворачивается за следующей.
— В общем, ей нужны омары.
— Кто бы сомневался, — отвечает он. — К какому сроку?
— К пятнице.
— Угу.
— Может, отправимся в четверг утром? Вместе?
— Да? Отлично. То есть в среду вечером ты будешь?
Она кивает и берет широкую плоскую корзину с камбалой и палтусом. В этом году дела у рыбаков идут хорошо: рестораны на холме платят им по высшему разряду после того, как на острове развили бурную деятельность активисты движения за использование местных ресурсов. Пассажиры яхт демонстрируют озабоченность экологическими проблемами, хотя сами бороздят просторы мирового океана в дизельных дворцах со скоростью пятьдесят узлов в час, а эта публика, стоит ей чего-то пожелать, обязательно своего добьется.
— Мне пора, любимый, — говорит она, — надо съездить в цветочный магазин и выпросить у флориста розы.
Феликс на миг застывает, упершись руками в бока, и говорит:
— Ты же себя побережешь, правда?
— Как всегда, — с улыбкой отвечает Мерседес.
Он подходит к борту судна и целует ее в губы. На публике, у всех на виду. Даже двадцать лет спустя она по-прежнему испытывает от этого трепет.
6
Робин
Робин переводит взгляд с окна на свое временное пристанище, пока сеньора Эрнандес позвякивает в руке ключами.
— Мило, — говорит она, глядя на безвкусное полотно с изображением святого Иакова, убивающего мавров, при виде которого ее лондонские соседи наверняка побагровели бы от праведного возмущения.
В комнате жарко. Ей повезло, что в углу стоит старый расшатанный вентилятор.
Сеньора Эрнандес без особой радости кивает и опять позвякивает ключами.
— Bahnjo туда, — говорит она, показывая через открытую дверь на лестничную площадку с выложенным узорчатой плиткой полом.
Робин очень надеется, что другой постоялец, с которым ей теперь придется делить ванную, будет так же деликатен, как собирается быть она сама.
— Спасибо, — отвечает Робин, ставя на кровать сумку.
Сеньора Эрнандес не торопится уходить, будто носильщик в ожидании чаевых.
 
— Спасибо, — повторяет Робин и тут же переходит на местное наречие, чтобы посмотреть, не будет ли это эффективнее: — Mersi.
— Вы здесь отдыхать? — спрашивает сеньора Эрнандес.
Сварливая старая калоша. Брови как у Элеанор Брон [9], но без малейшего намека на юмор.
— Да... я... нет...
Но когда-то же надо начинать. Нужно начать задавать вопросы.
— Я ищу дочь, — произносит она.
Брови сдвинулись. Местным нравится хмуриться.
— «Ищу»?
Робин открывает сумку, вытаскивает флаер. Имя Джеммы, последняя ее фотография (ее прекрасная кудрявая дочь хохочет, дразня их придурочного спаниеля теннисным мячом), номер телефона Робин, включая международный телефонный код Великобритании, и ее электронный адрес. «ПРОПАЛА БЕЗ ВЕСТИ», — гласит надпись наверху.
Она протягивает флаер пожилой даме, которая берет его за самый уголок, будто он измазан собачьим дерьмом.
— Джемма... — произносит хозяйка дома. — Хэнсон... Сколько ей?
— Семнадцать.
Sinjora поднимает глаза и спрашивает:
— У вас пропала дочь, всего семнадцать?
Робин робеет от осуждения в голосе женщины.
— Она ушла из дома в прошлом году.
Осуждение никуда не девается. Робин так и не смогла обзавестись броней от него. Каждый раз, когда ты рассказываешь кому-то, что у тебя сбежала из дому дочь, на тебя смотрят так, будто ты только что сознался в домашнем насилии. Ей хочется закричать: «Я ничего такого не сделала. Я ничего не сделала!»
Собеседница немного смягчается.
— Сбежала сюда?
— Нет, — отвечает Робин, — не сразу. Я приступила к ее поискам, как только она сбежала. Но недавно обнаружила, что она отправилась сюда. Увидела... — Ну, вот как объяснить что такое использующее шифрование приложение, человеку, который выглядит так, словно толком еще не освоил телевизор? — Она оставляла сообщения. В интернете. Когда общалась с друзьями. Но они ничего мне не говорили, потому что... впрочем, вы и сами все понимаете, это ведь подростки. В конечном итоге одна ее подруга все же мне написала.
Женщина стоит безучастная, как скала. Для нее все это слишком сложно. Робин сдается. У нее есть скриншоты, если удастся отыскать хоть кого-то, кому их можно будет показать, но демонстрировать их этой даме нет ни малейшего смысла.
— Так или иначе, все ее друзья знали, где она. Они переписывались, но в какой-то момент она перестала выходить на связь...
По идее, Робин должна быть благодарна Наз, что та с ней связалась, но нет, ее разбирает злоба. Целых десять месяцев эти тупые малолетки все отрицали. Подростки и их идиотские фантазии. Думали, что сомкнули плотные ряды, чтобы не дать предкам помешать Джемме взойти на звездный олимп. Разнообразили унылую повседневность своего последнего года в средней школе ее гламурными россказнями и хихикали, прикрыв ладошками рты, в то время как Робин металась в ужасе, разыскивая дочь, плакала и не спала ночи напролет.
Сеньора Эрнандес еще раз смотрит на фото прекрасной дочери Робин с кремовой, чуть смугловатой кожей, спиральками кудряшек и ногами от ушей.
— Нет, — твердо заявляет она, — я такой не видеть. Вы ходить xandarmerie?
Робин отвечает не сразу. Слово вроде знакомое, но вроде и нет.
— Нет, там я еще не была. Это будет моим следующим шагом. Вы не могли бы сказать мне, где она находится?
— Конечно. Идти назад гавань, там.
— Спасибо, — снова произносит Робин и в этот момент чувствует, что невероятно устала.
Оставшись одна, она садится на кровать с золотистой передней спинкой, вырезанной в виде огромного лебедя. Но на роскошной кровати всего лишь две крохотные подушки, белая хлопковая простыня со следами штопки, оранжевое вышитое «фитильками» покрывало да неумолимо твердый матрац.
«Ровно то, что я и заслужила», — думает она.