Остров пропавших девушек

— Прошу прощения, — отвечает Мерседес, — но я не знаю, что это такое.
— Слушай, Кресси, — говорит подруге Татьяна, — ты же сейчас не во Франции, так что опустись до уровня попроще.
Мерседес душит злоба. «Да пошла ты, Татьяна», — думает она, но виду не показывает. Клиент — он и есть клиент, а после того, как на утесе открылся тот огромный отель, посетителей у них не так уж и много.
— Ой... — вздыхает Кресси, смотрит на Мерседес с таким видом, будто перед ней lilu, и медленно-медленно, выговаривая каждое слово, произносит: — Может, тогда лимонад? Вы можете приготовить мне лимонад? Свежий?
Потом умолкает, глядя на официантку, не уверенная, что та ее поняла.
— Limonade? — переводит она, и в этот момент Мерседес понимает, что девушка непроходимо глупа. Хотя, судя по всему, дружелюбна. А раз так, то злиться нет никакой нужды.
Девушка изыскивает внутренние ресурсы.
— Fresca?
Мерседес делает вид, что только в этот момент ее поняла.
— А-а-а! Limonada? Si. No fresco. Pero Fanta! — отвечает она и видит на лице Татьяны тень недовольства — настолько крохотную, что заметить ее может только такой тренированный человек, как она.
Потом ухмыляется и думает: «Съела? Теперь, когда я освободилась от тебя, могу издеваться как хочу».
Кресси, в своем смущении похожая на принцессу Диану, по очереди смотрит на других девочек за столом, безмолвно обращаясь за помощью.
— Свежего у них нет, — объясняет Татьяна. — Только в банках.
— Ага. Ладно, пусть в банках. А, «Фанта»! Отлично! Спасибо! — с лучезарной улыбкой говорит она. — Merci!
Мерседес в ответ тоже ей улыбается и поздравляет:
— Вы говорите на нашем языке! Очень хорошо.
Снова замешательство. Да, эту, судя по всему, долго приучали к горшку.
— Да нет, это на французском, — говорит девушка. — Я просто хотела вас поблагодарить.
Мерседес с улыбкой кладет блокнот для заказов в карман передника, так в него ничего и не записав.
— De nada.
— Не надо расшаркиваться перед ними со всеми этими «спасибо-пожалуйста»! — произносит своим звонким голосом Татьяна, когда Мерседес отходит от их столика. — Мы же им буквально платим за все это.
Донателла видит ярость на лице сестры, когда та входит в ресторан.
— Господи Иисусе! Что она тебе сказала?
— Ничего, — отвечает Мерседес, — вообще ничего.
Момент, когда девушка превращается в женщину и расцветает при свете дня, на Ла Кастеллане называют jimán de xabuesos, что в дословном переводе означает «магнит для кобелей».
В жизни каждой из них наступает мимолетный момент, когда от девушки исходит какое-то сияние, разжигающее внутри огонь, благодаря которому она приманивает кобелей на несколько миль вокруг. Кобелей в прямом смысле — кстати, девочек, которые любят собак, считают ненормальными, — ну и, разумеется, в метафорическом. Когда за ней начинают увиваться парни, считается, что она созрела. Женщины донимают ее шалями, четками и поучительными историями, предпринимая все мыслимые усилия, чтобы побыстрее выдать замуж, пока не случилась беда.
Мальчика в аналогичный момент его жизни называют kabalero de vaqas. Ему разрешают одному, без отца, ходить в бар на рыночной площади и дарят собственный охотничий нож. Хотя это уже совсем другая история.
Донателла в этом году приманивает кобелей так же, как опавший инжир — мух. Это больше не девочка-подросток, работающая официанткой на острове в захудалом кафе, а Софи Лорен. Королева моря.
И каждый день, поскольку все мальчики здесь, за ними приходят и девочки. «Ре дель Пеше» облюбовали тинейджеры с яхт. Все красотки. Все очаровашки. Прелестные дочери красивых матерей, мало похожие на своих отцов благодаря стараниям пластических хирургов, создавших из них наследниц, которых всегда хотелось иметь их мамашам. За минувшую зиму нос Татьяны уменьшился вполовину. Мерседес гадает, смогут ли хирурги проделать то же самое и с ее челюстью.
Но что ни делай с наружностью, внутренняя сущность остается неизменной.
Она приходит каждый день, спускаясь по трапу «Принцессы Татьяны» с болтающейся на руке маленькой сумочкой. Иногда в сопровождении отряда блондинок, но чаще одна. Всегда ищет мальчиков — так же, как мальчики ищут Донателлу. А когда видит знакомых, просто подсаживается к ним, даже не спросив. Парни, как правило, игнорируют ее, но все же не гонят. Вся эта публика с яхт знает друг друга всю свою жизнь.
 
«Интересно, — размышляет Мерседес, — а если бы отцу Татьяны не принадлежали все причалы на пристани для яхт, ее бы так терпели?»
Как-то раз Мерседес решается на эксперимент. Подойдя к столику, чтобы взять заказы у Хьюго-Светы-Кристофа-Алексы-Кристины-Себастьяна, она обращается к ней с широкой улыбкой на лице и говорит:
— Привет, Татьяна, как ты?
Татьяна осекается посередине анекдота, на секунду замирает и бросает на нее взгляд, значащий: «Ты меня перебила».
— Отлично, — отвечает она, — я буду колу. Только не эту диетическую дрянь.
Потом отворачивается и продолжает свой рассказ с того самого слова, на котором его прервала. А Хьюго-Света-Кристоф-Алекса-Кристина-Себастьян оглядывают Мерседес с головы до ног. Она понимает свое место и поэтому незаметно исчезает, поджав хвост.
Выйдя из кухни, Донателла меняется в лице.
— Что с тобой?
— Да так, ничего, — отвечает Мерседес, не понимая, что с ней происходит.
«Почему это для меня важно? Я же сама жаждала избавиться от этой коровы. А раз так, то почему расстраиваюсь?»
— Ясно. Я так понимаю, нас навестила принцесса Хрю-Хрю?
Мерседес закатывает глаза.
— Отлично, — продолжает сестра, — сейчас мы с этим разберемся.
— Не надо, — отвечает Мерседес, — прошу тебя.
— Не говори ерунды! — велит ей Донателла.
Мерседес держится на расстоянии, но так, чтобы иметь возможность подслушать. «Не надо, Донателла. Ты даже не представляешь, какая она, если посчитает, что ее оскорбили».
Но сестра последнее время опьянена собственной властью. Она забыла, кто она такая.
— Добрый день, леди и джентльмены, — произносит она.
Сидящие за столом поднимают глаза. Девочки хором ее приветствуют, мальчики только бессвязно что-то мямлят, не в состоянии поднять на богиню глаза, когда она наконец предстала их взорам. Они явно моложе тех ребят, которых она повстречала тогда на вечеринке, благодаря чему их легче держать в узде. Еще пара лет, и самоуверенность в каждом из них возьмет верх, но к тому времени они уже будут развлекаться в «Гелиогабале» и станут чьей-то еще проблемой.
— Что будем брать? — лучезарно спрашивает она, доставая блокнот и застывая в ожидании.
— Мы уже сделали заказ, — отвечает за всех Татьяна.
— В самом деле? И что же вы хотели?
— Колу.
— Простите?
— Колу. — Татьяна смотрит на нее как на идиотку.
— Простите, но я не поняла, — качает головой Донателла.
— Я сказала, что хочу взять колу. Кока-колу! Capisce?
Стол затихает. Парни благоговейно взирают на грудь Донателлы, в глазах девушек тоже трепет, только совсем другого типа. «Никто и никогда не давал Татьяне отпор, — думает Мерседес. — Не только мы. Эта публика с яхт ее тоже боится».
— А-а-а-а-а! — произносит Донателла. — Вы хотели заказать кока-колу! А вы знаете, что к ней прилагается некое слово?
— Что?
На лице Татьяны такое потрясение, будто ее попросили подтереть задницу.
— Давайте я сейчас отойду, а вы пока попытайтесь его вспомнить.
С этими словами Донателла величественно поворачивается и уходит.
— Что это было? — спрашивает Хьюго.
— Ох, боже… — отвечает Татьяна. — Прошлым летом мы взяли на работу ее сестру, и теперь они задрали нос выше некуда.
— Серьезно? — спрашивает Алекса.
— Ну да, — отвечает она. — Ко всему прочему, она оказалась полным дерьмом, и терпели мы ее исключительно по доброте души.
Донателла застывает как вкопанная. На ее лице мелькает ярость. «Помню я, как вы себя с нами вели, — говорит выражение ее глаз. — Но больше мы это терпеть не будем». Мерседес, стоя в двери, посылает ей отчаянные сигналы, всеми силами стараясь привлечь внимание. «Нет. Нет, Донита, не делай этого. Брось, моя вспыльчивая, безрассудная сестренка. Оно того не стоит».