Остров пропавших девушек
Мерседес внимательно их разглядывает.
— Что это?
— Антигистаминные.
Мерседес качает головой, не понимая.
— У меня аллергия, — гордо заявляет девочка, — а когда понимает, что это слово Мерседес незнакомо, пробует еще раз: — Alergia. Allergie. Понимаешь?
Потом принимается перебирать разные языки, а с ними и выражения лица. Оживленно по-испански, горделиво по-французски. Когда же ничего не срабатывает, потому что аллергии на Ла Кастеллане не существует, лишь пожимает плечами и говорит:
— Это поможет... чтобы не...
Она делает вид, что с силой чешет собственную руку, и скалит зубы, как блохастый пес.
Вспомнив, что только что разрешила этой девочке пописать себе на ногу, Мерседес берет таблетку. Какой от нее может быть вред, тем более от такой крохотной? Потом отпивает из бутылки. У богатых даже вода, и та вкусная. Со вкусом неба и гор.
— Любишь плавать? — спрашивает девочка и выливает прямо в рот струю воды, не касаясь губами горлышка.
Мерседес опять отводит глаза, смущенная собственными дурными манерами.
— Ага, люблю.
Как недостаточно сказано. Как это объяснить? «Когда я чувствую ласкающее прикосновение моря, то словно бы оказываюсь в объятиях тигра».
— Да, люблю, — повторяет она.
Девочка протягивает ей свою маску с трубкой и говорит:
— Попробуй как-нибудь. Так лучше. Все видно.
Видеть под водой. Это ж надо! Примерно такая же маска с трубкой есть на лодке у Феликсова отца. Мерседес давно мечтает выйти с ними в море, надеть такую маску и понять, каково это — парить над глубинами.
Но этого, конечно же, никогда не случится. Если юная девушка выйдет с мужчинами в море, то ее репутация будет безвозвратно погублена.
«Может, когда я стану постарше... — думает она. — А может, у меня когда-нибудь будет собственный катер». И тут же печально качает головой.
Чужая девочка протягивает ей маску с трубкой и говорит:
— Держи.
Мерседес нерешительно застывает. Этот кусок стекла с резиной стоит больше денег, чем прошло через ее руки за всю жизнь. Поэтому она помимо своей воли лишь качает головой.
— Да бери же, — настаивает девочка, — у меня на яхте еще две такие.
Глаза немного пощипывает от навернувшихся слез. Ей очень хочется согласиться, но что сказать родителям? Как они объяснят произошедшее жителям деревни? Девочки, возвращающиеся домой с загадочными подарками, тут же становятся предметом пересудов.
— Спасибо, но нет, — отвечает она.
Девочка, похоже, злится.
— Почему? Говорю тебе — у меня еще две!
Сказать правду Мерседес стесняется. Боится, что девочка не поймет.
— Я не знаю как.
Новая знакомая тут же расцветает.
— Не страшно! Я тебя научу. К утру никаких медуз здесь уже не будет. Ты завтра сюда придешь? В это же время? Manjana? En la tarde? Договорились?
Что бы ни представляла собой эта таблетка, ей действительно стало легче. Зуд почти прошел. «Допустим, я приду... — думает Мерседес. — И что в этом плохого? Поучиться. Посмотреть под воду».
— Хорошо, — кивает она.
— Отлично, — говорит девочка. — К тому же мы с тобой можем дружить. Мне все лето торчать на этой яхте, такая скукотища, умереть можно.
С этими словами она протягивает ладонь. У нее отличные ухоженные ногти без малейших следов грязи под ними, все одинаковой длины.
— Меня зовут Татьяна, — произносит она, — Татьяна Мид.
Мерседес пожимает ей руку и отвечает:
— Мерседес Делиа.
17
— Сколько тебе лет?
Мерседес мысленно вспоминает цифры по порядку. Без этого ей пока не удается вспомнить числа на английском больше десяти. То же самое касается и дней недели.
— Двенадцать, — отвечает она, — а тебе?
— Тринадцать, — гордо объявляет Татьяна.
Этот единственный год имеет решающее значение.
— Когда у тебя день рождения?
— В декабре.
— Ага! Значит, ты Стрелец! А я Близнецы.
Мерседес это ни о чем не говорит. В ответ она лишь деликатно кивает.
— А сколько у тебя братьев и сестер?
— Одна. Донателла. Ей уже почти шестнадцать.
— А вот я, — гордо провозглашает Татьяна, — единственный ребенок в семье. Так ты прожила здесь всю свою жизнь?
Мерседес кивает.
— А где была еще?
Этот вопрос ее удивляет.
— Нигде.
— Даже на Сардинии?
Зачем ей вообще ехать на Сардинию? Там же полно чудовищ, это все знают. Феди Бастиани зарезали там в припортовом баре через три дня после того, как он уехал из деревни сколотить состояние. Его привезли в гробу и заставили всех прийти и поглядеть на обескровленный труп перед похоронами.
Мерседес качает головой.
— Ну ты даешь, — отвечает Татьяна, — а вот я побывала везде.
— Как это?
— В тридцати семи странах! — с той же гордостью заявляет она.
В тридцати семи! Неужели на свете есть столько? Мерседес понимает, что ей почти ничего не известно об окружающем мире. Она с ходу может назвать разве что полтора десятка и тут же силится вспомнить еще.
Татьяна озвучивает целый список совершенно экзотических названий.
— Я посетила все континенты, — подводит итог она, — за исключением разве что Антарктиды. Папа говорит, что там все равно делать нечего.
Мерседес решает лучше выучить английский. Ей хочется впитать эти новые знания. Благодаря Татьяне Мерседес увидела, как выглядит море изнутри, и для нее это превыше всего.
Новая подруга вновь говорит. Что-то о школе и какой-то непонятной штуковине, которая называется «лыжи».
— Но где ты живешь? — перебивает ее Мерседес.
Татьяна замолкает на полуслове и хмурит брови, будто раньше никогда не задумывалась над этим вопросом.
— Я? Наверное, в Англии.
— Наверное? Как это?
— У нас повсюду есть дома, — со вздохом отвечает она, — поэтому мы там почти не бываем. Но в школу я хожу именно в Англии, так что... Впрочем, я наполовину американка. У меня мама была из Америки.
Мерседес не может немного не посоревноваться.
— У нас два дома. Один в городе, другой в деревне.
Татьяна моргает, как затаившийся на камне хамелеон. «Ей не нравится, когда ее перебивают», — думает Мерседес.
— Полагаю, при желании я могла бы быть еще и болгаркой, — продолжает новая подруга, — потому что папа начинал именно там. Хотя понятия не имею, кому бы хотелось быть болгарином.
С этими словами она умолкает. «Понятно, — рассуждает Мерседес, — речь была заготовлена заранее, и она довела ее до конца». Потом Татьяна отвечает на ее высказывание, будто услышала его лишь мгновение назад. Весьма странная манера вести беседу. Будто перед ней список пунктов, напротив каждого из которых надо поставить галочку.
— А у нас их десять, — говорит она, — как минимум. Надо будет посчитать. В Лондоне, в Котсуолде; еще у папы есть охотничий домик в Шотландии, хотя я там никогда не была, потому что он для развлечения папиных партнеров по бизнесу. Еще Нью-Йорк. Юг Франции. Большое ранчо на Южном острове Новой Зеландии на случай ядерной войны. И виноградник в Тоскане...
— В Ла Кастеллане тоже есть виноградники, — говорит Мерседес.
Ее постепенно охватывает нетерпение: немного унизительно слушать перечисление всех этих мест, в которых она никогда не была и даже не слышала о них.
Татьяна дергает подбородком и говорит:
— Это настоящий виноградник. Наши вина завоевывают призы. Ну и, конечно же, Лос-Анджелес. У папы там сосредоточена значительная часть бизнеса. Плюс Каймановы острова и домик в Колорадо для катания на лыжах. Снег там — это что-то невероятное. Словно сахарная глазурь на Рождество...
Снег Мерседес видела только в кино, а про сахарную глазурь вообще слышит впервые.
— А теперь, конечно же, у нас появился дом и здесь. Его закончат к концу лета. Ты сможешь туда приходить и купаться в бассейне, — торжественно заявляет Татьяна.
— А твоя мама? — спрашивает Мерседес, чтобы сменить тему разговора. — Где она живет?
Подруга опять застывает и опускает взгляд на каменистую землю. Потом берет гальку и бросает ее в море.