Глянцевая женщина
— Вот мы и доигрались, мужики.
Сергей Гудков подошел к следователю и тихо спросил:
— Я могу быть свободен?
Кронин кивнул.
Тепляков молча взял Прибыткову за плечо и, предъявив ей ордер, повел к. машине. Направились к выходу и понятые. Проходя мимо Кронина, изобретатель произнес:
— Я готов отвечать перед законом за установку прослушивающей аппаратуры.
Он протянул Виктору Петровичу свою визитную карточку. Тот взял ее и, помолчав, сказал:
— В экстренных случаях закон позволяет неординарные действия в ходе следствия. Вы ни при чем. Вы поступали сообразно обстановке и с моего молчаливого согласия. И потом… Магнитофонная запись лишь помогла взять у подозреваемой признательные показания. В суде она фигурировать не будет.
— Я рад знакомству и надеюсь на дальнейшее общение, — сказал изобретатель.
Они пожали друг другу руки, и понятые вышли за ворота.
— Куда теперь? — спросила актриса.
— В загс, — отвечал изобретатель.
— Сегодня воскресенье. И заявления не принимают. Только расписывают.
— Вы специально узнавали?
— Нет. Дошла путем логических размышлений.
— А говорили — логика хромает.
— Уже нет. Только жаль, что уроки логики я брала у Кровавой истории жизни.
— Что делать? На земле как на земле.
Два немолодых человека медленно пошли к остановке автобуса.
* * *А вечером того же дня старший советник юстиции Кронин Виктор Петрович позвонил на квартиру бывшей подозреваемой по делу об убийстве. Валентина тотчас же взяла трубку.
— Расследование закончено, — сказал Кронин и, помолчав, спросил: — Вы очень заняты?
— Да нет, — тихим голосом ответила Валентина. — Я вам нужна?
— Да. Очень.
— Вам что-то нужно уточнить?
— Необходимо.
— Хорошо. Я приду сейчас в прокуратуру.
— Нет-нет, просто спуститесь вниз. Я заеду за вами.
И он положил трубку.
Через четверть часа они встретились. Он усадил ее в машину, и они двинулись в путь. Валентина молча смотрела на дорогу. Они выехали за город, но и тогда девушка не произнесла ни слова. Кронин свернул к небольшому поселку и остановил «Жигули» у дачи своих родителей. Не снимая рук с руля и не глядя на Валентину, он медленно произнес:
— Вы хотя бы спросили, куда я вас везу. Нельзя же быть такой доверчивой!
Девушка помолчала и потом тихим голосом произнесла:
— Какая есть.
Они вышли из машины. Кронин взял Валентину за руку и повел на дачный участок, заросший кустами цветущих роз — белых и красных. Девушка шла, все больше замедляя шаг, и на лице ее появлялось такое выражение, какое бывает у робкого ребенка, которому преподнесли волшебную игрушку, а он не верит своим глазам и даже руку к ней протянуть не смеет. Она остановилась на посыпанной желтым песком дорожке и огляделась. Розы были кругом. И все цвели! Кусты были усыпаны бутонами! И теплый летний воздух был пропитан ароматом роз. Райский сад, освещенный закатным солнцем и наполненный пением птиц… Кронин смотрел на девушку и улыбался. Из дома вышла мать и направилась к ним.
— Здравствуйте, милая, — сказала она ласково.
— Здравствуйте, — еле слышно пролепетала Валентина.
— Знакомься, мама, — сказал Кронин.
— Я — Валентина, — едва заметно улыбнулась девушка.
— А я — мама.
Мать сорвала белую розу и протянула ее гостье.
— Это — Белая Роза, — произнесла она значительно. И было непонятно, о ком это — о цветке или, быть может, о самой девушке, так похожей на этот только распустившийся бутон.
Трагедия в театре драмы
На сбор труппы все, как обычно, явились разряженные, что называется, в пух и прах. Нивея Пунина — народная артистка — прикрыла свои телеса чем-то ярким, напоминающим лошадиную попону до самых пят; Тучкова — ее младшая подружка — уже заслуженная, но еще не народная и тоже начинающая заметно полнеть, была в брючном костюме, скрывавшем тонкие ноги. Все дамы что-то прикрывали, а что-то выставляли напоказ, весьма гордясь при этом собственной изобретательностью.
«Вот паноптикум!» — подумала Инга, незаметно оглядывая зал.
Актеры рассаживались на зрительских местах, громко приветствуя друг друга, делая комплименты в надежде получить их и в свой адрес. Все это выглядело ненатурально и немного по-детски. Инга приехала в Зарубинск позавчера. Ее устроила в этот театр знакомая критикесса из Москвы. Вначале Инга не хотела — театр не областной, а городской, труппа, конечно, слабенькая, но зато городишко совсем рядом с Москвой, так что в качестве трамплина сгодится. Инге шел двадцать восьмой год, критикесса сказала, что героинь ее возраста в этом театре не имеется.
— Будешь вне конкуренции, — добавила она, а через годик я тебя пристрою в какой-нибудь из столичных храмов искусства.
И вот Инга на своем первом в этом театре сборе труппы, обязательном после отпускного периода. Переговоры с главным режиссером и директором прошли успешно, теперь ей предстояло познакомиться с коллегами по цеху. Она ощущала на себе любопытные взгляды, однако к этому была готова. Дело даже не в том, что она новенькая в труппе. Инга Дроздова, ко всему прочему, еще и маленькая кинозвездочка — снялась в сериале о судьбе провинциалов, приехавших покорять столицу. Роль у нее была второго плана, но заметная, так что ее запомнили. Сейчас, наверное, новые коллеги задаются вопросом — а почему эта столичная штучка не осталась в Москве? Инге очень хотелось остаться. Но расклад оказался не в ее пользу. Лучше и не вспоминать.
Она стала следить за действиями оператора местного телевидения, который, войдя в зал с аппаратурой, сразу же развернул бурную деятельность — сновал туда-сюда со своей камерой, отдавал распоряжения парнишке, своему помощнику, и явно старался привлечь к себе внимание.
В зрительном зале стоял легкий гул — актеры живо обсуждали прошедший отпуск, делились впечатлениями, но в этом общем шуме Инга вдруг отчетливо различила шепот двух голосов. Шептались прямо позади нее. Двое мужчин на чем свет стоит крыли главного режиссера. В этом театре главрежем была женщина — Мира Степановна Завьялова, женщина властная и даже деспотичная. В среде российских режиссеров-мужчин ее называли конем с яйцами, а кое-кто даже и быком с первичными женскими половыми признаками. Инге об этом, хохоча, рассказала все та же знакомая критикесса. Но самой Инге было не до смеха — как бы то ни было, а ей надо продержаться в зарубинском театре хотя бы сезон. Кстати, при первом знакомстве Мира Степановна произвела на нее довольно приятное впечатление — улыбалась, разглядывая молодую актрису, на вопрос, не прочесть ли какой-нибудь монолог, например, Катерины из «Грозы», торопливо ответила:
— Что вы, что вы, не надо, моя дорогая. Я и так все вижу. Вы мне будете очень нужны. — И добавила: — Если, конечно, все пойдет так, как я думаю.
До сих пор Инга ломала голову над этой загадочной фразой. Что она означает? Если Инга не будет строптивой и амбициозной? Или же от нее потребуются еще какие-то неведомые качества? А может, и услуги? Что ж, поживем — увидим.
Шепот позади стал еще злее и напряженнее.
— Веришь ли, — говорил один, — я бы всю зарплату отдал, нанял бы киллера, чтобы угрохать эту суку!..
Инга аж передернулась — ничего себе, страсти! Куда же это она попала?!
— Всю зарплату? — переспросил другой мужской голос таким же шепотом. — За месяц?
— Да хоть за год — не жалко!
Но тут их симпатичный диалог прервался — в зал входило начальство. Первой, слегка расставив в локтях полненькие ручки, решительно вышагивала Мира Степановна, следом за ней катился колобком человечек такого же низенького роста, как и сама руководительница театра. Это был начальник городского комитета по культуре Виктор Сергеевич Еремишин. Следом за ними вышагивал на длинных ногах директор Герман Романович Смирнов. Все трое встали перед креслами, на которых восседали актеры и обслуживающий персонал, и завели приветственные речи. Начала, разумеется, Мира Степановна. Красуясь перед телекамерой, она поздравила присутствующих с началом нового сезона, пожелала успешной совместной работы и поведала о ближайших планах. С завтрашнего дня должны были начаться репетиции «Анны Карениной». Инга едва заметно улыбнулась ее взяли в театр именно на роль Анны.