Выше стен (СИ)

Меня тоже тошнит от волнения. За свою неугомонную задницу.
— Как спалось, ребенок? Обживаешься? Андрюша сказал, что мы можем переделать комнату Славика на твое усмотрение. До отъезда в клинику еще есть время. Предлагаю выбрать обои поярче, обновить шторы… Вчера на одном сайте я видела замечательную мебель! Как видишь, кухне и гостиной небольшой апгрейд пошел на пользу… — с надеждой предлагает мама, пытаясь за многословностью скрыть страх перед предстоящими одинокими вечерами, но ее идея отчего-то активно не нравится мне.
Память тревожит черный бархат неба с россыпями звезд, нависавший ночью над головой. С этой точки вселенной им любовались лишь две пары глаз — мои и неведомого мальчика Славы, и теперь мне кажется, что между нами неразрывная связь.
Пусть соблазн велик — у меня отродясь не было своего угла, но я не могу присвоить и переделать то, что все еще принадлежит ему.
— Мам, почему Андрей так поступает с сыном? — невпопад перебиваю я, вызывая у мамы замешательство.
— Видишь ли… У них непростые отношения. Парень болезненно отреагировал на расставание родителей и давно избегает общения. А в последнее время окончательно закрылся и совершенно не идет на контакт. Андрей не настаивает — дает ему право сделать выбор самому.
— Понятно, что ничего непонятно… — Я вылезаю из-за стола и картинно раскланиваюсь. — Спасибо, мам. Но меня и так все устраивает.
***
По мере приближения к колледжу мандраж усиливается и перерастает в легкую панику. Проехав три остановки, я выхожу на нужной и, высматривая номера домов и никуда не сворачивая, добираюсь до ржавого забора.
И тут же ловлю нехилый, выбивающий воздух удар промеж лопаток:
— Привет!
Резко оборачиваюсь — черная густая бровь Кэт нахально ползет вверх. Кое-кто ждет моей реакции.
Я примеряю самую подходящую к ситуации маску — ржу как лошадь и, размахнувшись, отвечаю тем же:
— Здорово!
Мы снова становимся «лучшими подругами» — Кэт тоже хохочет. Ненатурально и слишком заливисто, но со мной все так себя ведут.
— Хорошая погода для второго сентября! Так и шепчет… — Она уверенно чешет к корпусу, и я благодарю судьбу, что послала мне шанс благополучно добраться до нужной аудитории, но радость длится недолго — Кэт кивает в сторону мужской курилки и изрекает: — И до конца месяца осталось всего двадцать восемь дней.
Она подмигивает, а я спотыкаюсь.
Возле стены спортзала, выдыхая в чистое прозрачное небо дым, стоит высокий парень.
Он…
Нутро выжигает страх.
Быстро кошусь на него, стараясь за пару секунд разглядеть как следует и запомнить мельчайшие детали облика, натягиваю на лицо самую беззаботную из улыбок и считаю до десяти, чтобы не шарахнуться в сторону от душных поцелуев невесть откуда взявшихся Даши и Милы.
— Да, Регин, ты совсем отбитая. Круто… — фальшиво сочувствует Кэт, пялясь на Святошу. — Не представляю, как ты все провернешь, где телефон спрячешь. Ну, для видео. К нему и подойти-то страшно. Но мальчик, конечно, топ…
Мила стыдливо опускает голову: так и есть, ее стараниями разговор в кустах уже стал достоянием общественности.
— А если проиграешь? Если не получится? — с придыханием шипит Даша, и Кэт сразу находится с ответом:
— Если проиграет, на коленях извинится передо мной за базар про тот кошелек. И получит по роже. И будет нам до конца обучения хавчик оплачивать. Да, Регин? — Она невинно хлопает ресницами, вызывая желание съездить ей кулаком по самодовольной уродливой физиономии. — И твой папа-бандит не должен встревать, думаю, он поймет, потому что спор — это святое.
***
Вместо того чтобы вникать в основы экономики, я поддеваю ногтем затяжку и проделываю дыру в сеточке колготок, зубами снимаю колпачок с гелевой ручки и рисую на бедре черную розу, такую же, что красуется рядом на тату. Мозги гудят и плавятся в поисках выхода.
…Итак, его зовут Святослав. Фамилия — Рябинин. Учится на третьем курсе, но на другой специальности: «Информационные системы и…» — Вера говорила, но дальше не запомнила моя дурья башка.
  
Он выглядит отстраненным, одиноким и холодным как лед.
Но не похоже, что это его напрягает — наверное, Святоша самодостаточный и сильный. В отличие от него, мне всегда нужно было к кому-то прибиться — надеяться, верить и идти по следам. Иначе настигала пустота. Всепоглощающая и отключающая разум пустота из детских кошмаров.
Закусываю губу и вздыхаю.
А еще он… выглядит красивым. Красивым не как милый сердцу кошелек — безделушка с блошиного рынка, — а как что-то эксклюзивное и запредельно дорогое. Такое дорогое и недоступное, что кружится голова и хочется плакать.
Возможно, пора признать поражение — встать на колени перед Кэт, извиниться, заслуженно получить пару пощечин, до конца дней в позоре прислуживать этой наглой корове и окончательно свихнуться, но кровь гордых предков ни за что не даст мне смириться с такой участью. Я не сдамся. Точка. Никогда.
***
К концу первой пары со мной приключается настоящая депрессия — проклиная все на свете, я рядом с девочками гордо вышагиваю в буфет, но меня еле заметно шатает.
Почему в ту злосчастную аудиторию первым вломился именно он?!!
Все мои мальчики были намного проще. Как кошельки… В которых временами даже не было денег.
Озираюсь по сторонам — через фойе спешат безликие люди, кто-то мерзко ржет за спиной, но я подавляю паранойю. Сейчас ни у кого нет повода надо мной смеяться.
На облезлой стене, прикрывая потребность в ремонте, висит яркий стенд с семейными фотографиями отличников.
— Петров, Марченко, Рябинин… — читаю вслух, и мне становится совсем худо. — Он еще и отличник… Просто блеск!
Замираю у стенда, но фотки над уже знакомой фамилией не нахожу — вместо идиллической картинки над табличкой грустит пустой прозрачный кармашек.
Я мешкаю и нагоняю девочек лишь у входа в буфет — к кассе выстроилась очередь голодных злых студентов, гул голосов и звон посуды эхом гуляет по огромному помещению, столики стремительно заполняются.
Сую Миле нагретую ладонью мелочь и шиплю:
— Зацепи мне сосиску в тесте и сок, я пока займу место!
Натыкаясь на спинки стульев, я с запредельной скоростью лавирую между препятствиями, опережаю спешащую к последнему свободному столику девчонку и, душевно подмигнув, прямо перед ее носом закидываю рюкзак на пустой стул и занимаю еще один. Щелкнув пузырем жвачки, откидываюсь на спинку, сладко потягиваюсь, собираю в хвост розовые патлы и со скучающим видом наблюдаю за жующими людьми.
Зрелище местами милое. Местами — смешное, местами противное, местами…
На столик ложится тень, и обзор загораживает темная фигура — джинсы, мятая толстовка с закатанными рукавами, лямка рюкзака на широком плече, сжатые губы, острые скулы, серые, непроницаемые глаза…
Эмоции смешиваются и взрываются в солнечном сплетении, открыв рот, я наблюдаю за чудом: Святоша расслабляется, и его лицо расцветает в невозможной, крышесносной, убийственно красивой улыбке.
— Привет! — кивает он, передает мне мой рюкзак и занимает соседний стул.
 7 (Святослав) 
Я снова уснул лишь под утро, а теперь глаза режет от яркого солнышка, в башке тупой болью отдается гул голосов, скрежет столовских стульев и звон посуды.
Розоволосую деваху примечаю издали и, задевая плечами вырастающих на пути людей, направляюсь к ней.
У меня нет четкого плана действий: я никогда не обижал слабых, наоборот, помогал всем, кто в помощи нуждался. А когда вырос и поумнел, старался хотя бы не вредить. Но все это было в другой жизни — дверь туда захлопнули прямо перед моим носом.
Нависаю над крайним столиком у окна и пялюсь на «папину радость» — впервые так долго, что могу разглядеть тонкий белый шрам над бровью и капризно выпяченную губу.