Выше стен (СИ)

— Ты тоже… красивая… Ты… такая красивая…
***
Мерное тиканье настенных часов проникает в сон, но приятная усталость и расслабленность не дают пошевелиться. В гостиной посветлело и похолодало, Регина сопит на моем плече, но на душе полный штиль — ни мук совести, ни приступов стыда. Я снова сделал это, нам было круто вместе. Об остальном я подумаю завтра.
Поправляю плед, обнимаю ее, утыкаюсь носом в теплую макушку и снова проваливаюсь к Морфею, но сквозь слой ваты слух тревожит шорох протекторов и обрывки телефонного разговора.
«…Наташа, я на месте, забрал накладные…»
«…Сейчас проверю, как дети, и прибуду в салон…»
Знакомый навязчивый голос раздается слишком близко, обламывает, мешает, дико злит, его вообще не должно тут быть…
Разуваю глаза и громко матерюсь — у дивана стоит папаша, и его лицо дергается от недоумения, осознания, беспомощности и гнева. Я с интересом слежу за сменой его настроений и улавливаю фантомное злорадство.
— Ты… — цедит он. — Моральный урод чертов…
Регина просыпается, одаривает мир блаженной улыбкой, но тут же взвивается и, прикрывшись пледом, стонет:
— Это не то, о чем ты… — Папаша непреклонен, и она бросает дурацкую затею с оправданиями. — Черт. Андрей, не говори маме? Я сама ей все расскажу!
Она в ужасе, мне бы заткнуться, но выражение отцовской физиономии непередаваемо, и меня несет:
— Ты же сам велел мне ее развлекать, — ухмыляюсь как можно поганее и развязно подкладываю под голову руку. — Вот я и развлек.
— Нет, Андрей, не слушай его! Он прикидывается, чтобы казаться хуже!
Регина бросается на мою защиту, но я лишь подначиваю придурка:
— Расслабься ты, мы с ней уже пару недель спим!
Видимо, я все же перестарался — отец бледнеет, как будто собрался склеить ласты, и еле слышно бубнит:
— Святослав, на пару слов. В мой кабинет. Регина, ради бога, оденься. И… жди здесь…
Он отворачивается и бредет к коридору. Нехотя встаю, натягиваю джинсы и ковыляю следом.
— А что такого? Ей вроде как тоже восемнадцать. Все было добровольно, какие проблемы? — Я корчу из себя дурака, хотя начинаю бояться последствий. Слишком уж странной выглядит реакция папаши.
Он плотно прикрывает дверь кабинета, прислушивается к тишине, разворачивается и прет на меня.
— Так это ты? Ты — тот самый парень, который ее охмурил? Это ты?
— Ну да… — До меня начинает доходить: причина его ярости — деньги.
Деньги! Не она. И не я.
Я не пячусь — стою как вкопанный, и папаша наконец осознает, что я выше и шире в плечах. Он ни хрена мне не сделает, не посмеет. А его грязное бабло по праву принадлежит мне.
— Где деньги, подонок? — рычит он. — Верни. Верни, прошу по-хорошему!.. Я скопил их для Регины!
Кровь отливает от головы — это удар ниже пояса, и я его пропустил. Чтобы устоять на ногах, хватаюсь за угол сейфа и глубоко дышу.
Он отдал гребаный миллион своей «радости», в то время как я несколько лет питался дошиками, разрывался между мамой, учебой и карьерой мальчика на побегушках, терпел унижения и выл от отчаяния в подушку.
Зачем я играю в героя, ради кого? Ради тех, кто недостоин даже моего взгляда?
Я растерянно пялюсь на придурка, но его холеное лицо не выражает ничего, кроме презрения. Знакомо. Ничего не изменилось — я все то же недоразумение, непонятно как попавшее в его дом. Приблудный ребенок. Я никогда не был тут своим. И не буду…
До хруста костяшек сжимаю холодный металл и широко скалюсь:
— Не отдам я их. Не для того охаживал твою любимую дочку, пудрил мозги и разводил на бабки.
Он подается вперед и, коротко замахнувшись, бьет меня по роже. В башке раздается лязг, мгновение мутит, и соленый железный привкус наполняет рот.
Это гребаное дно.
— Мудак, б**дь! — огрызаюсь я и сплевываю кровь на сияющий чистотой пол. В душе змеей корчится горькое чувство, противное настолько, что накатывает дурнота.
Я — идиота кусок, едва не повелся на иллюзию доверия и любви, но об этом никто никогда не узнает.
Отказаться от плана? Да ни хрена!
  
— Ты об этом пожалеешь! — выдавливаю из себя и, оттолкнув выросшую на пути дурочку, на два поворота замка закрываюсь в комнате.
 31 (Регина) 
Мир во всем разнообразии красивых вещей, книг и людей всегда был для меня комнатой с горой разноцветных деталей детского конструктора, но без прилагаемой схемы сборки.
С тех пор как я очутилась в нем, я тщательно продумываю стратегию, нахожу решения, соединяю детали и восторгаюсь результатом…
Кажется, я верно понимаю правила игры и наполняюсь оптимизмом, но в следующую секунду осознаю, что допустила чудовищную ошибку. Несуразная фигура рушится, а я обнаруживаю себя перед горой «лего», и мне предстоит заново вникать в суть.
Я жила в вечном страхе сделать что-то не так, старалась подражать тем, кто преуспевал в коллективе, искала правильные пути, блуждала по воздуху. В проводники попадались сплошь некрасивые люди, и надежда едва не умерла, но бабочка, спасшая меня, все же прилетела…
А за окном сегодня все нестерпимо белое, белое настолько, что от слез и нехватки воздуха приходится зажмуриться. В груди распухло сердце, распухли губы, болит и разрывается от счастья все тело. И мысли о Святе до ожогов согревают душу — он невероятен.
Даже к лучшему, что Андрей нас застал — не придется подыскивать правильных слов, с которыми у меня вечный напряг. К лучшему, что мама сразу поехала в салон — если бы и она увидела меня под одним одеялом со Святом, подумала бы о плохом, и разразился скандал. Это Андрею всегда хватает выдержки и мудрости во всем разобраться.
Я кутаюсь в лоскутный плед, хранящий аромат дождя, прислушиваюсь к голосам в кабинете, но не могу разобрать разговора.
Подернутое белесым туманом утро разгорается ярче, однако сил ему явно недостает — нам предстоит мутный слякотный день и еще несколько дней серости, туч и мглы, грязи, прелой листвы и размытых дорожек под подошвами.
Я улыбаюсь. Рано предаваться унынию. Снег еще жив, здесь он не пугает, не вселяет ужаса и безнадеги, наоборот — ассоциируется с праздником, запахом хвои, мандаринов и маминого пирога с яблоками и корицей.
Обязательно научусь готовить и приготовлю его для Свята. Отплачу за вчерашний шедевр. Снова погреюсь в тепле спокойных серых глаз…
Потягиваюсь до судорог и разноцветных мушек и едва сдерживаю крик.
Такая красота — сочетание обжигающе прекрасной внешности и тонкой, хрупкой, изъеденной болью души способна спасти мир, неудивительно, что она спасла запутавшуюся слабую девочку.
В наших отношениях нет ничего предосудительного — я не подпадала под влияние, не искала признания, зато почувствовала взаимность и искренность на пределе боли. Впервые в жизни разобралась в правильности сборки чертова конструктора людских взаимоотношений, справилась со злыми людьми и нашла себя!
Свят окружил меня заботой, нежностью, любовью и пониманием. Только с ним я крепко держусь за реальность, с ним я нормальная, и не нужны никакие деньги, чтобы…
Вечером, после приема, когда мы, уставшие и счастливые, соберемся в столовой за чаем, я первая заведу разговор о пропаже. Расскажу маме и Андрею, что исцеление мое не в экспериментальных методиках дорогущих мозгоправов, а в любви. Любовь же подтолкнула меня помочь Святу — этот путь был единственно верным. Любовь поможет нам открыться и простить прошлые ошибки — никому больше не понадобятся маски и ледяные стены!
Именно сегодня, в день рождения Андрея, в нашей семье закончатся недомолвки, и я стану этому причиной.
С трудом поднимаюсь, подбираю с пола верный свитер и погружаюсь в его теплое нутро. Собираю волосы в пучок, задумчиво трогаю губы и, приложив холодные ладони к горящим щекам, осматриваюсь.
Пустые чашки, угольки в камине, разноцветный плед, согревавший нас… Картинка идеального мира. Если мир реальный может им быть, значит, в придуманных я больше не нуждаюсь.