Черный шелк (СИ)

========== Часть 1 ==========
— Раздевайся.
Потребовал Малфой через секунду, как Артур переступил порог его дома.
— Вот так сразу?
И ни капли удивления происходящему.
— Не обольщайся. Я не позволю тебе находиться в этом доме в таком чудовищно нищенском виде.
Сам хозяин роскошного шале в магической части Вербье одет был ровно настолько, насколько позволял любимый красный халат, который тот упорно халатом не называл и шлейф которого кровавой рекой тянулся за ним еще примерно на полметра.
  
— Прямо здесь?
— Да. Брось на пол и иди за мной.
Уточнять, снимать ли вообще все смысла не имело, потому что «да, вообще все, это же очевидно, придурок ты рыжий» — уже автоматически звучало в голове.
Соглашаться на приглашение Малфоя в канун Рождества было форменным самоубийством, но, прекрасно это осознавая, Уизли не задумался и минуты, получив портключ в Швейцарию.
— Ты там уснул, дорогуша? — послышался голос из комнаты и пришлось раздеваться несколько быстрее, оставляя одежду в коридоре более-менее аккуратной стопкой. В конце концов, когда это бледное чудовище наиграется в переодевания, домой возвращаться придется в своем родном.
— А ты уже набухался? — собственный вопрос заставил почти рассмеяться. Конечно Люциус немного, но пьян. Это его абсолютно нормальное состояние. Так же, как и для Артура уже стало нормальным состоянием стоять перед ним голым и не чувствовать ни капли стеснения или хотя бы тоненького писка совести.
— С каких пор бокал вина это «набухался»?
— Да с тех самых, что тебе этого бокала…
— Так, все! — перебил Малфой, с легким стуком поставив пустой бокал на маленький столик у трещащего камина. Большая комната была чем-то просто невероятным с огромной украшенной елью у окна, за которым уже был темный зимний вечер с россыпью огней в деревне вниз по склону. Красиво, тепло. Только вот от этого отвлекал сам хозяин, которому больше подошли бы прилагательные «прекрасно» и «горячо». — Тема моего алкоголизма неприкосновенна, — он подошел к нему вплотную, прижимаясь холодным красным шелком к обнаженной коже. — А вот ты — нет.
Тонкие пальцы без тени смущения прошлись по груди, спускаясь ниже. Губы оставили почти невесомый поцелуй на шее. Люциус в такие моменты был подобен коллекционеру, которому наконец в единоличное пользование попала самая ценная в его жизни статуя. Только вот эта «статуя» была живая и едва удерживалась от того, чтобы не послать к чертям правила игры и просто сжать этого невозможного человека в объятиях и целовать до тех пор, пока оба не задохнутся.
Они оба хотели друг друга до безумия и упорно каждый раз оттягивали свое желание до невозможности соображать.
— И что же ваше извращенное величество задумало?
— Ужин, — выдохнул он ему на ухо, несильно закусив мочку. — Но для начала ты идешь в душ и я одеваю тебя так, как на моем ужине должен выглядеть приличный человек.
— Я могу есть и голым.
— Безумно заманчиво, но мой план ты не нарушишь. Пошел.
Планы у него были постоянно. У лорда Малфоя от переизбытка денег и свободного времени прогрессирует болезнь под названием скука, которая в свою очередь провоцирует бредовые идеи — в этом Артур убедился уже давным-давно и покорно смирился, потому что во-первых с этим чертом было весело, во-вторых — горячо до безобразия. Каждая встреча как какой-то фестиваль разврата. Невероятно красивого и желанного разврата.
Горячая вода и настойчивые прикосновения расслабляли застывшие в вечном напряжении мышцы шеи и плеч. Малфой, забравшись в душ вместе с ним прямо в своем не-халате, с упоением водил руками по его телу, царапая грудь, щипая за соски, поцелуями касаясь каждого позвонка от шеи и ниже, пока желание и отяжелевшая от воды ткань не потянули совсем вниз, заставляя опуститься на колени и оставить на правой ягодице яркий след от укуса. И чем дольше его игнорировали, продолжая невозмутимо мыться по приказу, тем сильнее это распаляло.
— У тебя в планах был ужин, — усмехнувшись, заметил Уизли, выключив воду.
— М… — довольный стон подавить так хотелось, но абсолютно не удалось, — да, и он будет.
За все годы их отношений Люциус так и не смог сам себе объяснить, что он в нем, по сути самом обычном мужике, нашел. Но он никогда не хотел никого другого. Все мысли были о нем, все желания и фантазии о нем. И все «я люблю тебя» тоже только ему одному. Кому расскажешь, в жизни не поверят.
Запах чистой влажной кожи пьянил сильнее ничтожного бокала вина. В тумане возбуждения так хотелось сдаться на волю вечного победителя, позволить этим рыжим волосам и вездесущим веснушкам довести сознание до агонии, отдаться горячим поцелуям и сильным рукам и пошло все к чертям, но навязчивая идея не отпускала, не давала окончательно расслабиться.
— Прекрати, — Люциус нехотя высвободился из его объятий, скинув с себя насквозь промокшее кимоно, под которым больше ничего не было.
Артур едва удержался от повторного предложения об ужине голыми. Но не успокоится ведь. Да и в конце концов, сколько уже было этих таких ужинов. Разве что они совсем не надоедают. Как и веревки, помада и целый букет прочих странностей, какие порой горят у Малфоя в голове красными мигающими вывесками.
Люциус глубоко в душе был художником, но обычные холсты и краски надоели ему еще в юношестве. Рисовать на человеческой коже было интереснее. А рисовать человека без красок было и вовсе безумно увлекательно. Он любил Артура за его покорность — что не захочешь воплотить, позволит все. Потому и теперь он покорно сидел, с улыбкой наблюдая за своим обнаженным художником, по телу которого с длинных волос текла вода, но он этого будто и не замечал вовсе. Всем его вниманием был холст — прекрасно неидеальный, бледный, с возбуждающими россыпями веснушек, которые хотелось целовать и облизывать, удовлетворяя собственный фетиш. Он никогда никому бы не признался, как сильно его возбуждает каждый дюйм его тела. Каждый мелкий шрам, рыжие волосы на груди. Он готов был целовать и кусать эту медную дорожку, опускаясь ниже, к члену, и уж его точно не выпускать изо рта, пока у самого колени не задрожат.
Он с точностью ювелира выбирал одежду, на память прекрасно помня все его параметры. Будь он его женой, в таких узких брюках никогда бы не выпустил его дальше порога спальни — это было как минимум неприлично и как максимум — безумно сексуально. Черный шелк рубашки на его бледную кожу был чем-то абсолютно незаконным. Сколько стоили ботинки и ремень ему точно лучше не знать, а про золотые часы и запонки и сам догадается о сумме с нулями. Так просто и с таким вкусом он был одет всегда только в одном случае — когда Люциус одевал его в приступе вдохновения. Видит Мерлин, как он ненавидел эту его ужасную, сто раз заштопанную одежду. Эти проклятые дешевые рубашки в блядский цветочек и одни брюки на все дни и праздники. Он даже очки его ненавидел, подарив в прошлом году оправу многим лучше и дороже, но тот так и оставил ее у него, позволяя надевать на себя по вот таким праздникам переодевания.
— Обожаю, когда ты одет как человек.
Малфой сидел на полу, сливаясь бледной кожей с белым пушистым ковром — мокрый, растрепанный, возбужденный, но довольный собой до невозможности.
— И что я по-твоему должен на это ответить?
Нельзя было так долго смотреть на себя в зеркало, нельзя было восхищаться собой таким, потому что жизнь он изначально выбрал не для шелковых рубашек и золотых запонок. Будто совсем другой человек смотрел оттуда, из зазеркалья, и одним своим довольным, высокомерным видом говорил: ты все проебал.
— Пасть мне в ноги и благодарить мой прекрасный вкус.
— Ну, вкус на мужчин у тебя правда не дурной.
— Вот же!.. Понахватался от меня чего не надо.
— Возмущайся-возмущайся, тебе идёт.
— Какой же ты сукой становишься, стоит тебя отмыть, — Малфой довольно усмехнулся, принявшись высушивать заклинанием свои волосы. Сюжет быть обнаженным у его ног Люциусу тоже нравился, но к нему они еще придут сегодня, а для начала хотелось быть на равных.