Мажор. Недетские игры (СИ)

А по всему телу воспламеняющая жидкость из правды зажигается. Вместо костей встраивается, мышц, крови, жил – всё из гнусности состоит, вранья и предательства. Я противен сам себе.
– Ты как я, Стас. Прими это уже. Мы эгоисты и ими же остаемся. Любить нельзя. Это чувство для слабых и обездоленных. Мой сын не может таким быть. Он сильный и упертый.
Трясет за плечи. Тело ломается, как хрупкая ветка, а я не чувствую уже ничего.
– Может, она вообще сама с ним уехала, а? Ты плохо знаешь баб, сын. Они те еще суки.
Шум в голове нарастает. Прорывается гулкими ударами через виски, лоб и макушку. Я слышу, что говорит отец, но… не понимаю. Простые слова, обезличенные, лишенные смысла и внятности.
– Белинская бросила тебя. Как и твоя родная мать. Не любила. Ни одна, ни другая.
– Что?
Отец резко останавливает свою речь. Глаза расширились, осознав, что сказал лишнего. Сглатывает несколько раз, а у меня резервные силы открылись.
– Ты о чем?
Его упаднический вздох действует как разряд молнии, прошедший вдоль открытого позвоночника. Выпрямляюсь, напрочь забывая про боль во всем теле.
– Твоя мать бросила тебя, еще когда ты был ребенком. Полгода только исполнилось. Она не любила никого из нас. Кинула, как только представилась возможность. Сбежала. Ведь нас невозможно любить, Стас! Нельзя! Очнись уже… и поехали в больницу. Нужно, чтобы тебя осмотрели, – по-отечески кладет руку на плечо. А я смахиваю. Его правда хлеще моей. Закопала заживо.
Моя мать не любила меня. Бросила…
Уставился в одну точку, стараясь представить, как все было. Не получается, сердце уже никому не нужная правда разгрызла.
– Найди. Мне. Сашу, – чеканю сквозь зубы.
Отец меняется в лице. Нет больше ничего отеческого. Нет сострадания, понимания, любви… Ее вообще в моей жизни, получается, нет.
– Хорошо. С условием.
Усмехаюсь и заряжаюсь дьявольским смехом.
Наши глаза светятся яростью, и лишь у отца немного отголосок удовлетворения. Потому что я пойду на все его условия.– Я согласен, – уверенно отвечаю, но падаю, придавленный отцовским оскалом.
– Степан, добрый вечер. Пробей-ка мне срочно одну машину и все адреса парня, где он мог засветиться. Все данные сейчас пришлю. У тебя две минуты, – раздает приказы, пока я открываю пассажирскую дверь и заваливаюсь внутрь машины.
 Глава 37. Саша 
Глава 37. Саша
Сердце сбивается с темпа. Я вся пропитана разными чувствами. От ненависти и обиды до невероятной тоски по нему.
Саша.
Тупо пялюсь в потолок, борясь с приступом тошноты и головокружением. Лежа еще есть шанс не грохнуться в обморок и не выблевать два кусочка яблока, которые в себя впихнула.
Токсикоз жуткий.
Мама входит в комнату без стука. Останавливается в проеме и с жалостью смотрит. Догадывается. Любой бы догадался, а я все тяну что-то. Отмалчиваюсь.
– Не поделишься? – присаживается на край кровати.
Я не заправляла ее несколько недель. Как раз с того дня, как меня довезли незнакомые мне люди и не оставили под дверью квартиры родителей. Как бездомного котенка. Холод кафеля до сих пор ощущаю на своих ладонях.
Отворачиваюсь к стене, не в силах смотреть в глаза матери. Чувствую себя беспомощной. А еще предательницей. Не смогла оправдать ожидания мамы с папой.
– Что именно ты хочешь знать? – говорю в подушку, заглушая рвущийся стон из груди.
– Например, ты в курсе, какой у тебя точный срок?
Крепче зажмуриваюсь, чувствуя, как краска и жар охватывает с ног до головы. Стыд вселяется в тело, как к себе домой. В глаза отцу посмотреть не представляю как.
Веду плечами. Слезы стекают по щекам бесконтрольно, и я грубо вытираю их рукавом старого свитера.
– Надо сходить к врачу, Саша, – мягко говорит мама.
Хочется положить голову на колени и услышать заветное «все будет хорошо» Вранье, которого я жду. Когда это говорит кто-то другой, почему-то веришь.
– Папа… – одно слово, и душит новый поток слез.
 
– Не знает, но тоже догадывается. Мы же не слепые, Саш. Но еще очень тебя любим.
– Я чувствую себя такой глупой. Просто дурой.
Мама укладывается рядом со мной и гладит по руке, успокаивая. Мне хочется все ей рассказать, с самого начала, но сил не хватает даже на простые ответы на вопросы.
– Это из-за… того случая?
Морщусь от тонкого намека. Спина покрывается капельками пота из-за накатывающих воспоминаний. Картинок немного, но они очень яркие: Рамиль, его машина, старая обшарпанная квартира, кровать…
Туман рассеивает остальное. Я помню дикий, животный страх, который охватывал каждую косточку в моем теле. Противные касания, от которых я пыталась сбегать, а он все возвращал меня и возвращал.
Его руки были ядовитым плющом, губы – осиным жалом, дыхание – настоящей углекислотой.
– Нет, – уверенно отвечаю.
– Ты просто молчишь, мы уже и не знаем, что думать.
Сажусь в корявую позу. Постоянно хочется быть как в коконе, и я подтягиваю колени к себе. Пока это еще возможно.
– Я беременна от Стаса Аверина. Это его ребенок, – на одном дыхании произношу и сильно закусываю губу.
Самые страшные слова. И самые волнительные.
Вдох мамы кажется облегченным.
Да, это лучше, чем быть беременной от Рамиля, как решили родители.
Я не знаю, что случилось с тем уродом. Меня вынесли из его квартиры в полуобморочном состоянии. Даже не знаю, кто именно мне помог.
Отец входит в комнату резко. Пугает. Глаза жжет его свирепый образ. Никогда не видела папу такого.
– Он знает? – грубо спрашивает.
Из-за частого дыхания сводит живот. Неприятное чувство останавливается в матке. Кладу руку вниз, уже в это мгновение защищая своего неродившегося малыша.
– Нет.
– Никто не знает?
– Никто не знает, – утвердительно повторяю.
Отец выдыхает. Мне же дышать становится сложно. Наблюдаю за его движениями, готовая в любой момент дать отпор, хотя ни разу в жизни отец не сделал мне ничего плохого.
– Ему и не следует знать, – отрезает и впечатывается в меня взглядом. Тон предполагает, что перечить нельзя.
А я и не собиралась.
Стасу нет до меня уже дела. Наигрался.
Если бы он только сказал хоть слово в свое оправдание.
– Я ненавижу его, – шиплю тихо себе под нос.
– А ребенка и родим, и воспитаем. Белинский он, – слова отца действуют успокаивающе.
Я боялась услышать от него то, на что никогда не пойду. Боялась, что он поставит меня перед выбором.
Его ненависть к Аверину-старшему едва ли превышает мою к Аверину-младшему, но любовь к своей дочери оказалась сильнее.
Поверх кофты укутываюсь в плед и снова сворачиваюсь калачиком. Короткий разговор высосал всю скопившуюся с трудом энергию.
За окном льет дождь. Август. Прошло несколько недель с того злополучного выпускного. Тридцать два дня, если быть точнее. Тридцать два долгих дня, которые пролетели в одно мгновение.
От Стаса не приходило ни одно сообщение, и я никогда не признаюсь родителям, что ждала. Очень ждала, а потом… выжгла свою влюбленность.
Он играл, а я приняла в этой игре участие. Проиграла, потеряла себя, взрастила ненависть, забеременела и через семь месяцев у меня будет малыш, о котором Аверин уже никогда не узнает.
– Пойдут слухи, Саш, – обеспокоенный тон папы запускает новую волну вины перед родителями, – нужно быть готовой.
– Плевать. Пусть думают что угодно. Ребенок мой, Стас ни при чем.
– Учеба… – перебивает.
Осознание надвигающегося кошмара провоцирует сильную тошноту.
– Да поможем, не переживай, – встревает мама, хотя по глазам вижу, идея скрыть ребенка от Аверина ей категорически не нравится. Она вообще очень честный человек. Удивлена, что отец согласился, по сути, врать всем.
– О ребенке думай. И это… мать, к врачу ее запиши. Я в ваших женских делах не понимаю.