Врата в Сатурн (СИ)

Я удовлетворённо оглянулся. Голова пилота «Омара» помещалась, за неимением обычного гермошлема, в прозрачном пузыре вдвое большего диаметра. Кроме того, прозрачной была и часть передней панели капсулы, прикрывающей пилота примерно поясницы — так что обзор отсюда открывался превосходный. Качество особого ударопрочного, стойкого к радиации и ультрафиолету стекла тоже было на высоте, так что моментами я попросту не видел его — особенно, если выключить проблесковые маячки, расположенные по бортам буксировщика. Именно это я и проделал — и внезапно задохнулся от пронзительного ощущения отсутствия хоть какой-то преграды между ледяной пустотой Пространства и собственным телом, защищённым одним лишь рабочим комбинезоном. Продолжалось это считанные секунды — потом на «омар» упал луч прожектора, установленного на броне служебного кольца станции; но я ещё какое-то время не мог заставить себя пошевелиться, чувствуя струйки холодного пота, сползающие между лопаток. Вот, к примеру, опыт, который не приобретёшь ни на каком симуляторе, подумал я, а ведь об этом инструктора в Центре Подготовки не предупреждали…
В остальном управление «Омаром» практически не отличалось от пилотирования «краба» — разве что, инерция более массивного агрегата была побольше, что, конечно, следовало иметь в виду при выполнении особо тонких манёвров. Но как раз с этим я вполне освоился ещё на Земле, на тренажёрах — а потому легко, без помарок подошёл к тренировочному объекту (его роль играл вынесенный на длиннющей телескопической штанге списанный «краб»), захватил раму клешнями-манипуляторами, проверил ориентацию относительно станции. Потом дважды, как требовалось по инструкции, дал тяговый импульс, следя, чтобы вектор и мощность не выходили за предписанные значения — и бодро отрапортовал: «Третий — башне, выполнение учебного задания закончил!»
Однако, вместо ожидаемого «Третий, возвращайтесь к причалу», руководитель полётов (тот самый Володя Зурлов, наблюдавший за мной из прозрачного пузыря диспетчерской) скомандовал: «Третий, отойти на триста метров назад и затормозить. Через девяносто секунд внеплановое прибытие полезной нагрузки, ждите распоряжений».
Что ж, подумал я, обычное дело: на Земле (а может, и на другой орбитальной станции) что-то пошло не по плану — и диспетчеры, распоряжающиеся перемещением орбитальных кораблей, грузовых контейнеров, пассажирских лихтеров и прочей «полезной нагрузки» сочли необходимым внести изменения в график работы «батута». Инструкция строго предписывала на момент срабатывания «тахионного зеркала» прекратить все плановые манёвры вблизи станции и перейти в режим ожидания — а инструкции, как известно, пишутся не на пустом месте. Я послушно заставил «омар» попятиться, проконтролировал дистанцию, собственный вектор относительно реперных маяков, обозначающих границы «учебной зоны» (порядок, в допустимых пределах) и доложил о готовности. Но не успел я договорить «Третий-башне, предписанную позицию занял…», как в наушниках взвыл тревожный ревун. По глазам хлестнула лиловая вспышка, и внутри станционного «бублика» возникла вспыхнула и повисла светящаяся мембрана. Её лилово-фиолетовые отсветы сделали всё вокруг — части конструкции «Гагарина», учебный «краб» на штанге, клешни моего «омара» по бортам капсулы — каким-то призрачным, нереальным. Я, как это случалось всякий раз, когда мне приходилось присутствовать при срабатывании «космического батута», не мог оторвать глаз от поверхности «тахионного зеркала», по которому медленно расплывались круги — словно от брошенного в воду камешка. Вот они стали чаще, мембрана зарябила — и лопнула, пропуская сквозь себя нечто тёмное, массивное, угловатое. Ещё вспышка, сияние исчезло, сменившись иллюминацией проблесковых маячков и габаритных огней. Я пригляделся и присвистнул от удивления — медленно вращаясь, от «Гагарина» удалялся «Тихо Браге», старый знакомый, прибытие которого предполагалось не раньше, чем через тридцать два часа — и которому предстояло доставить нас с Юркой-Кащеем котом Дасей к станции «Звезда КЭЦ» — и дальше, к ожидающему на лунной орбите планетолёту «Заря».
   
IV
 
— Планы опять меняются. — я щёлкнул клавишей внутренней связи компьютера и откинулся на спинку стула. — Только не спрашивай в чём дело.
Юрка не хуже меня слышал сообщение, прочитанное мягким женским голосом: «Отправление вашего рейса откладывается». За дополнительной информацией обращайтесь в информационную службу, которая находится…'
И так далее. Никуда мы, конечно, обращаться не собирались, поскольку точно знали ответ: «Имейте терпение, товарищи, всё, что нудно, до вас доведут. А пока отдыхайте, набирайтесь сил…»
Слова эти мы слышали, по меньшей мере, трижды. В первый раз, когда «Тихо Браге» вынырнул из «тахионного зеркала» «Звезды КЭЦ», но, вместе того, чтобы отойти на положенные пять километров, развернуться и снова нырнуть в светящуюся мембрану, которая перенесёт его к «Заре», висящей где-то над Заливом Радуги, выстрелил белыми струйками из маневровых дюз и неспешно поплыл к служебному причалу. Второй раз они прозвучали, когда диспетчер по персоналу, встретившая нас у шлюза, вручила ключ-карточку с номером двухместной каюты и предложила располагаться со всеми удобствами. В третий раз мы имели удовольствие насладиться этими фразами при посещении замначальника начальника станции, к которому я отправился, надеясь разобраться наконец, что происходит. Все три раза — как легко догадаться, с одним и тем же околонулевым результатом.
— Сколько можно, а? — поинтересовался я у окружающего меня пространства. — На 'Гагарине полдня мариновали, и вот опять… хоть бы объяснили толком!
Даська сочувственно мявкнул из своего угла. Заселившись в каюту (двухместную, почти не отличимую от той, что была на «Гагарине»), мы с Кащеем перво-наперво решили, что вторые сутки в переноске — это перебор даже для самого невозмутимого и психологически устойчивого кота, и после некоторых колебаний открыли дверку. Дася серой, в тёмную полоску, молнией, выскочил из узилища, пометался по каюте — и обнаружил, что здесь не имеется ни диванов, под которые можно забиться на всю оставшуюся жизнь, ни высоко расположенных полок, где можно затаиться на тот же срок. Тогда он заглянул в гальюн, где мы предусмотрительно утвердили миску, полную консервированной курятины и лоток с опилками, пошуршал там, и вышел, в гораздо более умиротворённом состоянии. Огляделся, мяукнул пару раз — после чего без всяких церемоний запрыгнул на мою койку и устроился в дальнем углу, свернувшись уютным калачиком.
— Так я пойду? — спросил Юрка. — если что — Дай знать по браслету, отвечу…
И продемонстрировал запястье, украшенноемассивным, тускло поблёскивающим кольцом серого металла со вставками из тёмно-синего пластика. Такой же был у меня — как, впрочем, и у прочих обитателей «звезды КЭЦ», как и любой другой станции, корабля или иного объекта «Внеземелья». Браслеты эти играли роль универсального медицинского датчика, передающего в контрольный центр данные о состоянии владельца — кровяное давление, температура тела и другие показатели, а так же транслировал сигнал, благодаря которому местоположение обладателя девайса фиксировалось на большом мониторе в диспетчерской службе станции. Такие браслеты были индивидуальными; когда его носитель оказывался на новой станции или корабле, он перво-наперво должен был «зарегистрировать» его в местной сети.
Между прочим, такой же браслет (вернее сказать, ошейник) полагался и Дасе, но он ждал владельца на «Заре» — так что пушистому члену команды планетолёта приходилось пока обходиться без этого сугубо профессионального аксессуара.
Всё это до чрезвычайности напоминало мне оставленные мной времена, где подобные устройства можно было встретить повсюду. Увы, здесь микроэлектроника пока не достигла высот, позволяющих встроить в браслет достаточно компактный и удобный в использовании переговорник. Чтобы передать что-то его носителю, нужно было связаться со станционной диспетчерской и надиктовать сообщение, после чего браслет «абонента» издавал электронный писк, сигнализируя владельцу, что нужно добраться до ближайшего терминала внутристанционной связи и узнать, что и кому от него понадобилось.