Любить и не страдать. Когда страдание становится образом жизни

Любые правила хороши, если они делают жизнь лучше, а не осложняют ее. Жесткие правила оказывают угнетающее воздействие. Часто, вырастая, человек продолжает жить по этим незыблемым правилам, даже не позволяя себе усомниться в том, что может быть по-другому.
Первые планы уйти из дома у меня появлялись года в четыре, потому что дома лучшим наказанием после моральных унижений считалось выставить меня за входную дверь босиком и закрыть ее. Я не помню, что именно я делала, чтобы меня так наказывали, но периодически, примерно в этом же возрасте, уходила, если дверь была случайно не заперта, вниз по ступеням и отходила от своего подъезда, а дальше меня замечали взрослые и возвращали обратно. Эта идея побега/ухода из родительского дома была у меня ведущей долгие годы. Но обычно, если мы с другими детьми и планировали это, меня всегда останавливало: «Да кому ты, кроме нас, нужна такая больная». Потом, лет в тринадцать, я могла уйти гулять надолго, вернуться, стучать в дверь и слышать по ту сторону, что моего ухода не заметили и кричат мне же, чтобы я открыла дверь.
Годы домашнего насилия привели к выводу, что здесь ничего не исправить и станет лучше, только когда я смогу покинуть стены этого места. В четырнадцать лет во время очередной ссоры мне сказали, что сдадут в интернат (у нас в городе есть такой для детей по состоянию здоровья), и я ответила: «А сдайте». Три года я отучилась в этом кошмарном месте, где столкнулась с травлей, ужасными условиями санузлов и, соответственно, уровнем обучения. Это было платой за гарантию, что до поступления на дальнейшую учебу в соседний город с общежитием в случае чего мне будет где спать и что есть. В интернате было так тяжело жить (я в итоге ночевать там не оставалась, была возможность просто ходить как в обычную школу с обедом), что я всю неделю посещала кружки до восьми вечера и старалась меньше бывать дома и избегать конфликтов (у меня плохо получалось).
И вот в семнадцать я поступаю в университет в соседнем городе, где мне снимают комнату – и я наконец-таки могу жить без насилия, занимаясь любимым делом. Я думала, что теперь можно прекратить думать о суициде и что все будет хорошо. Но спустя пару месяцев эта перемена к лучшему приводит к прокрастинации, я перестаю выполнять учебные задания, депрессия становится сильнее, родители достают мне больничный, чтобы я все наверстала, но я не могу ничего делать, меня просто обездвижило, текст плывет и закручивается в спираль, я даже не могу читать.
Психотерапевт неверно подбирает таблетки, и становится совсем плохо. Пришлось отчислиться и вернуться домой. Родители говорили, что я все придумала и просто ленюсь, что им ужасно сложно перевозить мои вещи из соседнего города. Новый психотерапевт наконец находит нормальные таблетки и повреждение мозга (причина головных болей), но уже поздно, документы из университета забрали. В последний раз я уходила из дома полгода назад, в лес, чтобы покончить со всем этим и с жизнью. Было невыносимо больно и тяжело, я чувствовала непомерную обиду, неприятие, наелась аспирина… но нож оказался тупым!
Я продумала все, кроме самого главного, надеялась, что в лесу и останусь, но произошла осечка, как видите, и спустя меньше чем десять часов я вернулась обратно. С раной как-то отмазалась, мол, это об колючую проволоку. Поверили. Сейчас уже получше, во многом благодаря вашему блогу я начинаю все больше осознавать причины своих действий, действия своих родителей и верю, что все будет нормально. Надеюсь, что мое сообщение кому-то поможет (такое огромное получилось!). М., 18 лет
Я помню, как одна моя коллега, будучи уже взрослой женщиной, мамой и даже бабушкой, с гордостью рассказывала о том, что в ее родительской семье существовало правило: если ты опаздывал хотя бы на минуту к завтраку, обеду или ужину, то оставался без еды. Никаких исключений никогда не делалось, даже если ребенок болел.
Гиперопека также является видом психологического насилия. Хотя именно этот вид насилия часто выдают за сильную любовь и бесконечную заботу. Обычно во главе гиперопеки стоят мамы. Мужчины менее склонны к этому.
 
Гиперопека не менее страшна, чем попустительское отношение к ребенку, при котором он растет как сорная трава. Часто дети из обеспеченных и полных семей, где была гиперопека, выходят во взрослую жизнь покалеченными и совершенно не приспособленными к жизни.
При таком сильном градусе опеки забота становится чрезмерной и навязчивой. Родители делают за ребенка то, что он вполне может сделать сам. В результате подобного «причинения добра и нанесения пользы» тот чувствует себя слабым и никчемным.
При гиперопеке родитель предвосхищает все желания и потребности ребенка, работая на опережение. Ребенок окружен повышенным вниманием, контролем и защитой от мнимых опасностей.
Забота родителей как будто отстает от реального возраста ребенка. Если младенцу достаточно ухода – его покормили, поменяли подгузник, уложили спать, погуляли с ним, то подросшему человеку этого явно будет недостаточно, его потребности расширяются. А вот родительский репертуар того, как можно о ребенке заботиться, отстает в своем развитии. Такие родители страдают инертностью – их ребенок вырос, а они продолжают общаться с ним так, как будто он младенец. Например, уже пожилая мама продолжает задавать взрослому сыну одни и те же вопросы: поел ли он, когда вернется домой, повязал ли он шарф и надел ли шапку.
Родитель в таком случае проживает жизнь своего ребенка, решая абсолютно все за него: что кушать, во что одеваться, с кем общаться и дружить, куда ходить гулять, как отдыхать.
До 6-го класса мне нельзя было ходить в школу одной, из-за этого регулярно опаздывала на уроки, потому что мама очень долго собиралась всегда. Даже в 11-м классе мама пыталась проверять, сделала ли я домашнее задание, могла залезть в мою сумку с проверкой, и не дай бог, если сумка не собрана к тому моменту! Будет истерика. Я всегда, лет до 20, должна была отчитываться, с кем я, где я, а когда в 18 лет объявила, что поеду в Сочи с молодым человеком (вместе были уже год) в его семейный дом, истерика продолжалась неделю. Мол, как так можно, ты же хорошая девочка, ты, получается, с ним спишь до свадьбы! Даже твой отец имел совесть так не поступать со мной! И вообще, если у его родителей какие-то проблемы с моим ребенком, пусть говорят со мной лично! (Это не поддается логике, тут даже пытаться не надо.) С будущим мужем познакомились в университете на вступительном экзамене. Теперь я все меньше рассказывала дома о том, с кем общаюсь и что делаю. Только необходимый минимум. Ну а с точки зрения мамы, семья – самое главное, так что нужен правильный, надежный мальчик. Первый год она и правда психовала из-за рандомных вещей, сейчас его обожает невероятно, боготворит просто. Постоянно дает советы, как мне его не упустить, рассказывает, что я все делаю не так и в корне не права («В смысле он пошел с друзьями, а ты не пошла, а вдруг он там кого-то найдет?!» Ну и т. д. по списку). Я начала строить стену, чтобы отгородиться от мамы, кажется, как раз незадолго до начала наших отношений, когда поняла, что поддержки тут не будет, одни нервы и мозгопилка. У меня были серьезные основания тогда это понять.
Сейчас понимаю, что она и мужа моего пытается опекать разными способами, но я обычно это игнорирую и вообще свела контакты к абсолютному минимуму. Это было сложно, и до сих пор иногда меня грызет вина, но так намного легче жить, чем выслушивать ее лекции обо всем на свете.
Из последствий – трудности с принятием решений, часто не могу понять, чего хочу, хронические опаздывания (от сложностей с самоорганизацией, потому что я лет до 19 себя сама никогда не организовывала). Анастасия, 25 лет
Мнение ребенка при этом не учитывается, решение всех проблем родители берут на себя, выдавая готовую инструкцию, как быть в той или иной ситуации, при этом контролируя каждый шаг.
Выделяют два вида гиперопеки.