Флинг

– Значит, страсть просто… прошла? Как долго вы вместе?
– В общей сложности восемнадцать лет. И семь из них в браке.
– Ух ты! Это ж почти столько, сколько я живу!
– Теперь я действительно чувствую себя старухой, – вздохнула Тара. – Может быть, чувства в любом случае должны были угаснуть – рано или поздно. Может быть, это просто зуд седьмого года…
– Герпес?
– Нет, Эмили, это такое явление, когда пары теряют романтическую искру после семи лет брака. По-видимому, именно тогда случается большинство романов на стороне.
– Тебе нужно скачать «Флинг», – предложила Эмили.
– Боже милостивый! Мне? Завести интрижку? Ты, должно быть, шутишь. – Цвет щек Тары сменился с багрового на алый.
– Да ладно тебе! Мужчины похожи на обувь – с одной туфлей ты выглядишь глупо, – сказала Эмили, пытаясь ее подзадорить.
– Это все прекрасно, но что мне делать, если узнает муж?
– Там все анонимно, так что никто не узнает. Можно быть святошей на улице и грешницей в постели.
– Вот уж нет! Я бы умерла от стыда, – сказала Тара.
– О’кей, Мэри, – рассмеялась Эмили, выходя из комнаты.
– Я – не Мэри! – крикнула ей вслед Тара.
  
Глава 4
 
Как обычно, Колин пришел на работу в 9:27 утра. Его рабочий день начинался в 9:30, и он прекрасно ориентировался в переулках Дублина, так что всегда прибывал вовремя. Как и Тара, по дороге Колин размышлял о мире и своей роли в нем. Теперь, в тридцать восемь лет, он поймал себя на том, что пытается заново обрести ощущение смысла в бессмысленном хаосе существования.
Сомнений не оставалось.
Он переживал кризис среднего возраста.
Последние шесть месяцев были непрерывным адом. Брак разваливался, и Тара, апатичная и потерявшая ко всему интерес, похоже, не собиралась его спасать. Они не ссорились, как бывало раньше. Колин устал жить в подвешенном состоянии и предпочел бы, чтобы они просто обсудили проблему, которая висела в воздухе, словно грозовое облако.
Раньше ему нравились их ссоры – ссоры влюбленных, которые всегда приводили к отличному сексу. Но эта молчаливая коварная враждебность была пыткой – как смерть от тысячи порезов. По крайней мере, добрая старая стычка разрядила бы обстановку. Но Тара упрямо отказывалась заводить разговор, нависший над их браком темной тучей.
Она отказалась от идеи завести ребенка и всякий раз, когда он пытался обсудить это, либо меняла тему, либо выходила из комнаты, либо в сотый раз читала лекцию о том, что речь идет о ее теле, а не его. Говорила, что хочет найти новую мечту. В мечте о детях Колину нравилось то, что это было бы их с Тарой следующим приключением. Чем-то общим. Очередной главой. Тара же рассуждала о своей мечте так, словно Колин не был ее частью. И почему она так воспротивилась предложению Селин позвонить ее другу, специалисту по фертильности? Это могло помочь! Все, чего он хотел, – это стать отцом. Не просто отцом, а отцом любящим, заботливым, чутким. Он хотел носить носки и сандалии. Хотел быть отцом, который скажет твердое «нет» попыткам завести собаку, но в конце концов станет ее лучшим другом. Хотел тащить семью в аэропорт за несколько часов до посадки. У него даже был запас шуток, специально заготовленных для той роли, которую ему суждено было сыграть. Больше всего он хотел бы дать ребенку чувство сопричастности, которое никогда не испытывал в собственной семье.
Когда Колин рос, у него был отец, но не было папы. Уильям О’Хара был богатым, но сдержанным человеком, который считал, что трудности в любви формируют характер. Мать, Патриция, хотя и несколько более мягкая, разделяла это убеждение. Они были из тех родителей, которые держат чувства в узде и говорят такие, например, вещи: «В твои годы мне каждое утро приходилось проходить десять миль до школы – босиком и под проливным дождем». Почему-то Колину плохо верилось в такие истории. Родители как будто хотели видеть, как он борется, преодолевает трудности. С самого раннего возраста он поклялся, что однажды создаст собственную семью и воспитает своих детей в атмосфере, полностью противоположной тому, как воспитывали его самого. Он будет тратить столько из отложенных сбережений, сколько потребуется, чтобы дети ни в чем не нуждались. У них будут потрясающие рождественские подарки, поездки в Диснейленд и, конечно же, безусловная любовь, которой он так и не испытал. Он был готов на все, чтобы его мечта об отцовстве стала явью.
  
Однако когда он попытался объяснить это Таре, она как будто заложила уши ватой. Похоже, его чувства больше не имели никакого отношения к их браку. Она не желала его слышать. Мужчинам и без того трудно говорить о своих эмоциях, и вот только он собрался с силами, чтобы высказаться, как ему пустили пулю в лоб. При этом Тара даже выдала какое-то замечание насчет того, что мечта об отцовстве – «старомодный, консервативный идеал». Старомодный? Разве это так ужасно – мечтать о ребенке? Консервативный? В глубине души Колин считал себя анархистом. Раньше он был бунтарем, воспитанным на панк-роке. Раньше он был камнем, катящимся по полю, чтобы не обрасти мхом. Одиноким волком, воющим на луну. В знак неповиновения своим родителям он даже носился на мотоцикле «Триумф-Бонвиль».
В тот вечер, когда они встретились в первый раз, он ждал ее на том самом мотоцикле, покуривая сигарету, возле «О’Мэлли». Она заявила, что ни за что на свете не сядет сзади. Но села. Не смогла устоять. И все же в тот день, когда они поженились, мотоцикл пришлось поставить в сарай. «Не желаю быть вдовой», – твердо сказала она. Та же картина вышла и с сигаретами: «Не собираюсь платить табачной компании за то, чтобы она тебя убила». Вот так одинокий волк был приручен, бунтарь – подавлен, а катящийся камень оброс мхом.
Где-то на этом пути он усвоил мантру «Ты можешь быть прав, а можешь быть счастлив». Он не был согласен с Тарой по миллионам мелочей, но знал, что пытаться доказать ее неправоту – дело безнадежное. И даже если он время от времени выигрывал спор, победа всегда оказывалась временной. Тара могла сказать «что ж, пусть так», но позже вернуться к спору с помощью своей любимой фразы: «Я просто думаю: как интересно, что…» В общем, Колин научился молчать ради того, чтобы быть счастливым, и позволял ей считать себя правой. Он убедил себя, что лучший способ выиграть спор – это отказаться от него с самого начала.
Но теперь эта мантра подвела его. Позволив Таре остаться правой в данном случае, он лишил себя возможности стать счастливым. Колин столько лет молчал, что теперь не знал, как быть дальше. И все же он не мог возложить всю вину на Тару. Он сам позволил себе стать слишком податливым, уступчивым и пластичным, заплатив за это собственной индивидуальностью. Он позволил Таре сгладить те самые грани, которые делали его мужчиной. Он стал приятным в общении человеком, ставящим счастье других превыше собственного. Он поджег себя, чтобы согреть других.
И это было бы терпимо, если бы Тара время от времени проявляла хоть какие-то чувства! Колин был красивым мужчиной и замечал, как заглядываются на него женщины. Они хвалили его темно-синие глаза и дерзкую улыбку. Каким-то образом у него все еще не было седых волос, а благодаря генетике, унаследованной от деда по материнской линии, они нисколько не поредели. Он не был богато одарен природой в физическом отношении, но его клинок был на целый дюйм длиннее среднемирового показателя, чем он втайне гордился. Многие девушки в UCD  [8] в свое время совершенно ясно давали понять, что были бы не прочь переспать с ним, но Колин всегда был предан Таре. Тогда это было легко, потому что и Тара была преданна ему. Они не могли оторваться друг от друга. Но как, скажите на милость, сохранить сексуальную привязанность к одному человеку, если этот человек больше не проявляет никакого интереса к сексу? В течение многих лет их занятия любовью сводились к репродуктивной функции, но после решения Тары сексуальная жизнь угасла, сохранившись только в янтаре памяти. Был ли это путь, естественный каждого брака, – превратиться из страстных любовников в сексуально уравновешенных компаньонов? Какая ирония! Еще каких-то сто лет назад люди сочетались браком, чтобы начать заниматься сексом, но теперь они делали то же самое, чтобы прекратить.