Вместилище (СИ)

Неподалеку лежало еще два тела, в таких же черных тулупах. Все они были мертвы. Они оттащили всех троих к стенке.
В этот момент из переулка выбежал высокий худой мужчина с камертоном в руке. Увидев Палтыша и Брудзкайтиса, оттаскивающих тела, он дико вскрикнул и побежал по улице, нелепо задирая голову и почему-то то и дело подпрыгивая.
Палтыш и Брудзкайтис вернулись в машину.
— Это трупы. Они из лагеря, — сказал Палтыш, усаживаясь. — У них “звон”.
— Как “звон”? — спросил Андрей.
Палтыш яростно повернулся к нему.
— Головы у них гудят! Вот что! — глаза у него стали совсем ненормальные, сузились. — Понимаешь, что это значит?
Андрей понимал. Он понимал это больше, чем кто-либо на свете. И ничего не мог с этим поделать.
Двинулись дальше. Пророк ухватил Андрея за рукав и что-то глупо и слюняво булькал, получалась горячая невразумительная каша.
“Все кончено, — думал Андрей. — Лучше бы я тогда сдох на площади, а еще лучше — возле “барака”, производящего поволоку, в эпицентре вместилища”.
Палтыш ударил по тормозам. Впереди была колонна людей. Было совершенно ясно, куда их гонят. Колыхалось черное море голов с языками “грязной” поволоки над каждой макушкой — самые угрожающие, дикие сочетания цветов.
— Это конец, — сказал Глейзер.
Палтыш снова завел мотор, и теперь они ехали медленно, часто сигналя, между конвойными с немецкими овчарками и трехэтажными домами.
— Глейзер, — сказал Брудзкайтис, — как ты думаешь…
— Я не думаю, я чувствую! Это оно!
“Вот и они о том же, — подумал Андрей. — Это почти телепатия. Наверное, все уже почувствовали. Это не сирена — это поволока”.
Проезд стал совсем узким, машина остановилась. Пророк впился в руку Андрея.
— Ангел сильный, — шепнул он.
Андрей поморщился.
— …и вижу я как бы стеклянное море… — продолжал вещать пророк. — …смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его, и число имени его… стоят на этом стеклянном море, держа гусли божии…
— Заткнись, — приказал Андрей. — Просто возьми и заткнись! Без тебя тошно.
— Да нет же! — загорячился пророк. — Гусли божии! Понимаешь? Они же поют!
— А “стеклянное море”? — спросил вдруг Глейзер, повернувшись к нему с интересом.
Пророк изменился в лице.
— Не знаю, — сказал он честно. А затем: — Наледи и дорога!
Палтыш воскликнул:
— Ребята! Он уже третий раз про эти дороги говорит. Тут и правда скользко. А на площади, наверное, тоже гололедица!
— Вот вам и стеклянное море, — сказал Брудзкайтис. — Я вообще заметил, что этот пророк — большой хитрец!
— Похоже, он знал, что нам сюда ехать придется.
— Вот если бы он еще внятно выражался. А то никто ничего не понял.
— А может быть, мы слишком пьяные были?
— Я вот сейчас абсолютно трезв, — сообщил Андрей. — Абсолютно. А толку от этого?..
— Мы будем ехать или нет?
Палтыш сказал:
— Там грузовики.
И правда — грузовики занимали всю правую сторону улицы.
Появился патруль, два дылды в шинелях. Один из них поспешил к ним.
— Быстро работают, — сказал Глейзер. Он обернулся. — Ну что, пойдем пешком?
Дылда нагнулся к водительскому окну.
— Почему это вас проехать нельзя? — сходу беря начальственный тон, сказал Глейзер. — Непорядок!
В кабину просунулась рука и пошарила лучом фонарика по лицам.
— Там развернуться негде, — угрюмо сказали в кабину.
Луч остановился на трясущемся пророке.
— А это кто?
— Показания будет давать, — Глейзер усмехнулся. — А затем мы его в расход!
Видимо, патрульному понравилась ирония Глейзера.
— Гы-гы!.. Показаний не надо. Сразу в расход!
— Бюрократизм! — поддержал Глейзер.
— Ладно, — сказал патрульный. — Ждите. Сейчас освободим путь.
Патрульный побежал обратно к грузовику, крича кому-то, чтобы не скапливались… Минут через десять грузовики один за другим потянулись мимо, и стало ясно, что они далеко не пустые.
— Боже мой, — сказал Андрей, отворачиваясь. У него скрутило живот.
Они проехали мимо подворотни, где стоял последний толстозадый грузовик.
— Стервятники, — сказал Глейзер.
 
Показалась площадь. Пророк затрясся сильнее.
— Эй, ты, что с тобой? — спросил Андрей.
И тут он им опять выдал:
— …и увидел я мертвых, малых и великих, стоящих перед Богом… и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта… которая есть книга жизни… и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими…
— Вовремя! — сказал Брудзкайтис.
Андрею пришлось подхватить голову пророка, потому что тот вдруг откинулся, и изо рта у него потекла белая пена.
— Ах ты, черт! — крикнул Глейзер и перегнулся через сиденье. — Дайте мне что-нибудь плоское! Ну же! Дайте!
Палтыш сунул ему извлеченный из бардачка планшет с картой. Перед Андреем мелькнуло отмеченное красным название: Нижние Вышерки.
Глейзер кое-как протиснул планшет между зубами.
— Хоть бы язык не проглотил, — озабоченно сказал он.
Шествие черных голов оборвалось, ушло вбок, и образовалось широкое пространство. Они были уже на площади, в расход пускали именно здесь. Вознесенные на борта грузовиков согбенные “насосы”, дрожа своими горбами, отсасывали поволоку. Стучали автоматы. В узком горлышке, между “колючкой”, что-то вспыхивало — взлетал крик, женский визг, скрипкой в руках палача ломался плач…
Вся эта масса людей совсем не желала двигаться, как ни странно, она даже не желала умирать… сзади на них налетали овчарки, обрушивались железные палицы, вонзались штыки… крючьями выволакивали, тащили, добивали; глумились, поддевая за пах, оттаскивали, забрасывали… “труповозки” отъезжали…
Посреди площади выросла гора закоченевших тел, сухая и уже совершенно безопасная с точки зрения поволоки. Слева, в ряду оцепления, кого-то стошнило, и на его место немедленно заступил другой солдат.
Они проехали мимо, борясь с тошнотой и зажмуриваясь, не желая поверить. Они опоздали. Они опять во всем опоздали. И нет им теперь оправдания. Палтыш, вцепившись в руль, вел машину, выпучив глаза, и извергал страшные проклятия.
“Господи, да разве мы можем что-нибудь?.. — думал Андрей; его мотало, как безвольную куклу. — Это уже не остановить! Страшный суд пришел в этот город”.
Он вспомнил слова К.: перед тем как ехать в Нижние Вышерки, тот назвал тогда Палтыша апостолом.
У Андрея в руках запрыгала зажигалка. Он закурил.
— Окно открой!
— По кочкам, по кочкам, по кочечкам, — напевал апостол. — По лихим да по заносам…
Выплыл наконец из темноты сколоченный из досок помост. Перед ним что-то происходило. Мелькали начальственные погоны.
— Уже собрались, — сказал Глейзер.
— Ты уж притормози, а то еще влетишь…
— А может, так и надо? — сказал Палтыш. — Кого-нибудь зацепим…
— Лучше все-таки притормозить.
Палтыш сбавил ход.
Андрей увидел К. Тот стоял в окружении генералов и что-то горячо доказывал… этим — в погонах, скуломордым… Андрею это не понравилось, а особенно ему не понравилось, как эти генералы смотрели на К.
К. что-то ответили, и ветер донес его горячие слова:
— Вот! Вот! — К. захохотал. — Ну я же вам говорил! Я же вам говорил! Я же вам…
Что-то изменилось в лицах генералов, в их уверенных постных лицах…
От скопления людей справа отделилось нечто серое, глубоко невзрачное. Это был сутулый человек очень низкого роста — совсем жалкий, совсем неопределенный, совсем ничтожный. Но именно этот ничтожный человек подошел из-за спины, на мгновение остановился, сделал быстрый шаг и без колебаний выстрелил К. в затылок.
И тут же повсюду стали раздаваться выстрелы. И совсем близко. И далеко. И еще. И чуть дальше. И опять совсем близко. Видимо, кто-то еще был согласен с тем, что “говорил” К., видимо, не обо всем он им сообщал, видимо, все было намного серьезнее, и они тоже были к этому причастны…
“Одного только в толк не возьму: зачем К. вызывал нас? — подумал Андрей. — Зачем мы здесь были нужны?..”