Влад (ЛП)

Доминирование, деньги и господство исходят от него фибрами, подобно силовому полю, которое он создает одним усилием воли.
Я наблюдала за ним со стороны с тех пор, как научилась ходить. Изучала, анализировала и тосковала, несмотря на то, что мой мозг всячески хотел выбросить его из головы. Но это было невозможно. Влад — моя любимая зависимость.
Я вдыхаю его запах в легкие, как воздух, и дышу.
Влад выглядит скорее сердитым, чем грустным, судя по тому, как он стискивает зубы и насколько напряжена его поза. Судя по всему, эти придурки в бешенстве от того, что Виктор не выжил, а не оплакивают потерю любимого человека.
В день смерти Виктора моя сестра открыла мне один секрет — секрет, который перевернул всю мою жизнь с ног на голову. Она была обещана Виктору. Отец уже вел переговоры об их договорном браке, и Диана должна была стать его женой — вдовой, если бы «Игры» состоялись полгода спустя. Еще одна причина, по которой мой отец был в ярости. Это эквивалентно с тем, если бы он обвинил Юрия Васильева в смерти своего младшего сына для предотвращения их союза.
Всю мою жизнь моя мать обещала, что наша жизнь не будет похожа на ее. Что наши браки будут нашим выбором, а не тем, что принесет пользу семье.
Я почти поверила ей.
Однако когда она не смогла произвести моему отцу на свет сына, он начал обучать нас с сестрой семейному бизнесу. Убедился, что мы свободно владеем пятью языками, и оплатил частные школы и репетиторов, чтобы расширить наши знания. Он зашел так далеко, что заставлял нас путешествовать по миру, чтобы получить образование в культурах тех стран, которые, по его мнению, были важны. Он подчеркнул, что только потому, что мы женщины, это не уменьшает нашей ценности или власти, когда дело доходит до бизнеса, даже если мы этого не хотим.
В наши обязанности не входило бы делать мужа счастливым, пока он управлял империей, потому что у нас была бы собственная империя и любовь. Долг не будет управлять нашей судьбой.
Ложь. Ложь. Ложь.
Мое сердце разбилось в тот день, когда моя сестра сообщила мне о плане отца выдать ее замуж за Виктора. Ему было всего восемнадцать, как и мне. Диане двадцать четыре, и, к моему удивлению и разочарованию, она намеревалась пойти на это. Слова «это будет хорошо для нашей семьи» сорвались с ее губ как цианид, отравляя все мое уважение и восхищение к ней, которые я испытывала всю свою сознательную жизнь. Она говорила точь-в-точь как отец.
И если он планирует выдать ее замуж, то это означает, что я буду рядом с ней, и бизнес, который мы учились вести вместе с тех пор, как смогли говорить, будет объединен с семьей Васильевых. Это хорошая бизнес-стратегия, но она укрепляет больше Васильевых, чем нас. От нас с сестрой будут ожидать, что мы будем лежать и производить на свет наследников для наших мужей, как в восемнадцатом веке.
Интересно, грустит ли Диана, что ее жених ушел, или она втайне счастлива…
Размышляя над этим, я делаю еще один вдох, отчаянно желая большего, и рукой провожу по черному платью, собранному слоями на моих бедрах. Материал чешется, и по моим ногам пробегает сквозняк.
От резкого толчка в мое бедро я чуть не расплескиваю ликер во фляжке.
Я шиплю и морщу нос, глядя на свою сестру, сидящую справа от меня. Ее губы приподнимаются в коварной усмешке, затем ее выражение лица быстро приобретает отчужденную маску. Только моя сестра может выглядеть утонченно с красной помадой на похоронах.
Она рукой скользит по моей, забирает фляжку и закрывает крышкой.
Зануда.
Я пытаюсь выхватить алкоголь обратно своими уже замерзшими руками, но из-за своей неловкости фляжка вываливается из моих рук и с грохотом падает на церковный пол, закатываясь под скамью передо мной. Я внутренне съеживаюсь и начинаю крутить серьгу, чтобы успокоить нервы.
Глаза моей сестры расширяются от ужаса, когда Влад поворачивается к нам. Это почти как в замедленной съемке для моего скачущего сердца.
Бум. Бум. Бум.
У меня перехватывает дыхание, когда его темно-янтарный взгляд устремляется в мою сторону. Пристальный. Раздраженный. Свирепый.
 
Бум. Бум. Бум.
Черт, у меня внезапно закружилась голова, будто я выпила ликер тысячелетней выдержки, а не восьмидесятилетней.
Без моего ведома мои веки трепещут, а желудок сжимается в узел. Это первый раз за всю мою жизнь, когда он смотрит прямо на меня, как будто видит во мне нечто большее, чем какого-то ребенка. За восемнадцать лет никто ни разу не повлиял на меня одним взглядом.
Мои внутренности сжимаются, а легкие сражаются за воздух. Я парализована. Если бы взглядом можно было испепелять, я бы сейчас превратилась в дым.
Его раздражительность злит и возбуждает меня одновременно. Я чувствую шевеление своих губ, несмотря на то, что сестра пытается в предупреждении сжать мою руку.
Я хочу заставить его удержать свой гнев, свой взгляд, и все свое внимание на мне. Купаться в нем — позволить ему впитаться в мою кожу, чтобы я могла вспомнить, каково это на ощупь.
«Почему гроб закрыт?» — хочу спросить я. Любопытная кошка внутри меня задавалась этим вопросом с момента объявления о смерти Виктора. Вместо этого я успокаиваю свою сестру и отца, которые непременно рассердились бы, если бы узнали, что я пила и помешала похоронам одной из Первых семей.
— Извини, — говорю я, заикаясь и пожимая плечами, но он уже отвернулся от меня, и мои слова уходят в пустоту. Я обхватываю себя за талию и снова отступаю на задний план, обратно в Ирину — в тень, которой я всегда была.
Я не бунтарка — не такая женщина, которая могла бы быть с таким мужчиной, как он.
Я просто девушка, дочь Волкова, которая будет делать все, что ей скажут, и жить, словно птица, с поврежденным крылом, так сильно желающей улететь и проложить свой собственный путь, но так и оставшейся в клетке.
Я тихоня.
Моя сестра идет вперед, а я скромно плетусь позади, изучая обстановку. Чей-то плач привлекает внимание большинства гостей, и я, следуя их любопытству, наблюдаю, как Вика, сестра-близнец Виктора, рыдает и цепляется за Вениамина Ветрова. Он поддерживает ее одной рукой, даже не глядя на ее согнутое, безвольное тело, прижавшееся к нему, как тающее мороженое. На ней розовое платье, которое не подходит даже для клуба, не говоря уже о церковных похоронах.
Влад притягивает мой взгляд. Снова. Я хочу увидеть его эмоции, как он сочувствует своей сестре. Вместо этого он опускает голову, снова напрягая свою челюсть.
Я достаю из кармана блокнот и позволяю карандашу порхать по бумаге. Мой разум проясняется, и пространство уменьшается, пока не остается ничего, кроме темноты — ничего, кроме стоящего передо мной Влада.
Спокойствие охватывает меня, когда я изучаю его черты, темную загорелую кожу, впечатляющее тело. Сильная линия подбородка. Аккуратный, прямой нос. Пушистые веера черных ресниц рассыпались по темным, проницательным глазам. Когда он пригвоздил меня ими несколько мгновений назад, это было похоже на солнечную корону во время затмения. Вы знаете, что вам следует отвернуться, чтобы избежать опасности, но это такое редкое зрелище, что вы не можете не смотреть прямо на него.
Я ослеплена им.
Движение вокруг меня снова возобновляется, расширяя пространство и возвращая меня в настоящее. Все уходят. Я стою, кладу блокнот обратно в карман и слежу за фалдами пальто моей сестры.
От внезапного захвата моей руки я останавливаюсь. Разворачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу со стальной стеной по имени Влад. Он возвышается надо мной, но я избегаю взгляда с ним, потому что боюсь оказаться раскрытой своими чувствами. Ожидаемо для меня, его парфюм дорогой и сугубо мужской. Что-то горьковато-пряное, как аромат розового дерева, и согревающее до глубины души. Отпустив мою руку, Влад отодвигает лацканы моего пиджака и кладет фляжку во внутренний карман, задевая мой сосок тыльной стороной ладони. Не намеренно, но я чувствую несущийся импульс по всему телу. Он заставляет уплотняться воздух вокруг меня, и мои легкие сжимаются от нехватки кислорода.