По сложной прямой (СИ)

— Уффф…, — боялась меня девочка, пытаясь отползти с помощью движений зада и рук. За что и получила довольно болючий щелбан по носу, тут же взвизгнув и схватившись за пораженный орган.
— Ну? — повторил я, — Что там про меня наврали?
— Не врали! — обиженно воскликнула девочка, прекращая попытки к побегу, — Я чувствую вранье! Про тебя не врали!
— Вранье-то чувствуешь, а что насчет домыслов, а, милая моя? — отстегнув нижнюю часть маски, я сунул в рот сигарету, закуривая. На меня обиженно сопели, продолжая закрывать обеими руками потревоженную носопырку.
Я курил. Девочка пыхтела и смотрела по сторонам.
— Ну…, — наконец, решилась она, — Что ты и… Окалина…
— Вранье! — решительно отрубил я, — Мы с Юлькой никак и ничем! Это вообще бесполезно.
Ну, почти. На 99 процентов. Один раз ей пришлось подержаться за мою гордость, так как та нуждалась в направляющих — надо было пописать не вставая. Вру, не один раз. Но это другое!
— А почему…, — удивленно всхлипнула девочка.
— Да гренки я жарил, — выдохнул я, — Очень вкусная штука. А тут Салиновский. Я не хотел делиться и соврал, лишь бы его унесло. Вот его унесло, но растрепать он растрепал. Викусик, у Юльки нет нервных окончаний. Нет центров удовольствия в мозгу, даже самого мозга нету. Ну и прочего… тоже. С ней невозможно это самое. Понятно?
— Ты… не врешь, — постановила девочка, тут же начиная злиться, — А тогда зачем соврал?!!
— Гренки хотел сожрать в одно жало, — честно ответил я, — Это дипломатия была.
— Какая дипломатия! Ты мог честно ответить! Это же ерунда!
— Конечно, ерунда, — охотно согласился я, — Но из-за неё могут всерьез обидеться. Такое в жизни бывает. Вот, к примеру, есть у тебя любимый человек, да? Не красней, а?! Так вот, он есть. Вы живете вместе. Вот он ушел на работу и у него отвратительный день. Все из рук валится, неприятности, всё такое. Ты ему звонишь и спрашиваешь, мол, родной, ты когда домой? А ему одному побыть надо, пар там выпустить, на реку посмотреть. Не может же он сказать, что пойдет смотреть на реку, а не домой? Мало ли что ты там себе надумаешь? Разлюбил, остыл, вешаться пошёл. Не хмурься. Вот он, вот ты, вот плохой день. Ему что тебе все предпосылки своего желания объяснять? Прямо вот стоять и полчаса тебе в трубку плакаться, как у него все плохо? Нет, он просто тебе скажет, что товарищ просит помочь перевезти вещи из гаража.
— А…
— И таких примеров сотни, Викусь. Но есть и обратные.
— Обратные? — девочка успокаивалась на глазах, чувствуя, что я, как обычно, не вру. Ей.
— Когда тебе говорят правду. Неприятную правду. Даже тогда, когда ты её не хочешь или не готова слышать, — погладил я по голове этого большого ребенка, — Я, Викусик, нехороший человек. Но к тебе отношусь хорошо, может быть, лучше, чем к кому-либо еще. Зачем я тебе это говорю? Затем, что все люди, на протяжении всей твоей жизни, будут такими же. В основном. Они не хорошие и не плохие, каждый живет как может. Главное — как они при этом относятся к тебе и как ты относишься к ним. Тот, кто навешал тебе лапшу на уши про меня… он или она, гм… может быть, они и не хотели ничего плохого. Не хотели даже соврать. Просто… не подумали. Такое тоже часто бывает. Поняла?
— Зачем ты мне это говоришь? — неожиданно серьезно посмотрела девочка на меня.
— Затем, что ты чувствуешь ложь, Викусик. А значит, у тебя впереди будет много поводов разочароваться в окружающих.
 
— Получается, моё умение… бесполезно? — сделала неожиданный вывод моя сидящая попой на снегу собеседница.
— Я его даже очень вредным назову, — согласно кивнул я, — Зная, что тебе врут, тебе будет сложно определить, с какой именно целью это делают. Жизнь полна недоговорок, намеков, противоречий, компромиссов и… ошибок. Тебе будет куда сложнее этому всему научиться.
Вас когда-нибудь обнимала трехметровая девочка? Нет? Ну, значит вы и не жили как следует.
Не совсем поняв порыв Викусика, я поступил, как и полагается любому уважающему себя мужчине — стоял и молчал, пока меня не отпустили, а затем, похлопав маленькую гигантессу по плечу, продолжил путь домой. Родная хата, сколько с тобой связано всего плохого и даже опасного, но я всё равно стремлюсь каждый день увидеть сияющую задницу на канделябре. Надо будет одолжить у кого-нибудь фотоаппарат и наделать снимков. Правда, удары током… Но, всё равно, дома — хорошо!
Правда, на этот раз меня там ждал сюрприз. В принципе, я более чем был готов морально увидеть припершуюся домогаться до меня Кладышеву, одетую, а точнее, раздетую самым похабным образом, но такое…
— Кхх…, — удивленно подавился я воздухом, обозревая полностью крышесносящую картину. Аж к косяку плечом прислониться пришлось и подышать поглубже.
Как такую реакцию могут вызвать два мирно сидящих за столом человека, перед одним из которых стоит кружка чая?
Да запросто.
Когда один из них — Вадим. В данный момент быстро и слегка дёргано встающий из-за стола. Палатенцо же только голову повернула, хотя бровки и поднялись.
— Эээ…, — пробормотал я, всецело радуюсь тому, что на морде у меня маска, а заодно заученно отводя взгляд в сторону, чтобы не спровоцировать Юсупова, — Всем… привет.
— Виктор, — глухо произносит Вадим, сжимая и разжимая кулаки несколько раз. Потом он, закрыв глаза, начинает глубоко и ритмично дышать.
Гм. Не хочу, чтобы он разнёс мне всю квартиру, поэтому стою тихо, дышу через раз, молчу в тряпочку. Юлька тоже не делает резких движений, не издаёт звуков. Что тут творится? Что происходит? Зачем наш тихоня у меня? Почему он так возбудился, когда я зашёл?
Чувствую себя невовремя вернувшимся домой мужем.
— Ты не мог бы…, — наконец, сдавленно произносит Вадим, — …отойти от входа? Я сейчас… уйду.
— Конечно, — очень ровно и спокойно произношу я, сдвигаясь как балерун в сторону. Нежно, медленно и аккуратно.
Вадим неспешно бредёт на выход, но в дверях замирает, стоит так пару секунд, а потом говорит, не смотря на меня:
— Я… приходил… сюда… просто поговорить. С Юлей. Иногда. Просто… поговорить… Витя. Не подумай… чего. Мне больше… не с кем. 
— Мы не хотели тебе мешать, — неожиданно добавляет Окалина-младшая, — Поэтому нас обычно предупреждали, когда ты возвращаешься.
Оп-па гангам стайл! Так вот почему я вечно натыкаюсь на Вадима в лифте!
— Эээ…, — задумчиво промычал я, — А почему украдкой? Почему так не прийти?
— Я опасен, Вить, — в голосе Юсупова мелькает грусть, — Ты же знаешь.
— А я могу стать неуязвимым к физическим проявлениям, — парирую я чуть более твердым голосом, уже полностью разобравшись со своим удивлением, — Так что, товарищ, заходите. Не стесняйтесь. Если Юлька не против, то я тем более. Даже «за».