Открой свое сердце (СИ)
Пенни
Свежий воздух наполнял, казалось, каждую клеточку тела. Пенни снова остановилась и закрыла глаза. "Как здесь хорошо!" Она делала остановки примерно каждые полчаса и просто наслаждалась лесом: слушала шелест листьев, вдыхала аромат влажной почвы и даже трогала руками деревья. Просто, чтобы потрогать. Просто, чтобы хоть чему-то восхититься. Последнее время она остро нуждалась в новых чувствах. Ей нужны были эмоции. Ежедневная суета наполняла Пенни тоской. Изо дня в день ей приходилось выполнять то, что нужно кому-то, не ей. Почему она это делала? Почему делала для всех, забивая на себя? Девушка поправила лямку рюкзака. — Да пошло всё к черту! — крикнула она, пытаясь прогнать мысли из головы. Сейчас Пенни вложила весь свой гнев, злость и отвращение в эту фразу. Отвращение к себе за то, что не может перестать жалеть, не может прекратить этот долбанный самоанализ.
Она двигалась по лесу уже шесть часов. Девушка мечтала о привале — она иначе представляла себе этот поход, преодолев некоторое расстояние, она подумывала развернуться и пойти домой, пока еще дорога была видна и знакома. Так, она чуть не вернулась уже раза три, но каждый раз громко посылала всё к черту и двигалась дальше.
По собственной задумке Пенни, этот поход должен был освободить её от жалости к себе, от мрачных мыслей, вдохновить и наполнить душу светом. Она видела это в фильмах и часто представляла себя на месте главной героини — она уходит от проблем в прямом смысле: надевает рюкзак и идет бродить по лесам, горам или пустыне, а по возвращению у неё обязательно сложится всё чудесным образом — она сменит прическу, наконец закажет линзы, чтобы не щурить глаза и сменит работу. И тут вдруг в город приедет какой-то обаятельный мужчина, увидит отдохнувшую Пенни, непременно влюбится в её огонек в глазах и в эту обворожительную улыбку, она конечно ответит ему взаимностью и уйдут они вместе в закат. И подразумевается, что там, в закате, у них всё будет хорошо. И не будет больше этих осуждающих взглядов подруг, которые уже “в мои-то годы” имеют троих детей и любящих мужей.
Семья. Пенни грезила о семье. Она мечтала найти человека, с которым можно провести всю свою жизнь смеясь, ни о чем плохом не думая. Держать его за руку и прикасаться к сильному плечу. Ходить в кино и проводить много времени на свежем воздухе. Читать и обсуждать вместе книги. Вечерами она бы готовила ужин, а он читал бы ей новости из газеты и они бы вместе смеялись над какой-нибудь шуткой, а после ужина укутывались в плед и долго смотрели на звёзды.
От мечтаний Пенни отвлек накрапывающий дождь. Девушка вдруг поняла, что не понимает, где находится. “И как угораздило сойти с тропы?” В лесу было множество туристических троп, однако Пенни не могла найти ни одной, даже самой маленькой тропинки. Легкая паника подкатывала к горлу. Дождь усиливался, а день стремительно заканчивался. Пребывая в своих мыслях Пенни потеряла счет времени и поняла, что заблудилась. Уйти в лес без дождевика было не только плохой приметой, но еще и признаком небольшого ума. Она снова начала ругать себя. К горлу подкатывал ком, на глаза навернулись слезы. Пенни рассчитывала, что к вечеру уже поставит палатку и даже успеет обосноваться в ней до дождя. Однако, дождь уже намочил её волосы и плечи. Девушка решила, что пора делать привал, хотя было боязно, ведь она не знала, в какой стороне тропа. Но выбор был не велик — искать тропу и промокнуть насквозь в темном лесу или сейчас же найти место и разбить палатку, всё равно промокнуть насквозь, но хотя бы иметь укрытие на ночь. Выбор был очевиден и она быстро начала распаковывать рюкзак. Внезапно взгляд зацепился за какое-то движение слева. По спине Пенни, помимо дождя, побежали еще и мурашки. Она вдруг осознала, что находится совсем одна и очень далеко от дома. Снова движение. Там определенно был человек. Мужчина направлялся прямо к ней. Алек
-“Очередная идиотка, как есть”, — даже не будучи шовинистом (разве что совсем немного), Алек давно уж перестал романтизировать женские образы. Они скорее все казались ему больше бестолковой Карениной или ветренной Ростовой, чем, например, глубоко нравственной Марией. Русскую классику ему, тогда еще капитану ВВС, подсунул один из контрактников объединенных миротворческих, встреченный в горевших песках Кувейта. Так себе местечко. Большую часть времени там хотелось удавиться, напихав в глотку как можно больше проклятущего этого песка. Книги стали убежищем и капитан Лестер грешил, бывало, против сна, лишь бы забыться, заглушить буквами собственные часто сажевые мысли. С тех пор вот подсел. Читал выборочно, но стабильно: чем еще занять себя в глуши без ящика бурбона или ящика с новостями. Ни того, ни другого в доме не водилось, как и ноутбука. Так что книги, как и в былые, не менее темные, но куда более беспокойные времена, стали неплохими сотоварищами. Все так же справлялись они с главной задачей: отвлечь и заглушить мысли в голове.“Как есть из новомодных”,— хоть маячившая на горизонте погибели мокрая курица с трудом тянула на тонкокостную фитнес-диву, Лестер предполагал, что дурости пойти в леса непротаренной тропой хватит либо у закоренелой блондинки на попечении богатого борова с давно заржавевшим механизмом, но стояком самомнения, либо у блоггерши (так они, кажется, нынче зовутся?), готовой на все ради пары сногшибательных кадров, желательно из той локации, где не ступала нога человека разумного. Потому, кстати, и не ступала — разум не позволял.
Стоило бы вот так и оставить ее на попечение небогатого арсенала извилин, но прошлый Алек, ответственный за судьбы десятков людей, все еще жил под замшелой броней нелюдимого одиночки Лестера. И этот надоедливый альтруист (как упокоить-то его в себе наконец?) в очередной раз шел на штыки голым задом. Потому как проблемами от дамы этой, размытой ветками хвойных, фонило на добрую сотню миль. С другой стороны, свинство чистой воды бросить ее вот так, потерянную и стучащую зубами от смеси холода и тихого ужаса. Его считали мудаком, ублюдком и сукиным сыном, но он не был ни одним из них, даже второсортной сволочью и банальным обывательским козлиной не был. Так что, чертыхнувшись, бодро чавкал армейскими своими берцами по вязкой жиже лесного перегноя. Ну и времечко выбрала для своих похождений эта несуразная мадам.
— Не лучшее время для прогулки, мисс, — и не лучшая фраза для начала спасательной операции”. Представив себя со стороны, Лестер отметил, что выглядит классическим Хичкоковским маньяком. Как раз потому, что погода не прогулочная и встретить в такой глуши в грядущую бурю небритого уже с пару месяцев мужика, обычно не к добру. Особенно, если ты хрупкая одинокая девушка. — Расслабьтесь, грабить и насиловать не буду, даже если станете настаивать, — улыбаться даже не пытался. За последние годы мышцы лица атрофировались и полученным оскалом можно разве что волков пугать. Ободряющего в этом зрелище не было ровным счетом ничего, кроме призрачной надежды, что тремор носогубных мышц — признак подступающей эпилепсии и маньяка трахнет удар до того, как он попытается трахнуть свою жертву топором.
— На пять миль кругом здесь ни домов, ни машин. Трасса далеко, ближайший туристический лагерь пять часов к северу, но там переправа и в дождь это самоубийство чистой воды. — А помирать она здесь не собиралась. Хотя бы потому, что жаждущая самоубиться, не слишком обычно огорчается встрече с маньяком. Как известно, всегда радостно, если кто-то делает всю грязную работу за тебя. А так ты еще не только не “дура, с жиру бесившаяся”, а даже “бедняжка, упокой Господь ее душу”. Одни плюсы, словом.
Во внешнем виде туристки (ну, не тянула эта замученная фигурка на богиню ютуба, хоть убей), облегчения от теоретического свидания с маньяком и скорой смертью не читалось. Алек даже порадовался: всегда приятно ошибиться чужим интеллектуальным потенциалом в меньшую сторону. Не безнадежная идиотка, значит. Жить все-таки хочет. Лестер презирал самоубийц. Он видел на своем веку столько смертей, что сам, оказавшись на краю пропасти, предпочел жить. Худо-бедно, почти бесцветно, но жить, а не разнести многострадальный свой череп, глотнув дуло потертого кольта.