Жертвуя малым (СИ)

Ясным морозным утром четвертого дня Лу и ее погодка, младший сын воеводы, вышли на берег моря в надежде увидеть лодку с посланными к островам дикарей гонцами, или, если повезет, самих зверолюдей, пронзающих волны навстречу материку. За три дня гонцы так и не вернулись, что придавало сил надежде на помощь дикарей, ведь тюленье племя никогда не пускало за Преграду посторонних. Может быть, в обстоятельствах чрезвычайных, таких, как сейчас, меняющие облик поступятся многолетними традициями невмешательства в чужие дела? Лу понаслышке знала, что дикие, будучи наполовину животными, не восставали после смерти в облике голодной, лишенной тени твари, а, подобно зверям, птицам и рыбам, умирали раз и навсегда. Преграда охраняла их острова и воды от штормов и ураганов, от не знающих покоя мертвецов, но вот уже больше сотни лет они торговали с людьми долины, мирно жили бок-о-бок, по мере сил стараясь друг другу не мешать. Неужели сейчас они откажутся прийти на выручку попавшим в беду соседям? Так размышляя, двое младших детей воеводы стояли на прибрежном холме, прочесывая взглядами ощетинившийся волнами свинцовый хребет моря. С детства дружные между собой, Лу и ее погодка и раньше, бывало, частенько сбегали из дома, чтобы, сидя на берегу моря, послушать шум волн и помечтать о заморской Яблочной стране, где нет полуночных охотников, а смерть похожа на сон. Когда вырастут, верили оба, младший построит большой корабль и всем землячеством они отплывут на нем в эту прекрасную страну. Позже Лу думала, что если есть среди богов тот, кто выполняет людские желания, то чувство юмора у него не просто отвратительное, а прямо таки вывернутое наизнанку.
Пока же младшим детям воеводы предстояло воплотить в жизнь другое свое желание. Погодка увидел лодку чуть раньше, Лу — следом за ним, а потом оба вскочили, размахивая руками и ликующе крича, потому что кроме лодки с усердно гребущими гонцами их зоркие молодые глаза и впрямь разглядели в волнах два плотных стремительных тела. Приняв тюлений облик, наперегонки с лодкой плыли к пляжу два дикаря, двигаясь мощно и плавно, уверенно рассекая сизые волны. С кораблей, стоявших в гавани на приколе, их тоже заметили, зазвучал горн. Простые горожане, знать, воевода с телохранителями, — все поспешили на пляж встречать долгожданных гостей. А Лу и ее погодка, взявшись за руки, с прибрежного холма с изумлением рассматривали неведомого пассажира, сидевшего среди гребцов. Закутанный в дикарский плащ из рыбьей чешуи, он был хрупок на вид, напоминая издалека изможденную голодовками тюленью шаманку и строгой позой своей, и прямой осанкой. «Почему она не перекинулась, как те двое?» — подумала тогда Лу. О шаманках изменчивых она знала лишь по рассказам отца.
Первыми берега достигли пловцы. Текуче и стремительно превратившись, они вышли на галечные камни пляжа в человеческом облике, обнаженные, бронзово-смуглые, покрытые темной лоснящейся шерстью от макушки до пят. Ледяной прибой обнимал их колени, а они шагали, на ходу разворачивая свертки с плащами из сверкающей на солнце рыбьей чешуи; стремительные и грациозные, закутались в них прежде, чем предстать перед воеводой и его верными воинами. Лу и ее погодка спустились поближе; протолкавшись сквозь толпу зевак, они увидели, как их отец низко кланяется тюленьим посланцам: девушке, ровеснице Лу, и мужчине чуть постарше нее с круглыми, как яблоки, щеками. Они обменялись приветствиями, к этому времени подплыла лодка с гонцами, гребцы принялись втаскивать ее на берег. Пассажирка встала со своего места и, не дожидаясь помощи, спрыгнула в волны прибоя. Ветер сорвал капюшон с ее головы, и в лучах сонного утреннего солнца замерцали серебряные пряди. Открыв на диковинку рот, Лу сообразила, что видит вовсе не женщину-шаманку, а молодого парня, тонкокостного и белокожего. Никогда прежде ей не доводилось встречать никого похожего. Протальник, первый весенний месяц, едва перевалил за середину, на входе в залив по-прежнему можно было наткнуться на плавучие льдины, а прибрежные воды студили холодом. Привычные к нему дикари стояли на гальке пляжа босые напротив закутанных в подбитые козьей шерстью полушубки горожан, и диковинный, отличающийся от тех и других парень тоже был бос. Ветер распахнул полы рыбьего плаща, и стало видно, что одет пришелец очень просто — в штаны и рубаху из некрашеного полотна, какое жители долины обменивали у дикарей на лечебный порошок.
 
Тюленьи посланцы расступились, пропуская незнакомца в середину, а один из телохранителей воеводы шепнул что-то отцу Лу на ухо. Тот, дрогнув лицом, смерил пришельца новым пристальным взглядом. Затем, назвав обоих дикарей по имени, обратился к ним с приглашением разделить трапезу с его домочадцами и соседями.
— Нет времени есть хлеб, — с сильным акцентом сказал тюлений мужчина. — Вы просили помочь, и горький именем, — он кивнул на молчаливого парня, накинувшего капюшон и придерживающего его теперь у горла одной рукой, — откликнулся. Мы пришли сопроводить его, вождь-сосед. Я и Микадзуки, — девушка кивнула, — подождем его здесь.
— Приветствую тебя в своем городе, чужеземец, — отозвался воевода. Предводитель гонцов, глава второго по величине дома в долине по прозвищу Чабан, подошел к нему и некоторое время объяснял что-то вполголоса. Отец Лу, хмуря брови, выслушал его и кивнул. — Как нам называть тебя, почетный гость?
— Твари по ту сторону гор прозвали Беловолосым, — пожал плечами парень. — Пожалуй, самое безобидное из прозвищ.
— Мои люди говорят, в начале лета некто, похожий на тебя, просил пропустить его в долину. Это был ты?
— Да.
— Мои люди отказали тебе, не рискнув нарушить закон. Но ты обошелся своими силами и хочешь помочь сейчас в нашей беде. Могу я спросить, почему?
— А не все ли тебе равно, предводитель свободных людей? По словам твоих посланцев, — он кивнул в сторону насупленного Чабана, — ты готов дать отпор несытым тварям, угрожающим отнять твою власть. За поддержкой ты отправил гонцов на острова перволюдей. Какая разница, из каких соображений тебе оказывают помощь? Или ты вновь откажешь чужаку только потому, что он чужак?
Воевода молчал, обдумывая дерзкие слова. Чабан, мрачнее тучи, стоял рядом, скрестив на груди руки. В толпе зевак, пришедших поглазеть на прибытие дикарей, начал нарастать недовольный ропот. Погодка дернул Лу за руку и шепнул: «Тот самый Беловолосый! Неужели это и вправду он?!» «Едва ли», — отозвалась Лу. Истории столетней давности о легендарном герое, который истреблял предков лишенных тени, слышал любой ребенок. Их рассказывали матери своим детям, когда в семье умирал кто-то из близких. Они дарили надежду, эти истории, так же, как и сказки о Яблочной стране, в которой смерть — это просто смерть, как было встарь. Совершенно невозможно было помыслить, что этот бедно одетый босоногий грубиян, стоящий сейчас напротив воеводы, имеет к Бичу полуночного племени хоть какое-то отношение. Уж проще поверить, что горожане одолеют красноглазых своими силами.
— Твои вестники просили наших шаманок оберечь, — хрипловато заговорила тюленья девушка. — Но мы не можем. Мы отказались. Шепчущая в листве послала его, горького именем, чтобы он нашел нас, обнадежил. Но он захотел защищать. Его решение. Он защищает вас, и изгнанные смертью уходят. Ты должен благодарить, когда хотят помочь. Почему не благодаришь?
— Я благодарю, — голос воеводы был натянут и холоден, поклон формален. — Но я рассчитывал, что вы поможете нам своей древней силой, Микадзуки.
— Не можно, — покачала девушка головой. — Вы прокляты посмертной жаждой. Мы не можем помогать. Горький именем захотел сам, мы не можем остановить. Его решение. Мы не можем просить не делать.
— Хорошо, — вздохнул отец Лу. — Я благодарен твоему племени, Микадзуки, за ответ. Я благодарен тебе, Беловолосый, за желание помочь. Но что может один живой человек против армии мертвецов?
— Скоро увидишь, — пообещал парень нетерпеливо. — Если, конечно, твари не нападут до того, как ты примешь решение. Дело твое, предводитель свободных людей: умереть свободным или умереть жертвой — обе дороги ведут в одну сторону. Но ты можешь получить избавление от посмертия, если выберешь борьбу. Таков ответ на твой вопрос «почему». Ты будешь упокоен навечно, если падешь в этой битве. Ты, и все твои люди. Ведь за это вы, в конечном итоге, сражаетесь?