Долг оплачен (СИ)

— Милечка, — позвал меня Александр и протянул руку.
Вера внимательно меня рассмотрела. И вдруг широко улыбнулась ярко-накрашенными бесформенными губами. Наверняка она подумала, что я дочь или племянница, ведь уже приметила, что у сатира кольца на пальце нет. Повеселела женщина. Облом.
— Не называй меня так, — сказала я Александру.
— А как называть? — тихо спросил он.
— Эмилия, — строго велела я и за руку его не взяла.
— Эмили можно? — улыбнулся уголком губ, и я только сейчас увидела, что у него ямочки на щеках, а во внешних уголках глаз собираются задорные, хорошенькие морщинки, отчего он ещё больше становился похожим на сатира.
— Тогда будешь Санчес, — ответила я, но улыбка не получилась.
— Договорились, — кивнул Александр, тряхнув чёрной копной волос и насильно взял мою руку в свою.
Горячий мексиканский мужчина. Наверно, у них температура тела выше, чем у россиян. Рука его была очень горячей и большой, я в его ладони помещалась своими пальцами целиком.
Мы прошли в дальнюю часть здания, где среди кабинетов, действительно, была комната для гостей. Вера включила свет и оставила нас наедине. Взявшись за руки, мы стояли на пороге большой комнаты и смотрели на единственную двуспальную кровать.
На окнах висели старые жёлтые занавески. Был стол с двумя стульями, пустой шкаф и маленький закуток с дверью. Там притаились древний унитаз и железная раковина.
Вера вернулась быстро. Принесла на подносе ужин, в котором по нормативам лежало немного пюре с котлеткой, и рядом с тарелками кинула конверт с деньгами.
— Посуду заберут с утра на завтраке, — прошипела она и удалилась, хлопнув дверью.
Александр взял конверт, пересчитал деньги.
— Положи к себе в рюкзак, — велел он мне, и я тут же сделала, как он сказал. Посмотрела на свой телефон. Пришло пять сообщений: три от подруги Анжелики, одно от мамы и одно от коммунальной службы с напоминанием о долге.
Я вначале вымыла руки, а потом уже приступила к еде. Понятно, что дезинфекция в больнице, но мне казалось, что самые злейшие бактерии живут именно в таких местах.
Села за стол, чтобы поужинать. Набрала мамин номер. Я решила не говорить ей о том, что бабушка умерла. Хотя не думаю, что мама сильно расстроится, они с бабулей были на ножах, как среднестатистические невестка и свекровь. Но любое неприятное известие не стоит доносить до смертельно больного человека. Мало ли, что маме в голову придёт. Будет думать, что она следующая. А мне такое не нужно.
— Привет, Милечка, — радостный голос мамы заставил меня улыбнуться. Она последняя из всех моих родственников. Я в лепёшку разобьюсь, но деньги на лечение соберу.
— Привет, мам, — постаралась голосом не выдать, что нахожусь на грани истерики. — Как у тебя дела?
— Теперь лысая, — рассмеялась она. Ей делали облучение или какую-то другую страшную процедуру, от которой волосы выпадают. — Вы приехали уже?
— Нет, задержались. Завтра приедем, — мастерски врала я.
— Ты следи там за чёртовой бабушкой, она такую ересь мне сегодня с утра говорила.
— Звонила? Она тебе звонила? — не поверила я, конфликт-то был серьёзный. Они не разговаривали полгода. Через меня транслировали свои гадости.
— Представляешь. Сказала, что чувствует смерть свою. Собака такая. И, мол, за тебя беспокоится, что ты по ночам где-то пропадаешь.
— Мам, я не виновата, что у Андрюхи концерты только ночные, — оправдывалась я, наминая ужин. — Он меня иногда приглашает на флейте им подыграть.
Это было правдой. Только не о тех ночных похождениях бабуля беспокоилась, когда я накрашенная уходила в ночной клуб. Её больше настораживали мои исчезновения в чёрном спортивном костюме.
— Хочешь ещё? — тихо спросил Александр, когда моя тарелка опустела. Я отрицательно покачала головой, быстро выпила свой компот и отложила посуду в сторону.
Отошла, чтобы ему не мешать. Села на край кровати и слушала, как мама рассказывает больничные байки.
Она ни разу не обмолвилась о смертельных случаях, говорила исключительно о тех, кто выздоровел, поборол болезнь. И я больше не слышала от неё слов о Европе, где ей точно помогут, о дорогостоящих лекарствах. Потому что она знает — я единственная кормилица в семье. И бабушкина пенсия была добавкой, но никак не основным заработком. Мамочка думала, что я копейки собираю на своих подработках. А у меня уже половина суммы собрана, чтобы отправить её на лечение в Германию. Осталось немного…
 
Санчес ушёл в туалет. Вернулся со стиранными тёплыми носками.
— Стирай носки и СМС, — усмехнулся он, проходя мимо меня к батарее, где развесил носки.
Я вдруг улыбнулась. Бабулю жалко до слёз, но у меня есть за кого бороться, ради кого жить. Вот мама звонит, Анжелике сейчас напишу.
И сатир.
Он тоже мой. Не знаю, почему я так решила, но мне было с ним безопасно и хорошо рядом. Наверно, болото нас обручило очень страшным происшествием. Пережив на пару такое, мы никогда это не забудем. Ощутила сильную слабость.
Распрощалась с мамой. Сняла джинсы и свитер, осталась в лёгкой футболке. Только покрывало шерстяное откинула и под простынь залезла, как почувствовала, что задыхаюсь.
Запоздалая реакция на шок.
У меня всегда так.
Горло сковали невидимые стальные ошейники. Я, звучно всхлипывая, стала ловить порциями воздух, но вздохнуть полной грудью так и не получилось. Беспомощно махала руками и разревелась. Сквозь пелену слёз смотрела на комнату, которая разъезжалась, как краски под потоком воды.
— Ты что? — обеспокоенно подлетел ко мне Санчес и прижал к себе, а я не чувствовала его прикосновений. — Тихо, тихо, малыш.
Как же так случилось? Вот такой весь сказочный, странный сатир вдруг не погиб страшной смертью? И не было бы человека рядом со мной. А что, если бы он умер на моих глазах, а следом бабушка? Жалко Санчеса, так жалко, что даже то, что всё хорошо закончилось, мои переживания заглушить не могли.
А бабушка? Понятно, что она после смерти деда каждый день умирала, купила уже себе сарафан похоронный и тапочки белые. Достанется всё мне в наследство, потому что хоронить её завтра будут в той одежде, в которой из деревни ехала. Я ругала её, что с мамой ссорилась. Осуждала из-за отсутствия мудрости. Когда маму положили в больницу, она пыталась со мной скандалить, но у меня в комнате дверь на замке и наушники хорошие, много не наговоришь. Но я любила её. Родная ведь.
Вера влила в меня горькую микстуру и споила стакан воды.
— Трясёт всю, — говорил где-то рядом Санчес.
— Стресс, что вы хотите. Укройте, мёрзнет, — командным голосом отозвалась Вера. Она, наверное, старшая медсестра, только они так могут говорить. Зло и в тоже время правильно. И свет они выключают, когда их не просят.
Тело моё содрогалось. Зубы стучали и дрожали губы. Меня укутали в одеяло.
Неожиданно холод отступил, и я почувствовала, как становится тепло и спокойно.
Я сидела на его коленях в тисках сильных рук. И длинные мужские пальцы гладили меня по голове. От Александра пахло нашим деревенским домом. И сквозь дедовский свитер просачивался запах мужчины. Горьковатый, терпкий аромат, который пролез в мои ноздри, и я вздрогнула от удовольствия, что разлилось внизу живота и пустило по телу приятную истому.
— Прости меня, — как в бреду сказала я.
— За что? — печально усмехнулся он.
— Ты показался мне вначале очень страшным. А теперь я понимаю, что ты просто страшно красивый.
Он ничего не ответил, я чувствовала, как он тихо смеётся.
— Давай-ка ляжем.
Санчес уложил меня в постель, укрыл простыней, сверху двумя шерстяными одеялами. Он лёг рядом. Полежал от силы минутку, а потом сгрёб в объятия, аккуратно уложив мою голову себе на грудь. И я услышала, как неровно бьётся его сердце, как он размеренно дышит. Пальцы его путались в моих нечёсаных волосах, теребили пряди. И я успокоилась. Мне стало так хорошо и приятно, что почувствовала, сонливость. Но так хотелось с Александром больше времени провести. Поговорить, что ли.