Последний конвой (СИ)

— Эй, как там тебя, Симонян? Давай на выход!
Из будки не раздалось ни единого звука. Никто не торопился навстречу.
Может все-таки ослушались приказа и выпустили?
Шагнул в темноту, пощелкал зажигалкой.
— Черт!
Надежда испарилась, средь ящиков с инструментом и запчастями неяркий язычок пламени выхватил тело водителя, лежащего на полу. Подскочил, тронул за плечо, легонько потряс, обернулся, крикнул в открытую дверь:
— Лев Исаакович, помоги, он без сознания.
Запыхавшийся Чекист загородил проход, вновь сгустилась темнота, пришлось чиркнуть зажигалкой.
— Давай, за руки и за ноги.
Тело внезапно показалось очень тяжелым. Ухватились, потащили к выходу.
— Сколько же он тут сидит? Часов двадцать. Мать честная!
Бледное лицо с запекшимися губами, засохшая струйка крови под носом.
Увидел кого-то из штурмовиков, поднял руку чтобы привлечь внимание, крикнул:
— Эй, ты, быстро позови врача.
Лидия Андреевна примчалась словно на крыльях, швырнула алюминиевый чемоданчик с грубо намалеванным крестом на песок, склонилась над водителем, пощупала пульс. Ухватившись за подбородок, повернула голову и приоткрыла один глаз, — зрачок на свет не отреагировал. Сунула под нос ватку с нашатырем, слегка поводила влево-вправо, реакции никакой.
— Гипертермия и сильное обезвоживание, — констатировала она, — пульс нитевидный, возможно кома.
Обернулась к своему помощнику из «научников», и паре любопытствующих штурмовиков. Лихо скомандовала:
— Носилки сюда, быстро! Василий, готовь капельницу.
Чекист задумчиво потер обгоревшую лысину.
— Родион Сергеевич, одно за одним, навалилось, то ящерицы эти, будь они неладны, то буря, то группа потерялась. Извини, совсем запамятовал.
Родион не на шутку разозлился.
Почему ты оправдываешься? Лучше бы ты не оправдывался, сволочь!
Небольшая группа зевак столпилась вокруг носилок.
— Марш по местам! — гаркнул на них Чекист, — нечего тут глазеть.
Родион задумчиво покачал головой:
— Теперь от нас с вами, Лев Исаакович уже почти ничего не зависит…
* * *
Усадили на металлический стул, привинченный к полу, наручники застегнули за спиной, пропустив сквозь металлические прутья. Откуда-то из-за спины вышел здоровенный бугай с бритой головой, встал рядом. Тяжелое, астматическое дыхание, легкие нотки перегара и вонь дешевых сигарет из водорослей. Свет лампы бьет прямо в глаза, слепит, ни черта не разглядеть, только зеленые пятна пляшут на фоне темноты.
Перед носом на долю секунды промелькнуло удостоверение, — черное солнце, подпоясанное пучком розог с воткнутым топориком и тисненые золотом буквы «СБМ». Ничего кроме этих проклятых букв не успел рассмотреть, словно крыса под гипнозом дудочки Гамельнского крысолова.
— Оперуполномоченный Лев Исаакович Гейман, служба собственной безопасности. Будем знакомы.
Родион молчит, до крови закусив губу. Пока не предъявлено обвинение, совершенно непонятно как нужно себя вести, чтобы не вызывать лишних подозрений.
Главное не делать резких движений.
А может как раз наоборот? Нужно вести себя нагло, если ты ни в чем не виноват.
Опер уселся напротив, лица не разглядеть, проклятая лампа мешает, выжигает сетчатку.
Киношек насмотрелись что ли? Зачем на допросе нужна лампа, направленная в морду подозреваемому? Чтобы не видел лиц тех, кто ведет допрос? Но это глупо, он же представился.
— Ну что, Родион Сергеевич, — опер начал разговор, не спеша, приторно елейным голосом закадычного друга, — а ведь мы о вас и так все знаем. Молчать и выкручиваться бесполезно.
Переигрывает и наверняка врет. Ничего им неизвестно, одни подозрения. Надеются на чистосердечное. Ну вот уж хрен вам, по всей морде. Я за вас вашу работу делать не собираюсь. Есть доказательства — предъявляйте обвинение. Нет — идите к черту.
— Не понимаю вас, Гейман, — покачал головой в ответ, — в чем меня обвиняют? Говорите прямо. Не нужно разыгрывать дешевый спектакль с хорошим и плохим полицейскими.
С грохотом перед самым лицом опускается мощный волосатый кулак.
  
— Молчать! Вопросы здесь задаю я!
Родион рефлекторно моргает.
Вот же, сучонок, подловил. Да и я тоже хорош, сорвался на визг, как баба. Нервы ни к черту.
— Быстро отвечайте. Имя, фамилия, год рождения?
— Быков Родион Сергеевич. Две тысячи восьмой, от Рождества Христова.
Ухмыляется, сволочь! Возомнил себя царем и богом на государевой службе. Знаем мы прекрасно, чем вы там занимаетесь в своей контрразведке.
— В какой структуре проходите службу?
— Штурмовой отряд специального назначения.
— Это «драконы» что ли?
— Они самые.
Опять ухмыляется. А что я смешного сказал? Дракон на шевроне не просто так нарисован. На «внешке» в болотах, всякие твари водятся. Некоторые похлеще мифического Змея Горыныча.
— Звание?
— Лейтенант.
— Должность?
— Командир малой боевой группы.
— Сколько человек в группе?
Ага, так я тебе и сказал. По уставу лишнее болтать не положено.
— Чем занимается группа?
— Спецоперациями, — постарался вложить как можно больше сарказма в это слово.
Опер молчит несколько бесконечных секунд, перебирая на столе бумаги.
Прямо как мышь в кладовке, шурх — шурх — шурх. И этот еще, стоит рядом, противно дышит перегаром в ухо…
— Родион Сергеевич, — голос собеседника вновь изменился, стал текучим, обволакивающе липким, словно патока, — знакомы ли вам такие фамилии, — принялся быстро перечислять, даже не сверяясь со списком, — Хамид, Терияки, Корсаков, Стебин?
Сердце бешено заколотилось в груди, пытаясь нащупать брешь и выскочить вон.
— Я не буду отвечать на этот вопрос. Имена, фамилии и звания личного состава спецподразделения не подлежат разглашению ни под каким предлогом.
— Кузнецов? Крашенинников? — продолжил чекист, словно и не слышал ответ. Или ему просто наплевать на слова подозреваемого?
Допроса с пристрастием не выдерживает никто…
Где-то противно жужжит назойливая муха. Опер молчит, терпеливо ждет. Нужно что-то сказать, пауза затянулась сверх всякой меры. А нужно ли? Разве это что-то изменит?
Снова сильный удар по столу, даже лампочка моргнула. Бугай тоже не остался без дела, постарался, продублировал. Хорошо вышколенный холуй, свою работу выполняет качественно. Короткое движение и зазвенело в голове, запылало огнем ушибленное ухо. Это чтобы слова «гражданина начальника» быстрее доходили до сознания арестованного.
Ладно, здоровяк, всему свое время. Мир тесен. Встретимся еще, поговорим по душам…
— Родион Сергеевич, все что от вас требуется, — отвечать на заданные вопросы. Мы не требуем нарушать устав, но, если вы будете молчать, нам придется применить углубленный допрос третьей степени воздействия. Это может быть очень опасно для вашего здоровья. Если вы согласитесь на сотрудничество со следствием, то сможете избежать неприятных хм… воздействий на ваш молодой и цветущий организм.
Родион молчит, стиснув зубы.
— Или вы не понимаете русского языка, господин лейтенант? Может быть мне повторить на интерлингве? Или вы предпочитаете арабский?
— Не нужно.
— Хорошо, — голос Льва Исааковича внезапно приобрел металлические нотки.
Опер вышел из поля зрения, поворачивать голову вслед за ним Родион не решился, к тому же наручники за спиной сильно сковывают движения. Да и бугай над ухом засопел еще громче, видимо руки чешутся. Такому только дай повод…
— Какой-то вы несговорчивый, Родион Сергеевич. По-вашему, мы зря теряем время?
— Мне не в чем признаваться.
Опер едва слышно хмыкает.
— Очень может быть вы и правы, Родион Сергеевич. Но мы должны учесть любую возможность. Ведь так? Вы согласны?
— С чем?
— С тем утверждением, что основная задача службы собственной безопасности — следить за порядком в органах. Даже если в показаниях задержанных написана полная ерунда, мы не можем игнорировать полученный сигнал, а обязаны провести полноценное расследование. Мы не имеем право на ошибку, на карту поставлены жизни людей Метрополии.