Больше, чем это
— Простите. — Сет уходит в отрыв. — Мне нужно, простите.
Он бежит. Его ведет — он даже не может подобрать название этому чувству — какая-то тяга, против которой он не…
Ощущение, в которое не верится…
В которое он не хочет верить…
Дорога идет круто под гору, он уже у подножия холма и шепчет: «Нет! Нет-нет-нет!»
Обогнув утиный пруд, Сет взбегает на косогор и спускается с другой стороны. Здесь очень богатые дома за когда-то ровно подстриженными, а теперь буйно разросшимися живыми изгородями. Дорога тоже более гладкая, даже сорняков меньше пробивается через явно качественный бетон. Позади остается культурный центр, потом церковь на углу, и Сет понимает, что он уже почти на месте. На последнем повороте он различает позади шуршание велосипедных шин.
Сет останавливается посреди улицы.
Он на месте. Он нашел. Слишком внезапно, слишком скоро. Ему опять кажется, как тогда, у тюремной ограды, что лучше бы дорога длилась подольше.
Но вот он здесь.
— Не надо, — снова шепчет Сет.
Реджина с Томашем подкатывают к нему. У запыхавшейся Реджины хватает сил только тяжело дышать, навалившись на руль, но Томаш уже кричит, соскочив с багажника:
— Ты не можешь! Ты обещал! Ты не можешь…
Он умолкает, замечая оцепенение Сета.
И только теперь видит, куда Сет их привел.
— Мистер Сет? — окликает он в замешательстве.
Сет, не отвечая, перелезает через низкую каменную стенку на заросший травой луг. Он знает, куда идти. Не хочет, но знает. Трава высотой с него самого, и он разгребает ее обеими руками. Томаш идет след в след, чтобы не потеряться в этих джунглях. Что делает Реджина, Сет не знает, потому что не оглядывается. Он смотрит только вперед, выискивая, выглядывая.
Ноги ведут его сами.
Под зарослями травы скрываются ряды, и он идет по ним без колебаний, поворачивая в нужных местах, ориентируясь по высокому дереву, снова поворачивая…
Потом останавливается.
Томаш догоняет:
— Что происходит? Мистер Сет?
Сет слышит пыхтение Реджины.
— Реджина, что все это значит? — не унимается Томаш.
Но Сет молчит. Ноги подкашиваются, и он валится на колени. А потом, протянув руку, раздвигает траву, приминая, чтобы не мешала.
Расчищая то, что под ней.
И читает расчищенное.
Зная, что это правда, хотя этого никак не может быть.
Но это правда. Правда.
Потому что он все вспомнил. Все-все.
— Это что… — шепчет Реджина. — Боже мой!
— Что? — подпрыгивает Томаш. — Что там?
Но Сет не оглядывается, так и стоит на коленях, впившись взглядом в надпись.
Выбитую на мраморе.
«Оуэн Ричард Уэринг.
Покинул этот мир в четыре года.
Лишь ангелам с улыбкой на устах
Твой звонкий голос будет слух ласкать».
Сет привел их на кладбище.
К могиле.
Где похоронен его брат.
60
Непонятнее всего было молчание отца с мамой, сидевших за столом напротив офицера Рашади. Они не плакали, не кричали, вообще почти никак не реагировали. Отец смотрел стеклянными глазами куда-то поверх плеча Рашади. Мама, поникнув головой, так что нечесаные волосы закрывали все лицо, молчала, словно не замечая никого вокруг.
— Я знаю, это вряд ли вас утешит, — негромко, с тактом проговорила офицер Рашади, — но у нас есть все основания полагать, что Оуэн не мучился. Что это произошло вскоре после похищения и было сделано быстро. — Она потянулась через стол, явно собираясь взять кого-то из родителей за руку. Но ни отец, ни мама не шевельнулись. — Он не мучился, — повторила она.
Мама что-то прошелестела едва слышно.
— Что вы сказали? — переспросила Рашади.
Мама откашлялась и чуть приподняла голову:
— Я говорю, вы правы. Это не утешает.
Сет сидел на нижней ступени лестницы. Выпроводив его из комнаты, ни офицер Рашади, ни другой полицейский, сообщивший, что Валентина нашли, не интересовались, куда он пошел. А он прокрался назад и обратился в слух.
— Мы вас к нему отвезем, — сказала офицер Рашади. — Сейчас дождемся разрешения и поедем.
Отец с мамой молчали.
— Я глубоко вам соболезную, — продолжила Рашади. — Но Валентин схвачен и заплатит за то, что сделал, я вам обещаю.
— Посадите его обратно в тюрьму? — спросила мама. — Читай книжки, дорогой, сажай цветочки, а когда надоест — можно снова сбежать? Хороша расплата.
— Есть другие способы, миссис Уэринг, — заверила Рашади. — Сейчас все заключенные автоматически помещаются…
— Замолчите! — велела мама. — Пожалуйста. Какая теперь разница? — Она повернулась к отцу, который по-прежнему смотрел отсутствующим взглядом. — Я собиралась от тебя уходить…
Отец словно не слышал.
— Ты оглох? Я собиралась уйти от тебя в тот день. Я откладывала деньги, за ними я и возвращалась тем утром. Угораздило меня оставить их в этом дурацком окне… — Она подняла глаза на Рашади: — Я собиралась от него уйти.
Рашади посмотрела на одного, потом на другую, но отец не реагировал, а мама как-то вся напружинилась с тихой яростью, будто пантера перед прыжком.
— Я думаю, вы с этим позже разберетесь. А может быть, и разбираться не понадобится, — загадочно добавила Рашади.
— Асма… — вмешался второй полицейский, видимо назвав Рашади по имени.
— Я просто говорю, что можно устроить… Устроить так, словно этого не происходило вовсе.
И тут мама с папой наконец проявили интерес.
— Мир менялся, — тихо говорит Сет, не сводя глаз с надгробия. — Изменился. Стал почти нежилым.
— Да, это ежу понятно, — пожимает плечами Реджина. — Достаточно оглянуться.
Сет кивает.
— Долгое время люди жили двойной жизнью. Поначалу, мне кажется, в буквальном смысле, то есть можно было существовать параллельно. Перемещаться туда-сюда между реалом и виртуалом. Потом люди начали оставаться в виртуале, и это год от года становилось все привычнее. Потому что реал расползался по швам. — Сет смотрит на Реджину и Томаша, но против солнца видит только два темных силуэта. — По крайней мере, так мне представляется.
— Я ничего не помню из прошлого, — отвечает Реджина на незаданный вопрос. — Как ни жаль.
— Наверное, так было задумано. Чтобы мы даже не подозревали про реал. Все воспоминания переписаны, все сходится, вся жизнь перед тобой как на ладони. Виртуальная. А для нас самая что ни на есть настоящая. — Сет поворачивается к надгробию и гладит выбитую на камне надпись. — Он умер. Похититель убил его. Оуэн не вернулся домой.
Горе ворочается внутри, сжимает сердце, но Сет словно каменеет на время под тяжестью старых и новых знаний.
— Ох, мистер Сет. — Томаш смотрит сочувственно. — Мне так жаль…
— Мне тоже, — вторит ему Реджина. — Но я не понимаю. Почему твой брат лежит здесь? Ты же говорил, он…
— Еще жив. Мы росли вместе. Я сидел на его занятиях кларнетом. Томаш так на него похож, что иногда даже невыносимо.
— Но… — Реджине стоит больших усилий не подгонять Сета. — Он же здесь. Он умер. В реале.
— Если это и правда реал, — вмешивается Томаш.
— Пусть уже где-то будет реал! — отрезает Реджина. — Я у себя одна, и я настоящая, все, точка. Нужно от чего-то отталкиваться. За что-то зацепиться.
— Как же тогда все это случилось? — не понимает Томаш.
— Родителям, — говорит Сет, не отрывая взгляда от надгробия, — предложили выбор.
— Вы слышали про Лету? — спросила женщина из агентства за тем же обеденным столом, где офицер Рашади три дня назад сообщила им страшную новость.
Мама нахмурила брови:
— Это в Шотландии?
— Нет, там Лит, — заплетающимся языком поправил папа, кивнув женщине из агентства. — А это Лета. Река забвения в Аиде. Чтобы мертвые забыли прежнюю жизнь и не тосковали по ней до скончания веков.
Женщине из агентства не понравилось, что все разъяснили за нее, но она сдержалась:
— Правильно. А еще так называется программа, к которой подключаются через Коннект.
— Кто вошел, уже не выйдет, — ровным тоном произнесла мама, уткнувшись взглядом в стол.
— Да, — кивнула женщина из агентства.
— Они просто убегают от жизни, — проговорила мама, но в голосе прозвучало сомнение.
— Не убегают. Меняют на другую. На возможность обрести себя в лучшем мире. — Женщина придвинулась ближе, теряя налет официоза, словно собиралась поделиться конфиденциальной информацией. — Вы же видите, куда все катится. Причем быстрее и быстрее. Экономика. Экология. Войны. Эпидемии. Стоит ли удивляться, что люди хотят начать заново? Там, где у них, по крайней мере, будет честный старт?
— Говорят, там ничем не лучше здешнего…
— Отнюдь. Разумеется, людей не переделаешь, но по сравнению с тем, что у нас творится, это рай. Рай вторых шансов.
— Можно не стареть, можно не умирать, — чужим голосом, словно цитируя кого-то, произнес отец.
— Вообще-то нет, — возразила женщина из агентства. — До таких чудес еще не дошло. Пока. Человеческое сознание не готово. Но все остальное полностью автоматизировано. Вы будете под постоянным присмотром. Будете получать лечение при необходимости. Все физические функции организма сохраняются, включая поддержание мышц в тонусе, и буквально недавно мы разработали гормон, препятствующий росту волос и ногтей. Даже репродуктивную функцию и деторождение вот-вот удастся наладить. Это и вправду наша самая светлая надежда на будущее.
— А вы с этого что имеете? — поинтересовалась мама. — Кому это выгодно?
— Всем, — моментально ответила женщина. — Энергия, конечно, расходуется, но не в таких объемах, как у людей, которые ходят на своих двоих. Мы отключаем все, кроме питания капсул, и освобождающиеся ресурсы пускаем в дело. Как минимум, мы просто будем спать, когда разразится катастрофа, и проснемся уже после. — Она наклонилась еще ближе. — Скажу начистоту. Настанет день — и довольно скоро, — когда у вас может не оказаться выбора. Даже у меня может не оказаться выбора. Так что лучше соглашаться сейчас, на собственных условиях.
Мама осторожно подняла на нее взгляд:
— И Оуэн вернется?
Губы женщины едва заметно изогнулись. Странная улыбка. Вроде бы добрая, сочувственная, но даже Сет, пристроившийся незамеченным в дальнем уголке стола, понимал, что на самом деле улыбка победная. Женщина из агентства победила, а Сет даже не знал, что они боролись.
— Учтите, — предупредила женщина, — что программа-симулятор находится на стадии прототипа.
— Пока, — подал голос отец.
— Простите?
— Вы говорили, что чудеса недоступны «пока». Об этих недоработках речь?
— Можно и так назвать, — согласилась женщина, хотя тон ее утверждал: «Лучше не надо». — Но я вам скажу две вещи. Во-первых, в Лете вы совершенно точно не почувствуете никакой разницы и, во-вторых, результаты бета-тестирования превзошли самые смелые ожидания участников.
— И мы просто… забудем обо всем, что случилось? — уточнила мама.
Женщина из агентства плотно сжала губы.
— Не совсем.
— Не совсем? — Мамин голос вдруг стал резким. — Как это понимать? Я не хочу ничего помнить.
— Лета — очень тонкая программа, с необыкновенными возможностями. Но она отталкивается от того, что в вас уже заложено. Она неспособна стереть воспоминания о таком значимом и серьезном событии…
— Тогда к чему огород городить?
— …однако ей под силу предоставить вам альтернативный исход.
Повисло молчание.
— Что это значит? — спросил наконец папа.
— До тех пор, пока вам не имплантируют узлы и не проведут полную активацию, ничего сказать наверняка не могу, но полагаю, что вы, скорее всего, будете помнить похищение сына…
Мама недовольно хмыкнула.
— …но закончится все гораздо благополучнее. Его найдут живым, возможно, он как-то пострадает и ему потребуется лечение и реабилитация — так вам внушит Лета, когда вы привыкнете к новому Оуэну, — однако он выживет. Программа создаст его из ваших воспоминаний, он будет расти, развиваться, взаимодействовать с вами, как делал бы ваш настоящий сын. То есть, по сути, он воскреснет. И разницы вы не заметите.
Мама открыла рот, но голос внезапно сел, и ей пришлось откашляться.
— А я смогу до него дотронуться? — спросила она хрипло. — Ощутить его запах? — Она зажала рот рукой, не в силах договорить.
— Да. Сможете. Коннект — это не игра в мир. Это и есть настоящий мир, помещенный в безопасное место. Ваша работа, дом, семья — все будет прежним, друзья останутся с вами — по крайней мере, те, кто тоже подключится, но скоро подключатся все. Он неотличим от настоящего, потому что он абсолютно настоящий.
— А как мы будем общаться с теми, кто не подключился? — поинтересовался отец.
Мама снова хмыкнула, словно глупее вопроса в жизни не слышала.
Женщина из агентства и бровью не повела:
— В этом и заключается основная хитрость. Мы поменяли миры местами. Когда вы там, то виртуальным представляется здешний мир, и вы взаимодействуете с ним соответствующим образом. Шлете такие же электронные письма и прочее. А если кто-то попытается открыть вам глаза, то Лета раз за разом будет погружать вас обратно в забвение. Но имейте в виду, — посерьезнела она, — мы действительно близимся к краю пропасти. Очень скоро такие вопросы утратят смысл, потому что настоящего мира попросту не останется и взаимодействовать будет не с чем. Мы все будем в другом, лучшем мире, который еще не окончательно истощился.
— Я не хочу жить здесь, — высказалась мама. — В смысле, в этом городе. В этой дурацкой стране. Можете как-то посодействовать?
— Опять же, нам не под силу устроить вам новую жизнь с нуля, поскольку не от чего будет отталкиваться, но переезжать там можно так же спокойно, как и здесь. Если захотите уехать, уедете.
— Я хочу уехать. — Мама обвела взглядом гостиную. — И я уеду.
— В практическом отношении все просто, — перешла к делу женщина. — Мы имплантируем узлы, активируем память, потом укладываем вас в спальные капсулы. Нынешнее помещение почти переполнено, но мы постоянно расширяемся. Если понадобится, можно без труда установить капсулу хоть здесь, в вашем собственном доме, и уложить вас, когда придет время.
— Так просто? — удивился папа.
— Недели хватит, — заверила женщина. — Вы снова увидите сына, и вся боль пройдет.
Мама с отцом помолчали секунду, потом посмотрели друг на друга. Отец взял маму за руку. Она сперва хотела выдернуть, но отец держал крепко, и мама сдалась.
— Он будет не настоящим, — прошептал отец. — Всего лишь программа.
— Вы не почувствуете разницы, — напомнила женщина из агентства. — Никогда и ни за что.
— Я не могу, Тед, — сказала мама. — Не могу жить в мире, где его нет. — Она повернулась к женщине: — Когда можно приступить?
Женщина улыбнулась:
— Прямо сейчас. Я принесла бумаги. Вы удивитесь, как быстро мы все провернем. — Она вытащила из портфеля три пухлые папки. — Это вам, миссис Уэринг. Мистер Уэринг. И юному Сету.
Родители обернулись, только сейчас осознав, что он все это время сидел рядом.