Больше, чем это

— Я подумала над твоими словами, — признается Реджина. — В смысле, зачем мы создали себе такой тухлый виртуал. — Она кивает на витрину. — Может быть, по сравнению с настоящим миром это был просто рай. Может, нам просто хотелось пожить нормальной жизнью, чтобы вокруг ничего не рассыпалось на глазах.
— То есть ты действительно в это веришь? Что вот это и есть настоящий мир, а остальное был коллективный сон?
Реджина прерывисто вздыхает.
— Я скучаю по маме, — говорит она, утыкаясь взглядом в полумрак. — По той, какой она была в моем детстве, а не какой стала, когда вышла замуж за этого. По прежней маме. Мы с ней классно жили вдвоем, без никого. Хохотали и пели. Отрывались по полной. — Реджина вскидывает бровь. — У негритянок же потрясающие голоса, всем известно. Типа, во власть не суйтесь, в президенты не метьте, и вообще вы никто и звать вас никак, но не расстраивайтесь, зато вы поете божественно.
— Я никогда…
— Так вот, это однозначно не про нас. Честное слово. Мы с мамой выли, как две раненые лосихи, — смеется Реджина. — Но какая разница, правда? Главное, что мы с мамой.
Сет вытягивает ноги:
— Сама ведь говорила, что это все не взаправду.
— Ты нарочно передергиваешь, — обижается Реджина. — Я там была. Мама была. Даже если на самом деле мы беспробудно спали за километры друг от друга. Все вполне реальное. Уж наверное, если бы мы себе это придумали, то пели бы покрасивее.
— Красота всегда найдется, — бормочет Сет. — Если знать, где искать.
— Что?
— Ничего. Один мой знакомый так говорил.
Реджина смотрит на него пристально, очень пристально:
— У тебя кто-то был. Кто-то любимый.
— Тебя не касается.
— И теперь ты не знаешь, взаправду ли. По-настоящему ли вы с… с ним, я так понимаю?
Сет молчит.
— С Гудмундом, — наконец выговаривает он.
— Гуманоидом? Это прозвище, что ли?
— Гудмунд. Имя такое. Норвежское.
— Ага, ясно. И, в общем, ты теперь не знаешь, существовал ли твой норвежец на самом деле. Не померещилась ли тебе ваша сказка. Был ли ты там взаправду. Был ли он там взаправду.
Сет снова вспоминает запах Гудмунда. И как Гудмунд барабанит пальцами по его груди. И поцелуй на тех снимках, и снимки, пошедшие по рукам…
— Он был, — говорит Сет. — Иначе никак.
— Видишь! Вот и я об этом. Иначе никак. Они были, иначе что нам остается?
На улице становится еще темнее, даже за короткое время разговора тени в зале успевают сгуститься, окутывая со всех сторон.
— Я вот что думаю, — начинает Реджина, зажигая сигарету. — Самое настоящее у меня — это я. Ну и, может, Томми. Даже здесь, потому что вдруг это тоже какая-нибудь симуляция, какой-нибудь следующий уровень, от которого мы тоже очнемся. Но независимо от того, где я и что это за мир, мне нужно твердо знать, что я — это я, и я настоящая. — Она выдыхает облачко дыма. — Помни, кто ты такой, — и вперед без раздумий. Если будет больно, значит, все взаправду.
— Угу, от твоей оплеухи до сих пор щека горит.
— Занятно, — роняет Реджина, протягивая руку наверх, к стойке с сигаретами. — Потому что я вот ничего не почувствовала. — Щелкнув зажигалкой, она показывает Сету клочок бумаги, который достала со стойки: — Я нарисовала карту, как добраться до нашего с Томми дома.
— Но мы же…
— Чтобы ты отыскал нас, когда вернешься из тюрьмы.
— Только Томми не говори, — просит Реджина вполголоса. — Скажи, что просто заскочишь к себе переодеться. — Она смотрит на Сета сурово. — Я серьезно.
— Не сомневаюсь.
Сет забирает карту. На ней изображена дорога, отходящая от железнодорожной ветки на север. В переулке стоит крестик, а под ним подписан номер дома.
— На самом деле везде нужно прибавить три, — объясняет Реджина. — То есть ты сворачиваешь на четвертую улицу к северу, добавляешь три к первой цифре адреса и три ко второй. Это на случай, если тебя поймают, чтобы нас не нашли.
— А в тюрьму-то как попасть? Главный вход по прямой от нашего заднего двора, это я знаю.
— Нет, через него никак. Он заколочен и заперт на тонну замков — ты себе даже не представляешь. Словно баррикадировались наглухо от всего мира. Наверное, так и есть. Поэтому тебе надо…
 
— Что такое? — из темноты доносится подозрительный голос Томаша.
— Карта, как добраться до вашего дома, — поспешно поясняет Сет.
— А с нами ты не можешь дойти? — Даже в крохотном огоньке зажигалки видно, как он встревожен.
— Мне нужно переодеться, — говорит Сет, демонстративно нюхая подмышку. — Надеюсь, удастся, если ты не спалил мой дом дотла.
— Тогда, может, мы с тобой пойдем? Один в школе не воин.
— В поле, — поправляет Сет.
— Ну да, конечно, — дуется Томаш. — Самое главное сейчас — пословицу не перепутать.
— Я хочу укрыться в доме, — говорит Реджина. — Слишком рискованно болтаться снаружи, да еще всем троим.
— Но он-то как раз и рискует.
— Это его выбор, — вставая, заявляет Реджина.
— А мой — нет! — мотает головой Томаш.
Кулаки его сжимаются и разжимаются точно так же, как у Оуэна, когда он нервничал. Оуэн тоже вечно вставал вот так, совершенно беззащитный, и хотелось или обнять его и успокоить, или наподдать за то, что сам лезет под удар.
— Я быстро, оглянуться не успеешь. Обещаю.
— Ладно. — Томаш явно не верит. — Хорошо. — Он смотрит на Реджину. — Нужно набрать припасов. Воды. И еды. И туалетной бумаги. А еще я нашел свечки для торта. Пригодятся на день рождения.
Реджина и Сет округляют глаза.
— Что? Я люблю дни рождения.
— Вам, кстати, сколько лет? — становится интересно Сету.
Реджина пожимает плечами:
— Было семнадцать, до того как очнулась тут. А на самом деле, кто его знает? Даже если время тут и там одинаковое.
— То есть ты хочешь сказать?.. — начинает Сет.
— Все равно мы не узнаем, как на самом деле.
— А мне четырнадцать! — выпаливает Томаш.
Сет с Реджиной окидывают взглядом его щуплую фигурку и складываются пополам от хохота.
— Ну, правда! — не сдается Томаш.
— Ага, — кивает Реджина. — Еще тебя ударило молнией, а Польша вымощена золотом и шоколадными плитками. Все, пора.
Взяв пакеты с допотопной кассы, Реджина с Томашем наполняют их всем, что в силах унести, а потом они втроем выходят на Хай-стрит. Фургона по-прежнему не слышно, однако они пробираются в потемках осторожно, стараясь не шуметь.
— Ты нас в темноте отыщешь? — беспокоится Томаш. — Давай мы оставим снаружи свечку…
— Нет, не давай, — отрезает Реджина. — Найдет, не волнуйся.
— Все равно не понимаю, почему нельзя его подождать…
— Мне просто нужно собрать вещи, — выкручивается Сет. — Там есть очень личные. Могу долго провозиться.
— Но все-таки…
— Боже, Томми! — рявкает Реджина. — Может, он просто хочет урвать несколько секунд наедине с собой, пока ты не приклеился к нему намертво.
— Что, правда? — искренне изумляется Томаш.
В лунном свете видно, как Реджина беззвучно смеется.
— Томаш, у меня есть младший брат, — говорит Сет. — Где бы он ни был сейчас, в детстве мы с ним жили в этом доме. До того, как переехали в Америку.
Реджина обрывает смех и зажигает еще одну сигарету, притворяясь, что не слушает.
— И когда мы тут жили, с ним случилось кое-что плохое. Что очень сильно на него повлияло. И случилось это во многом из-за меня.
— Серьезно? — шепчет Томаш, округляя глаза.
Сет окидывает взглядом Хай-стрит. Впереди провал, рядом с ним поворот на его собственную улицу. Он хотел всего лишь успокоить Томаша, никак не ожидая, что высказанная вслух правда заденет так больно.
— Настоящий этот мир или нет, в моем доме все равно опасно, потому что он слишком близко к тюрьме. И я хочу с ним попрощаться, раз я туда не вернусь. — Он смотрит на Реджину. — Попрощаться с братом, который у меня был до того, как случилась эта фигня.
— Да, это нужно делать одному, — сосредоточенно кивает Томаш.