Даханавар (СИ)

— Я подумал, что вы можете быть голодны, а у меня кое-что осталось после ужина.
Кое-чем оказалось ветчина, десяток вареных в крутую яиц, половина белоснежного пшеничного каравая и пыльная бутылка вина.
— Присаживайтесь, господа, прошу вас! Я тут позволил себе достать бутылочку отличного розового вина, которое делает мой шурин, у него виноградник в долине. Предлагаю выпить по чарочке. Так сказать за знакомство или в честь праздника, как вам будет угодно.
Мужчина разлил вино по металлическим чаркам и подал гостям. Он выпил свою чарку первый и довольно причмокнув сказал:
— Прошлый год действительно был удачный, вино что надо!
Илае и Сибрис ничего не оставалось делать как присесть за стол последовать примеру хозяина.
Диего был весьма охоч до вина и болтовни. Он рассказывал занятные истории из своей жизни, посвятил их в свежие новости и сплетни города и не забывал подливать вино в чарки своих "любезных" гостей. Илае стало казаться, что этот человек самый распрекрасный хозяин в мире, такой гостеприимный, такой щедрый, приятный малый, и байки у него такие забавные! Ну разве, что совсем чуток скуповат, но это понять можно, дому-то требуется ремонт, а ремонт дело не из дешевых. А соседи у него видимо и в правду дрянь если не разглядели такого милого человека живущего с ними рядом. Тут краем глаза Илая начал замечать странное поведение огня в камине, прежде горевший ровно, тот вдруг мигнул изогнув языки пламени, а еще, кажется, по полу потянуло сквозняком. Странно это, ведь дверь на улицу была закрыта. Сибрис, сидевшая по ту сторону стола, что-то неразборчиво произнесла и вдруг осела, уронив голову и руку с чаркой на стол. Чарка выскользнула из ее пальцев и покатилась по столу, оставляя мокрый след. Илая удивленно посмотрел сначала на Сибрис, потом на Диего, тот будто не замечая продолжал рассказывать что-то свое, а потом столешница стала стремительно приближаться к лицу Илаи и он понял, что не может ни говорить ни двигаться.
— Фуух! — донеслось из-за спины. — Я думала они никогда уже не вырубятся.
Голос произнесший эти слова был странно знаком Илае. Кто-то подошел к нему сзади и рывком поднял его голову, ухватив за волосы. В лицо юноши заглянула давешняя знакомая — жена зеленщика Марта. Теперь женщина была совершенно не похожа на милую краснощекую матрону, которую они повстречали на въезде в город. Марта, или как там ее звали по настоящему, смыла грим, делавший ее лицо румяным, достала из-за щек комки ваты, которые она туда подложила, чтобы лицо казалось пухлым, волосы ее теперь были другого цвета и собраны в тугой пучок на затылке.
— Чего сидишь, дурень? — злобно зашипела она на Диего. — Обыщи этого парня, а я займусь девчонкой.
Она отпустила волосы Илаи и его голова снова стукнулась о стол, но теперь ему была видна Сибрис и женщина, ловко шарящая у нее по одежде.
— А вот и золотишко! — гнусно ухмыльнувшись сказала воровка, срезая кошелек с пояса девушки. — Уж я тебя выпотрошу, госпожа хорошая! — она со злостью грубо пнула, не способную дать отпор Сибрис.
Как же Илае в этот момент захотелось вскочить со своего места и ответить этой твари. Ярость клокочущей волной подступила к горлу, перед глазами встала розовая пелена, мир дрогнул и тихонько зазвенел. На плечо юноши ласково опустилась чья-то крепкая рука. Илая вдруг почувствовал невероятную легкость и прилив сил, мгновение и он уже стоял на ногах. Одновременно с этим он своими глазами видел как все еще продолжает лежать на столе. Видел как его застывший взгляд направлен в сторону такой же застывшей Сибрис. Застывшая воровка, склонилась над рассыпавшимися из кошелька монетами, ее подельник начавший подниматься со своего места, тоже застыл в нелепой позе, в печи застыло пламя, капля вина застыла в полете сорвавшись со стола, в комнате казалось застыл даже воздух. Застыло все, даже время.
— Не плохой фокус, верно? — донеслось из-за спины.
Илая обернулся и увидел что в комнате находятся еще трое людей. Знакомых ему людей. Одним из присутствующих был комедиант игравший этим вечером шута на площади, он все еще был в сценическом образе, его лицо все так же скрывала широко улыбающаяся красноносая маска. Двумя другими были слепая старуха, торговавшая сладостями на площади, и ее внучка.
 
— Кто вы? — хрипло прошептал потрясенный происходящим Илая.
— Друзья. — коротко ответил комедиант. — Можеш звать меня Шут, старуху Сивиллой, а малышку мы называем Голос. Мы — Хранители, и пришли, что бы предупредить тебя Илая даханавар. Разговор будет долгим, прямо как эта ночь, посвященная мне! Так что располагайся поудобнее. — Шут щелкнул пальцами и деревянный табурет, находившийся прежде под задом Диего, переместился прямо к Илае. Илая присел, дав понять, что готов слушать.
3
Эти трое стоящие перед ним, в чьей власти само время, чего они от него хотят? Эта мысль билась в сознании Илаи, как угодившая в силки птица.
— Но, почему вы здесь? Что вам нужно? Что вообще здесь происходит?
— Оооо, как много вопросов! — протянул Шут. — Ну что же, все предельно просто, эта женщина, которую ты знаешь, как зеленщицу Марту, главарь шайки отпетых грабителей и убийц. А вы двое могли бы стать очередными ее жертвами. Ваши чарки были смазаны сильнодействующим ядом и если бы не наше своевременное вмешательство вы были бы уже мертвы.
— Но…? — Илая желал более подробных разъяснений.
— Но, это не входило в мои планы. — ответил Шут. — Помнишь те сладкие леденцы, которые ты получил в дар от этих прекрасных леди? Они содержали противоядие, благодаря им ты и твоя подруга до сих пор живы.
— Благодарю вас! — Илая был удивлен, смущен и признателен этой странной троице. — Выходит я и Сибрис обязаны вам жизнью. Но почему вы решили нам помочь?
— Скажем так, мертвецу нет дела до пророчества.
— Какого еще пророчества? — удивился Илая.
— Ах, ну да, откуда тебе знать?! — Шут с явно наигранной досадой стукнул себя по белому деревянному лбу маски.
— Пророчество, от первого последнему, я здесь чтобы передать его тебе, юноша. — вступила в разговор слепая старуха, которую комедиант назвал Сивиллой. — Я получила его от самого первого даханавара, когда была еще совсем юной девочкой, мне пришлось ждать этого момента почти две тысячи лет. Признаюсь, я очень устала.
— А я не мог позволить, что бы ожидание моей дорогой подруги оказалось напрасным из-за вмешательства жалкой воровки. — подтвердил мужчина в шутовской маске.
— Слушай внимательно Илая даханавар! — женщина приблизилась к нему почти в плотную, ее слепые глаза, казалось смотрели в самую душу Илаи. — Первый, чье имя Самаэль Ренегат, Кровавый Перерожденец, Хранитель Границ, тот кто познал тьму смерти и свет жизни, завещает тебе, последний из грядущих: В ЧАС ВЕЛИКОЙ ЖЕРТВЫ ПОЛОЖИ СЛОВА НА ЛЬЮЩИЙСЯ СВЕТ!
— Слова на свет…, но как такое возможно? И почему вы называете меня последним?
— Об этом я ничего не знаю. — ответила Сивилла.
— Похоже эту загадку тебе придется решать самому. — поддержал женщину Шут.
Мужчина в маске шута, неспешно прошелся по комнате, он обогнул стол, вокруг которого, словно мошки увязшие в меду, застыли люди. Легким касанием ладони он толкнул в спину Диего Беспалого — вероломного хозяина этого дома, мужчина покачнулся, теряя равновесие он упал на липкий дощатый пол, так и не изменив своей позы. Шут, переступив через упавшего, приблизился к ложной зеленщице Марте. К этой женщине он проявил намного больше интереса. Он заглянул оцепеневшей разбойнице в лицо, на нем застыло выражение жестокого превосходства, в глазах все еще светился огонек алчности, вспыхнувший при виде монет, рассыпавшихся по столу. Шут протянул руку к ее лицу и убрал прилипшую ко вспотевшему лбу прядь волос, выбившуюся из гладкой прически. Сокрушенно покачав головой, будто укоряя женщину, он ласково и вкрадчиво зашептал ей на ухо:
— Ай-ай-ай, Агнесса, неуемная жадность совсем повредила твои мозги! Разве ты не знаешь, что не хорошо прикрывать злые намерения под маской добропорядочной матроны, да еще в такой день! Сегодня личины надевают, чтобы обличить самое дурное в своем характере, обличить и избавиться, сжигая зло в полночном огне. Но я вижу в твоих глазах совсем другое пламя — пламя тьмы! Так не пойдет, дорогая, совсем не пойдет. — он обернулся к девочке по имени Голос, которая все еще держала в одной руке зайца, а в другой морщинистую ладонь своей бабки Сивиллы.