Любовь и расчет

Здесь, несомненно, стояли Уильям Блэкстон и Оливер Голдсмит. Достаточно было лишь взглянуть на номер два на Брик-Корт, чтобы увидеть, где юрист и писатель жили и учились несколько поколений назад.
Но так было повсюду в «Судебных иннах». Подобно тому, как должен был обязательно остановиться у солнечных часов, он, чтобы в спокойной обстановке все обдумать, всегда обедал в зале «Миддл темпла» за сервировочным столом, изготовленным из древесины корпуса «Золотой лани», корабля Фрэнсиса Дрейка. Чтобы во время еды попытаться представить себе во всех деталях вечер около двух сотен лет назад, когда студенты и старшины юридической корпорации получили привилегию присутствовать на премьере «Двенадцатой ночи», состоявшейся в этом самом помещении.
Быть лондонским барристером означало жить в окружении всего самого лучшего, что мог предложить Лондон. Ведь все эти люди собственными силами проложили себе путь к величию. Тот, кто начинал здесь, мог сделать блестящую карьеру. Имея литературные наклонности, молодой человек мог последовать примеру не только Голдсмита, но и поэта Донна, сатирика Филдинга, драматургов Уэбстера и Конгрива — все они начинали барристерами. Если юноша мечтал увидеть свое имя, написанное большими буквами, на страницах английской истории, он мог пойти путем Фрэнсиса Бэкона или жившего позже Уильяма Питта.
Если же его амбиции склонялись к идеалистическим воззрениям, он мог пойти дорогой Уильяма Гэрроу, реформируя практику судебного законодательства, прежде чем получить место в парламенте и сыграть роль в конструктивных спорах, посредством которых осуществлялось управление страной. В один прекрасный день Ник Блэкшир, если будет щепетильным в личной жизни и профессиональной деятельности, вполне вероятно, возродит доброе имя семьи, и тогда выполнение любых амбициозных планов станет возможным. А пока его целью оставалась юриспруденция, подходящее упражнение для развития его способностей, утешение в разочарованиях старых и новых.
Ник свернул с Брик-Корт на Миддл-Темпл-лейн и направил свои стопы на север. Джентльмены в черных мантиях и париках непрерывным потоком курсировали по улице в обоих направлениях. Его соплеменники. Его подвид, со всеми их причудами и фантазиями. Некоторые спорили, шагая по двое, по трое, и размахивали руками, пиля воздух или тыча в пространство указательными пальцами. Некоторые представляли опасность для себя и своих товарищей, поскольку слепо неслись вперед, не отрывая взгляда от страниц документов и не замечая ничего вокруг.
Ник ловко петлял между ними, полоща полами черной мантии. Длинные ноги и пять лет практики позволяли ему избегать столкновений. В конце улицы стояла сторожка у ворот с маячащим на дальнем конце Флит-стрит зданием Олд-Бейли…
— Блэкшир!
Он узнал бы этот голос даже во сне. Во-первых, потому что целый год учился у этого человека, и, во-вторых, из-за достоинств самого голоса. Большинство барристеров старались говорить хорошо поставленным голосом, и почти все имели изысканное произношение, знак благородного происхождения, но мало кто мог выстрелить словом, как Уэстбрук. Его согласные хлопали, как флаг на ветру, а гласные изливались порциями с точностью лекарства, отмеряемого в ложку.
Ник повернулся на этот голос. Увидев человека, отступил в сторону одним экономным движением, чтобы не мешать людскому потоку. Он любил приходить рано в суд, но уже и так задержался у песочных часов. Ничего. Его окликнул Уэстбрук, а для Уэстбрука он был готов на все.
— Не останавливайся, я не хочу тебя задерживать. — Человек приблизился к нему, широко улыбаясь, и жестом велел продолжить движение, потому что за тот год, когда великодушно взял его на свой курс, слишком хорошо выучил привычки Ника, который высоко ценил пунктуальность во всем. — Сегодня в уголовный суд, да?
— Стаббс намерен загружать меня всю сессию безнадежными делами. Начиная с карманной кражи на Уайтчапел. — Ник легонько стукнул по портфелю, в котором лежало подготовленное для суда дело. — Я должен спасти несчастного молодого человека от каторги, если удастся, конечно.
 
— Стаббс — субъект с благими намерениями, но его слишком мягкое сердце расслабляет голову. Смотри, чтобы в этот раз он не припозднился с денежным вознаграждением.
Уэстбрук кивнул и салютовал приподнятой рукой проходившему мимо человеку в шелковой мантии королевского адвоката. Бернем. Ник знал поименно всех королевских адвокатов.
— Честно говоря, я усвоил урок с прошлого раза и взял аванс. Подозреваю, что из его собственного кармана. Из того, что прочитал о парне из дела, сомнительно, что у него есть средства или связи, чтобы нанять барристера. Но вы же знаете Стаббса.
Они оба его знали. Поносить эксцентричность того или иного солиситора было развлечением и привилегией барристеров, хотя Блэкшир обычно не заходил слишком далеко, подшучивая над Стаббсом. Ведь другие солиситоры перестали приносить ему дела с тех пор, как имя его семьи было запятнано после одного события, но Стаббса это не отпугнуло.
— Я знаю, что ты, как всегда, успешно справишься с защитой. — Собеседник похлопал Блэкшира по плечу. Отец редко это делал. Он был человеком рассудка и нечасто позволял себе подобные внешние проявления.
— Впрочем, я не зря тебя искал. Представился удобный случай, который, как мне кажется, может отвечать твоим талантам и наклонностям. Не стану задерживать твой приход в суд, рассказывая обо всем сейчас, но спрошу: не сможешь ли прийти к нам пообедать? Миссис Уэстбрук и семья будут рады тебя видеть, и мы поговорим о деле за стаканчиком портвейна.
— Мне бы очень хотелось. Я давно их не видел. Позвольте мне принести портвейн. Я только что купил бутылку чего-то приличного.
Ник выпалил слова на одном дыхании, поскольку они приблизились к воротам у выхода на Флит-стрит, где они расстались. Ник взял на заметку — купить портвейн. И спросить у кого-то из своих соседей, какой считается хорошим. Он, конечно, мог найти лучшее применение своим деньгам, чем растрачивать их по мелочам на мимолетные радости, но скорее предпочел бы провалиться под землю, чем явиться на обед с пустыми руками. Особенно когда у хозяина было три дочери на выданье и сын на иждивении.
Ах, дочери. Пульс Ника слегка подскочил при мысли снова увидеть мисс Уэстбрук. Ему трудно стало владеть собой.
Хотя в остальном он себя контролировал. Ему не нужен был скандал, чтобы удалить от себя мисс Уэстбрук. Она сама с самого начала поставила себя вне зоны его досягаемости, не оставив ему в этом никаких сомнений. Все же его гордость еще щемило при воспоминании, когда он позволял себе ему предаться.
Так что вспоминать не стоило. Особенно когда существовала другая тема для размышлений. Лучше он обратит мысли в эту сторону.
Что это был за удобный случай? Пока Ник проталкивался сквозь обычную толпу людей, шатающихся у кирпичных стен помещения, где содержатся подсудимые, его любопытство росло. Уэстбрук знал все детали его обстоятельств; особенно о том, что его практика в эти дни зависела от клиентов, которые не могли позволить себе быть придирчивыми в выборе своего представителя; был в курсе, как мало у него работы в периоды, когда уголовный суд не заседает. Мог ли этот удобный случай иметь отношение к хорошему долгому судебному разбирательству в Чансери или к суду общих тяжб?
Ворота, помещение, где содержатся подсудимые, вход в здание суда и коридоры — все промелькнуло расплывчатым пятном, фоном к вопросу, какую новость он услышит сегодня вечером за стаканом доброго портвейна.
Однако стоило Нику переступить порог зала судебных заседаний, как все посторонние мысли мгновенно улетучились. От него зависели судьба клиента и его сердобольный солиситор, и Ник, пока не покинет здание суда, будет находиться в их полном распоряжении.
Верная своему слову, Виола расположилась под одним из больших кленов в центре Беркли-сквер спиной к дому Харрингдонов, в обнимку с взятыми в библиотеке книжками, не совсем понимая, зачем они сюда явились.