После долго и счастливо (ЛП)

— Твоё беспокойство глубоко пускает корни, потому что ты любишь всем сердцем, Эйден. Я не возражаю против твоего беспокойства. Просто хотел тебя успокоить.
— Я это ценю, — моё горло будто набухло, когда я сглатываю. — Но я понимаю, что иногда это может показаться избыточным.
— Как и растение, которое не было подрезано. Это не означает, что корни плохие. Просто ему нужна помощь, чтобы оставаться в норме. Я всегда думал, что это важное сходство между тобой и Фрейей.
Я кошусь на него.
— Что? — мы с Фрейей такие противоположности, что комментарий абсолютно застаёт меня врасплох. — В чём мы схожи?
Алекс широко улыбается.
— Вы оба любите всем сердцем, и из этого исходят ваши убеждения. Твои убеждения сплетаются с прагматизмом и, конечно же, с твоей тревожностью. Убеждения Фрейи сплетаются с её потребностью угодить, желанием исцелить. Это как бутон и лист одного растения могут быть абсолютно разными, но расти на одной почве, от одной корневой системы. Так я воспринимаю вас двоих.
— Я… никогда не задумывался об этом под таким углом. Но то, что вы так думаете обо мне и Фрейе — это глубочайший комплимент.
Мы заходим в воду, и Алекс плавно ныряет в накатывающую волну. Я следую за ним как раз вовремя, после чего мы выныриваем с другой стороны и стираем воду с лиц. Он переворачивается на спину и дрейфует совсем как Фрейя в наш первый заход в океан. Пусть она копия матери, на мгновение я вижу её в его улыбке.
— Парни говорят, что ты затеял внушительный бизнес-проект, — говорит он. — Никаких подробностей, только то, что это заставляет тебя вкалывать с утра до вечера. Как ты держишься?
— О, — я убираю волосы с лица. — Бывало и лучше.
Алекс косится на меня.
— Пребываешь в стрессе.
— Да. Это моя вина. Я контролирую каждую мелочь, хотя не обязан. Но вчера я позвонил своему бизнес-партнёру и обсудил кое-какие планы, чтобы помочь мне делегировать часть ответственности. И ещё он ввёл меня в курс дела касаемо финансов. Если в следующие несколько недель всё будет хорошо, мы получим инвестора-ангела, и тогда я сумею наконец-то расслабиться.
— Возьми себе передышку, как только разберёшься с финансированием.
— Непременно.
— Но до тех пор весьма напряжённо? — спрашивает он.
Я киваю.
— Ага. Последние несколько месяцев были не самыми простыми в этом отношении.
Алекс заплывает подальше, и я следую за ним, перебирая конечностями в бирюзовой воде.
— После моей операции… — он кивком показывает на свою левую ногу и чёрный протез, выделяющийся в воде. — Я переживал тяжёлый период. Месяцами едва мог держать голову над поверхностью. Я привыкал к жизни на гражданке, дома с двумя детьми… один ещё и новорождённый, появившийся буквально через три месяца после моей операции. А потом у Элин была послеродовая депрессия. Ты об этом знал?
Я качаю головой.
— Если так подумать, я не уверен, что кто-то из детей знает. Просто я и не подумал это обсуждать, но когда у вас с Фрейей появятся дети, тебе нужно будет следить, нет ли симптомов.
— Конечно.
— Вот и хорошо. Так о чём это я? О. Да. Так вот, я вернулся к работе в больнице, а не в горячих точках. На руках у меня был Аксель с его адским поведением новорождённого, Фрейя, которая была невыносимым карапузом, Элин, превратившаяся в тень прежней себя, и я сам, отчаянно желающий ощутить немного нормальности, когда всё так изменилось.
— И внезапно всё это давление показалось… непреодолимым. Однажды утром я проснулся, чувствуя себя так, будто тону.
— И что ты сделал?
Алекс косится на меня и щурится от солнца.
— Я принял помощь.
Мой желудок скручивает узлами.
— От кого?
— От друзей. От моей матери. От психологов. Мама дважды в неделю забирала Фрейю с утра, чтобы дать Элин передышку. Элин начала принимать антидепрессанты и посещать психолога. Я признался своему начальнику в больнице, что взял больше, чем могу вытянуть, так что мы сократили мои рабочие часы. А потом я проследил за тем, чтобы выделять время для семьи, устранять то, что для нас перебор, и дальше постепенно выстраивать нашу жизнь. Но всё равно, тогда приходилось непросто. Тяжёлое было время. А когда Элин попросила третьего ребёнка, я ей сказал, что она бредит.
 
Я улыбаюсь.
— И как долго это продлилось?
— О, я сдерживал её достаточно долго. Сказал, что нам нужно время передохнуть. Вот почему Фрейя и Аксель так близки по возрасту, а до Рена была ощутимая пауза. У меня есть теория, почему он был таким мирным ребёнком. Он родился в мире. Мы отдохнули и нашли баланс, в целом пребывая в хорошем состоянии, когда он родился.
— А что объясняет ворчливость Райдера?
Раскатистый хохот Алекса разносится над водой.
— О, это просто Райдер. Ворчливый и упрямый как бык, родился когда захотел и как захотел — на три неудобные недели раньше, в вашингтонской хижине. Очень в стиле Мистера Лесника. А потом появились Хаос Первый и Хаос Второй в попытках родить ещё одну девочку, — он окидывает взглядом берег и замечает Зигги, свою копию с яркими зелёными глазами и медными волосами. Она сидит, подобрав колени, и читалка скрывает её лицо. — А потом мы родили её, — мягко произносит он. — И тогда я сказал Элин, что хоть большая семья была моей идеей, и ей это пришлось по душе, но если она хоть взглянет на меня так, будто хочет ещё детей, я уйду в поход в лес и больше не вернусь.
У меня вырывается смех, а взгляд находит Фрейю, которая опирается на ладони и наблюдает за нами.
— Жизнь сложная штука, Эйден, — говорит он. — Дети делают её невероятно прекрасной, но точно не упрощают. Убедись… убедись, что вы оба готовы к этому, и только потом ныряй в омут родительства. Нет ничего постыдного в том, чтобы не спешить и сначала позаботиться о себе.
Я киваю и с трудом сглатывая, стараясь сдержать то, что хочется сказать, ибо я знаю, что Фрейя хочет защитить своих родителей от нашего бардака.
Моего бардака.
Который я учинил для нас.
Но если бы я мог задать ему вопрос, я бы это сделал.
«Как ты это делаешь? Как ты любишь столько открыто? Как ты делаешь это без страха запятнать… всё? Как ты работаешь так усердно, любишь так крепко и успеваешь это всё? Как ты научился это делать? Получится ли у меня?»
Алекс перестает дрейфовать в воде и сокращает расстояние между нами, выдёргивая меня из мыслей. Он сжимает мои плечи и смотрит в глаза, затем говорит:
— Похоже, ты многое несёшь на себе, Эйден, но ты не обязан нести это в одиночку. Я всегда рядом. Пусть я знаю, что я не твой отец, я люблю тебя как родного. Я горжусь возможностью назвать тебя сыном.
В моём горле встаёт ком, после чего я хриплым шёпотом выдавливаю:
— Спасибо.
— Иди сюда, — он привлекает меня к себе, в такое же крепкое объятие, каким он одаривает своих сыновей, и его ладонь стискивает мой затылок.
Я могу расплакаться. И по его примеру я знаю, что это не делает меня слабым или поломанным. Поскольку я видел, что Алекс не раз прослезился, целуя своих сыновей в лоб. Он показал мне, что сила кроется в том, как открыто ты обнажаешь своё сердце, а не в том, как крепко ты его обороняешь. Просто я никогда не думал, что могу так поступить, что я способен на такую уязвимость.
Я начинаю понимать, что это так. И что попытки спрятаться от этой уязвимости обошлись дорогой ценой не только мне, но и Фрейе. И нашему браку. Я не могу исправить то, сколько работы нужно сделать, или сколько долларов предстоит заработать. Но я могу исправить это. Сколько себя я обнажаю, сколько всего я вверяю ей.
Горячая слеза скатывается по моей щеке, пока Алекс похлопывает меня по спине, затем нежно отстраняется, всё ещё держа меня за плечи. Я стираю ладонью слезинку и прочищаю горло.
— Я забыл упомянуть ещё одну вещь, — тихо говорит он, — на которую я очень сильно полагался в те тяжёлые месяцы.
— И что это?
В уголках его глаз образуются морщинки, когда он улыбается.
— Смех.