Дом у озера
«Диггори Брент вышел из морга и направился обратно в полицейское управление». И? Пальцы Элис зависли над клавиатурой. Что потом? «Он шел и думал…» О чем?
Мозг отказывался работать.
Разозлившись, Элис вернула на место рамку бумагодержателя, сняла очки и переключила внимание на вид из окна. Стоял теплый июньский день в самом начале лета, и небо было ярко-голубым. В детстве Элис не могла устоять перед такой прекрасной погодой и предпочитала проводить время на свежем воздухе, там, где пахло согретыми солнцем листьями и жимолостью, бетон покряхтывал от жары, а сверчки прятались в прохладных норках под землей. Увы, Элис давно выросла, и в мире не так много мест, которые она предпочла бы своему писательскому кабинету даже сейчас, когда ее покинуло вдохновение.
Эта комната находилась под самой крышей викторианского дома из красного кирпича на Холли-хилл. Маленькая, со скошенным потолком, она отличалась одной особенностью: по словам риелтора, который показывал дом, предыдущий владелец держал в ней взаперти свою мать, – наверное, та стала для него обузой. Элис порадовалась, что так и не завела детей. Она купила дом исключительно из-за этой комнаты, хотя, конечно, печальное прошлое было здесь ни при чем. Элис вполне хватало горестей в прошлом ее собственного семейства, и она никогда не путала историю с романтикой. Просто ей очень понравилось расположение комнатки: она напоминала гнездо, крепость на неприступной скале, сторожевую башню.
С места, где Элис работала, просматривался весь Хэмпстед до самой пустоши, Хэмпстедские пруды, а за ними – остроконечные крыши и шпили Хайгейта. За спиной находилось еще одно окно – маленькое, круглое и похожее на иллюминатор. Из него открывался вид на задний двор с садом, замшелую кирпичную стену и деревянный сарай, отмечающий границу владений Элис. Густой сад достался в наследство еще от одной прежней владелицы, которая работала в Королевских ботанических садах Кью, а в свободное время создавала «Сад земных наслаждений» у себя на заднем дворе. Под присмотром Элис сад сильно разросся, но не по воле случая или из-за недостатка заботы. Элис обожала леса, особенно те, которых не касалась рука человека.
Внизу щелкнул замок входной двери, заскрипели половицы. Затем послышался звук, как будто что-то уронили. Питер. Он не то чтобы неловкий, подумала Элис, просто ему мешают чересчур длинные руки и ноги. Она взглянула на часы и удивилась: уже два часа. Немудрено, что ей хочется есть. Элис переплела пальцы и вытянула руки вперед. Встала. Печально, конечно, что она потратила все утро, пытаясь провести Диггори Брента из пункта А в пункт Б, но тут уж ничего не поделаешь. За полвека профессионального писательства Элис усвоила, что бывают дни, когда лучше отступиться. Пусть Диггори Брент проведет ночь на ничейной земле между моргом и своим кабинетом. Элис вымыла руки в маленькой раковине у заднего окна, вытерла полотенцем и пошла вниз по лестнице.
Ничего удивительного, что у нее возникли затруднения, причем дело не только в скуке. Чертов юбилей и шумиха, которую собираются устроить издатели, когда Элис достигнет круглой даты! Безусловно, все делается в знак уважения, из самых лучших побуждений, и при других обстоятельствах Элис порадовалась бы торжеству в свою честь, но книга идет плохо. В том-то и загвоздка: самой ей не разобраться. Редактор, Джейн, – умница и полна энергии, однако она молода и благоговеет перед Элис. Критики, настоящей критики, от нее не дождешься.
В самые мрачные минуты Элис с ужасом думала, что не осталось никого, кто скажет ей, когда уровень ее мастерства начнет падать. А в том, что со временем так и будет, она не сомневалась. Элис следила за творчеством других писателей своего поколения и знала, что рано или поздно неизбежно приходит книга, по которой заметно: автор теряет хватку и уже не так хорошо ориентируется в современных реалиях, как раньше. Это не всегда бросается в глаза: слишком подробное объяснение технологии, которую читатель воспринимает как нечто само собой разумеющееся, употребление полного названия, когда принято использовать аббревиатуру, устаревшая культурная отсылка – вроде бы мелочи, но весь текст звучит фальшиво. Элис гордилась достоверностью своих книг, привыкла получать комплименты за трепетное отношение к деталям, и сама мысль о том, что опубликованная книга не дотянет до привычного уровня, ее страшно пугала.
Именно поэтому Элис каждый день после обеда спускалась в метро, иногда – без определенной цели. Иногда люди ее раздражали, она прекрасно обходилась без человеческого общества, но ей нравилось за ними наблюдать. И лучшим местом для наблюдения оказались лабиринты метро. Весь Лондон проходил по этим туннелям, постоянный человеческий поток во всем своем разнообразии, и Элис чувствовала себя там совершенно незаметной. Старость – ужасное состояние, однако и в ней есть кое-что хорошее: с возрастом ты словно становишься невидимкой. Никто не обращает внимания на маленькую пожилую даму, которая чинно сидит в углу вагона, держа на коленях сумочку.
– Привет, Элис! – окликнул ее из кухни Питер. – Ленч почти готов!
На площадке второго этажа Элис хотела было крикнуть ему в ответ, но передумала. В ушах еще звучали давнишние мамины лекции о приличиях. В этом вся Элеонор, думала Элис, спускаясь по последнему пролету лестницы; прошло почти семьдесят лет с тех пор, как они жили под одной крышей, а она по-прежнему устанавливает свои правила, даже в этом доме, который никогда не видела. Порой Элис задавалась вопросом: что было бы, проживи мать дольше? Какую оценку она дала бы жизни своей дочери, одобрила бы карьеру Элис или нет, как отнеслась бы к ее нарядам или к тому, что у нее нет мужа? У Элеонор были непоколебимые понятия о моногамии и узах верности, хотя сама она вышла замуж за свою первую любовь, так что сравнение не совсем честное. Мать занимала особое место в воспоминаниях Элис о детстве; она принадлежала далекому прошлому, и Элис с трудом представляла, как на нее подействовало бы изменчивое время. Прекрасная, недоступная дама, обожаемая и далекая, в конечном итоге сломленная горем от своей потери. Единственный человек, по которому Элис тосковала с болезненно-горьким чувством обиженного ребенка.
Вообще-то, Элис не особо нуждалась в любви или заботе. Почти всю свою взрослую жизнь она прожила одна и не испытывала по этому поводу ни гордости, ни стыда. У нее были любовники; каждый из них приносил с собой зубную щетку и одежду, кое-кто оставался надолго, но дальше этого не шло. Элис никогда никому не предлагала переехать к ней и даже в мыслях не называла свой дом «нашим», только «моим». Все могло бы сложиться иначе – когда-то Элис была помолвлена, – однако Вторая мировая война положила конец этим отношениям, да и много чему еще. Жизнь такая штука: все время то открывает двери к возможностям, то закрывает, а человек слепо идет своей дорогой.
Добравшись до кухни, Элис увидела, что на конфорке кипит кастрюля, у дальнего конца стола стоит Питер, а перед ним открытый пакет с почтой. Питер поднял взгляд на Элис, когда та заходила в дверь. Он поздоровался, и в ту же секунду зазвенел таймер.
– Как раз вовремя!
Все-таки у Питера очаровательная улыбка, слегка кривоватая, зато всегда искренняя, подумала Элис. Собственно, она стала одной из причин, почему Элис его наняла. Улыбка, а еще тот факт, что Питер оказался единственным претендентом на должность помощника, кто пришел точно в назначенное время. С тех пор он зарекомендовал себя только с хорошей стороны, и неудивительно. Элис считала себя знатоком человеческих душ. По крайней мере, сейчас она прекрасно разбиралась в людях. В прошлом, конечно, случались ошибки, и некоторые весьма досадные.
– Что-нибудь срочное? – спросила Элис, усаживаясь перед газетой, которую утром оставила открытой на странице с кроссвордом.
– Ангус Уилсон из «Гардиан» что-то готовит к торжественной дате. Джейн хочет, чтобы вы согласились.
– Кто бы сомневался. – Элис налила себе чашку свежезаваренного «дарджилинга».