Алистер (СИ)
Она уткнулась в мою грудь и принялась горько плакать, судорожно хватаясь за мои плечи. Девушка вся дрожала, но я ничего не предпринимал, чтобы та отошла от меня; я смиренно ждал, пока она сама что-нибудь не скажет.
Шарлотт подняла голову и широко улыбнулась, параллельно заливаясь слезами, не контролируя боле их. Видно, что она очень давно не находила в себе силы, чтобы изогнуть губы в улыбке. Любой улыбке, даже самой ровной.
— Как я тебя долго ждала, — дрожа, сказала девушка. — Как ты мог заставлять меня думать, что я тебя больше не увижу? Как мог?! — она легонько стукнула по моей груди из-за скоро утекающего напряжения. Она не злилась. — Жак, я люблю тебя. Я говорила тебе раньше… но я так люблю… гораздо больше, чем ты! Неблагодарный!
— Да, я неблагодарный.
— Тебе не жалко было оставлять меня!
На самом деле она не злилась — она вымещала на мне всё накопившееся.
— Мне говорили, что ты умер, — более тихо.
— Не верь им, — я бережно постучал её по спине.
— Я ни разу не верила, — она помотала головой в отрицании. — Никогда. Не смирилась.
— Шарлотт, я тебя тоже не забывал. И теперь ты видишь меня. Всё хорошо.
После она не выдержала после душераздирающей разлуки и поцеловала меня. Я не отстранялся, и она сама отступила, признав, что и я рад встрече.
— Зачем она? — заметила мою маску.
— Во время боевых действий я получил ранение. Не хочу, чтобы ты видела. Не надо придавать этому значение. Я отказался носить бинты.
— Мой беднень… Хорошо, не будем придавать значения, — в глазах её боль и ликование, ибо увидела своего любимого после расставания, потрясшего всё её представление.
Она внезапно взяла моё лицо в руки, детально рассматривая.
— Мне жаль, но её надо сменить.
— Что? — я вдруг нахмурился, не понимая, что она имеет ввиду.
— Маска. На краешке она потрескалась немного. Я могу её починить.
Я резко взял её за запястье, которое она протянула к моему лицу. Нет, не стоило этого делать: выглядело подозрительно. Но времени не воротишь. Я спохватился и отодвинул её подальше.
— Мне нормально.
— Уверен? Я и вправду могу поправить.
— Уверен, — я не колебался.
И она не продолжала настаивать, но я-то уловил её не унимающийся взгляд.
В этот момент я засомневался, что мне важнее — скрыть то, что находится под маской, либо не дать ей прикоснуться к моей маске. Она у меня с самого начала… Я не горю желанием, чтобы кто-то, кроме меня, трогал её. Может, странно звучит, но мне она особо дорога, как и карманные часы.
— Пойду разогрею чайник. У меня печенье твоё любимое есть. Я сейчас.
— Шарлотт, можешь не спешить. Я больше никуда от тебя не денусь, — мягко добавил я.
— Да… Точно. — И с улыбкой, полной счастья и ласки, она отправилась на кухню.
И только уединившись, я оглянулся и чуть не дал себе по лбу: забыл, что сердце не бьётся. Надо было отстранить Шарлотт ещё раньше, но я попросту забыл. Хорошо, что она не заметила. Само-то сердце у неё билось с силой за нас двоих.
Ситуация не из лёгких, но я разобрался, что произошло только что, просто обратив взгляд на тумбочку с фотографией.
Скорее всего, произошедшее потрясло девушку, но меня ни капли не тронули её слёзы: я видел их день за днём, что из них, собранных вместе взятых, можно речку проложить. Её страдания и терпение заслуживают уважения, но я не дам её такового, потому как нашёл из льющихся из уст слов и действий подвох, который проявится вот-вот, и моргнуть не успеешь. Пока я призакрою рот и буду играть данную мне роль. И здесь я оказался истинной жертвой обстоятельств.
С такого обычно начинаются самые дикие истории.
Я ещё в прихожей спохватился и быстренько нашёл глазами фотографию, ровно стоящую на тумбочке в деревянной рамке. На ней был изображён мужчина лет сорока, по лицу его можно сказать, что помотала жизнь того нещадно. Он работал на свою страну, служа вроде в армии, а вроде работая агентом.
На той фотографии он нешироко улыбался, стоя в специальной зелёной форме. Перед самим снимком Жак просто говорил с товарищем, который, соответственно, и делал фото. Ничего примечательного, но исход его следующего задания будто был ему известен, так что не так много слов проскочило между ними. Но человеком он был простодушным, хорошим, так что даже пытался разворошить неловкое молчание с другом.
И похож Жак как раз-таки на меня, между нами были некоторые сходства. Будто если снизить ему возраст, то получится относительно моя копия. Блондинистые волосы, но у меня более белые; скулы мои острее; насчёт глаз я промолчу; изгиб губ чуток отличался. А в остальном можно ненароком перепутать меня и Жака, но то, что совершила ошибку именно его жена Шарлотт, которой уделили одно-два предложения в разговоре, меня насторожило.
Я уже, в принципе, готов прописывать ей диагноз, но не буду оскорблять бедную женщину, которую бросили на произвол судьбы после смерти мужа. Она не смирилась с действительностью и ждала его, убегая от реальности и не веря словам писем, да документы она выбрасывала, чтобы якобы не порочить имени Жака Дюбуа. Шарлотт всячески избегала упоминания и скорбные речи близких людей, дабы самой не верить им.
Ну и что? У неё прекрасно получилось.
И одежда у нас с Жаком — небо и земля. На это можно не обращать внимания, но я в бесконечный раз убеждаюсь, что мозги Шарлотт от столь жестокой трагедии поехали не в правильном направлении.
В итоге мы получаем, что она перепутала меня с её законным мужем.
И тут напрашивается вопрос: зачем я притворяюсь им? Скажу лишь одно: это моя работа.
Я подрабатываю психологом, и поэтому не должен беспокоить своего клиента и доводить его, какой бы личностью он ни был. Я обязан печься о его самочувствии, всячески доказывая, что Алистер на их стороне или даже мы находимся в одной лодке. Только я совсем забываю предупреждать, что не протяну им руку за борт, а возьму вёсла и как ни в чём не бывало причалю к берегу.
Но они же не расстраиваются и не злятся, поэтому нам двоим плевать друг на друга. Плевать ещё с самого начала. Наверняка некоторые чуяли неладное, но не призвались, ибо по-настоящему нуждались в общении или естественном молчании между понимающими друг друга людьми. Огромное упущение, что многие пытаются разворошить «неловкие» паузы, потому что в них человек открывается душой и делает выводы для себя: доверие рождается в тишине, и если тебе приятно держать рот на замке с ближним, то это означает намного больше, чем кажется на деле.
Люди, просто дождитесь паузы и наслаждайтесь чувством свободы, не отягощающим разговором, будто ты чем-то куму-то обязан.
Шарлотт явно не хватало чего-то подобного, раз она вела себя лихорадочно. В ней нет успокоения.
Я поворачиваюсь к стене, где весели три фото. Я сосредоточился пока на первой.
— Я не могу так больше, — Шарлотт опустила руки, подобно кукле, и села на край кровати.
— Лотта, не преувеличивай. Я всегда готов тебя выслушать, но я же не виноват, что ты не решаешься говорить со мной. Я устал и хочу спать. Просто… не надо, — Жак выставил перед собой руку и помассировал себе второй висок, пытаясь взять в толк, что от него ждёт эта женщина.
Шарлотт не понравился ответ мужа, и она уверенно отчеканила:
— Я знаю, что ты мне изменяешь.
— Лотта, я тебе не изменяю. И давай закончим на этом. Если ты сейчас же не прекратишь, то я уйду спать на диване. Прекратим на этом.
Мужчина держался из последних сил, чтобы не наорать на жену. На лбу его вздулись вены, да и не только на лбу. Лицо покраснело от злости, почему он не может совладать со своей женой.
Он её искренне любит, что приводит к титаническому терпению с его стороны. В его голову приходили мысли: если и она постарается ради их брака, то он наконец будет счастлив. Однако Шарлотт и не волновалась по этому поводу, точнее, не думала больше, чем ей дозволено как домохозяйке.